Народному художнику России, вице-президенту Российской академии искусств, академику Евгению Михайловичу Зевину – 65 лет. «От нонконформиста до народного художника» – так автор обозначил тему своей юбилейной выставки, которая открылась в Российской академии искусств. В экспозиции представлены выдающиеся работы, в их числе раритетные полотна запрещённых в 60–70-е годы выставок. С 80-х работы Зевина экспонировались на международных выставках в Бельгии и Финляндии, Германии и Великобритании, Израиле и Франции, США и Японии; были многократно представлены на аукционах Phillips, Bonbams, Christie’s, Phillips de Pury, а также в Королевской академии в Лондоне. Полотна художника находятся в крупнейших музеях и галереях Европы, США, Израиля, Канады, России.
– Вы сейчас в расцвете творческих сил, многого достигли. Можете ли поставить какую-то точку, подвести итог?
– Моё видение – никогда не останавливаться, всё время искать что-то новое. Создав произведение, ты начинаешь в нём сомневаться и находишь какие-то новые подходы, для того чтобы довести его до совершенства. Хочется сделать нечто особенное. Пройдёт время, и у тебя должна возникнуть внутренняя уверенность, что ты сделал это правильно. Я считаю, что художник должен всегда сомневаться в своём творчестве и всегда искать что-нибудь новое, чтобы усиливать то, что он делает, и то, что он сделал!
– Фазиль Искандер считает, что «ваше новаторство тут же, на месте, оплачивается самой верной и самой старинной монетой – талантом»…
– Талант – это как раз то сомнение, которое есть в человеке всегда!
– Если есть сомнение, значит, талант связан с «муками творчества»?
– Если есть возможность заниматься живописью, надо говорить спасибо, что судьба даёт тебе такую возможность. Это счастье! Если тебе запрещают этим заниматься, а тебе этого хочется и у тебя получается, вот это муки!..
– Эта выставка представляет ретроспективу вашего творчества за последние десятилетия. Что всё-таки объединяет картины столь разных периодов?
– Ретроспективные выставки всегда особенно интересны. Персональные выставки интересны вообще, хотя их нужно делать очень редко, на мой взгляд, раз в пять–десять лет. Когда ты выставляешь большую экспозицию работ, то сразу видно: что ты сделал хорошо, а что – плохо, от чего тебе нужно отойти, а к чему нужно стремиться. Эта экспозиция даже для меня лично очень многое открыла. Для интереса я повесил рядом две работы: одну 71-го года, а другую – 2011-го. Сел и начал смотреть, что же между ними общего, ведь сорок лет – большущий срок! Оказалось, что эти разные по сюжету, по технике живописи, по фактуре холста произведения перекликаются по отношению к исполнению, отношению чисто духовному. Если внимательно приглядеться, это писал один художник.
– Бульдозерные выставки – это часть нашей истории. Расскажите, что осталось как самое острое воспоминание?
– Я участвовал в выставке в Измайлове. Это был праздник. Прекрасный тёплый сентябрьский день. Съехалась вся интеллигенция Москвы, около тридцати тысяч человек, это в те-то времена, когда даже пройти туда было сложно! Студентов художественных вузов останавливали на платформе метро. Я считал и считаю, что искусство никогда не должно зависеть от властей. Вот убей меня, я по сей день не знаю, почему надо было запрещать нонконформистов?! Сколько людей уехало – Рабин, Целков, Кабаков.
– А вы не уехали?..
– Я тогда молодой был… какой-то ранний и считал, что всё наладится. Я очень рано стал участвовать в выставках (у меня есть работы 69-го года – тогда мне всего двадцать два было). Ко мне и приходили, и вызывали, и всякое такое, но я почему-то относился к этому легко. Большая проблема в те времена – ты должен был быть в союзе, иначе ты тунеядец. После 74-го меня приняли в молодёжную секцию, а в 79-м уже в союз. Рекомендации мне дали очень известные художники, считалось, что у меня очень хорошее живописное качество. Вот недавно я поехал на «Винзавод», и мне так пахнуло нашей обстановкой 70-х! Всё полуразрушенное, какие-то подвалы, но художники-то сильнее были, намного сильнее!..
– Многие исследователи отмечают, что напряжённый ритм ваших произведений в сочетании с внутренним движением, объёмом и цветом напоминает музыкальные композиции. Вы сами ощущаете музыкальность своих полотен?
– С молодых лет я дружил с известными музыкантами. Очень любил авангардную музыку: Шнитке, Губайдулину, Денисова. В 70-х годах в Доме композиторов у меня было даже две выставки. Мне всегда казалось, что живопись – это та же музыка, а поэзия и музыка – это та же живопись! Я стараюсь, чтобы зритель «услышал» картину, загорелся, чтобы это как-то подействовало на него.
– Видите ли звук и слышите ли вы цвет?
– Да, я вижу по звуку цвет и по цвету звук. Василий Кандинский по шуму города мог сказать, какого он цвета: Париж – голубой, Берлин – серый. Передать ощущение целого города одним образом, одним цветом – это гениально! В своё время это произвело большую революцию. К Кандинскому я отношусь фантастически хорошо. Не могу сказать, что я на нём основываюсь, но принимаю его во внимание в своём творчестве… Я вижу звук, потому что он для меня осязаемый. Это непременная составляющая живописного полотна, будь это фигуративная картина, натюрморт или пейзаж… Я всегда стараюсь передать его в своих картинах.
– Над чем вы сейчас работаете?
– Сейчас? Сложно сказать. У меня меняется в чём-то стиль, я стараюсь делать какие-то новшества. Пишу много натюрмортов. Но я не считаю их натюрмортами, они у меня выдуманные, они – не натурные. Я просто передаю своё состояние. Я могу поставить одну чашку, а вокруг создать сам по себе полный натюрморт – это образы, и передать их состояние, цвет, и как они соотносятся с моим теперешним настроением. Художник не может жить без того, что его окружает. Я всегда считал, что вокруг нас, – то и в тебе, то и на полотне…
Беседу вела