С начала 70-х, когда о Татьяне Назаренко громко заговорили, и по сегодняшний день художница не перестаёт удивлять знатоков изобразительного искусства своей способностью меняться вместе со временем, находить новые формы, новый пластический язык, новые краски. Найденным и усвоенным Назаренко не удовлетворяется – для неё это лишь плацдарм для очередных открытий. При этом новизна, современность – не самоцель, а органика существования и самовыражения. Даже обращаясь к истории, художница умеет каким-то удивительным образом затрагивать сегодняшние болевые точки и находить новые изобразительные приёмы. Пример тому – последний цикл её работ, названный «Фамильный альбом». На полотна перенесены реальные семейные фотографии. Здесь и дед, расстрелянный в 37-м, и бабушка, в одиночку поднимавшая дочерей, другие родственники, оставшиеся там – в 20-х, 30-х, 40-х, их письма с фронта, из ссылок, лагерей… Эти работы уже видели посетители Киевского музея русского искусства и музеев нескольких российских городов. Выставка графических листов Татьяны Назаренко, открывшаяся недавно (4 октября) в галерее «Открытый клуб», – продолжение «Семейного альбома».
– Татьяна, художнику сегодня, чтобы выставиться, нужно похлопотать, или это всегда случайность, подарок судьбы?
– Думаю, бывает по-разному. Я лично никогда не хлопотала. Живу в этом смысле по принципу Булгакова – жду, когда придут и дадут. Например, предложение выставиться в Киеве я получила от галереи «Волга». Они связались с музеем, естественно, предложили спонсорство, без этого никак, и всё закрутилось. Киевляне были рады такой возможности, в их стенах я выставлялась 24 года назад! Самой главной проблемой оказалась перевозка картин. Безумно сложно было с оформлением работ для таможни – всё это фотографирование, документирование, распечатывание, подписывание!..
– Вот тебе и подарок судьбы…
– Нет-нет, если есть возможность сделать выставку, особенно за рубежом, надо преодолевать любые трудности. Потому что это важно не только для самого художника. На открытии директор Киевского музея русского искусства говорила: «Мы так хотим показывать российских мастеров, мы же музей русского искусства, но ничего не можем выставить – нет денег, нет площадей». У них действительно нет экспозиции, поэтому они не могут выставить даже то, что имеют. В запасниках лежит и моя работа, кажется, 1976 года, и работа, например, Саши Ситникова, который тоже ездил со мной на открытие. Впрочем, в российских музеях такая же ситуация – нет места для современного искусства. Даже не современного, в данном случае это не очень правильное слово: всё заканчивается 20-ми годами, а дальше – лакуна. Ни один наш музей не имеет достойной коллекции работ последних пяти-шести десятилетий. Ведь как у нас раньше происходило? Министерство культуры само приобретало какие-то картины и отдавало их музеям. Часто это было совсем не то, что могло бы стать частью хорошей коллекции и чему бы обрадовались музейщики. Это одна причина. Вторая: очень многие музеи, расположенные в церковных памятниках, лишились даже тех небольших площадей, что имели. Площади перешли, так сказать, к законным владельцам. Редко в каких городах у нас специально строились музеи. Знаю один в Туле – и всё. Кстати, там как раз есть маленькая экспозиция современного искусства. Но это редкость. А например, в замечательном городе Вологде музей находится на территории кремля. У меня там была выставка в Воскресенском соборе. Вот и думаю: будет ли где выставляться в следующий раз?
– А у представителей так называемого актуального искусства таких проблем, по-моему, нет…
– Да, это идёт новая генерация художников. Они ребята шустрые, и Министерство культуры их поддерживает – во многих городах созданы центры актуального искусства. Но музейщики далеко не все хотят приобщаться к этой современности. Объясню почему. Вот у меня была выставка в Рязани. Я им сначала предложила «Фамильный портрет», а они: «Нет, мы хотели бы видеть ваши более ранние работы». Понимаете, они не знают новых форм, поэтому тяготеют к старым, традиционным. И Назаренко им нужна прежняя, понятная – а тут видят, на Сурикова как-то совсем не похоже. Что уж говорить об актуальном искусстве! И традиционный музейный посетитель к нему тоже, разумеется, не подготовлен. Нельзя сразу делать такой перескок – через полувековой, а то и больший отрезок времени! Это одна сторона. Но есть и другая… Вот увидела я в Киеве, какая очередь, в основном из молодых, стоит в галерею актуального искусства Пинчука. Уверена: эти люди ни разу не были в местном Русском музее или, может, были один раз – и всё. А что туда ходить? Там ничего не меняется, разве найдёшь в тех стенах отклик на сегодняшние проблемы, сегодняшнюю жизнь? А у Пинчука найдёшь. Увидели на картине девушку среди трупиков на кладбище – о, вот оно, родное, то, что по ТВ показывают! И думают: это и есть искусство.
– По-вашему, актуальное искусство – не искусство?
– Нет, там много всякого разного. Но когда ты, например, оказываешься в дыму, как в парной бане, это не имеет никакого отношения к искусству. Во всяком случае, к изобразительному. Может, к театру – не знаю…
– А в странах дальних часто выставляетесь?
– Случается. Сравнительно недавно, скажем, у меня была выставка в галерее в Нью-Йорке. Но это совсем другое. Чисто коммерческое предприятие. Меньше работ. Я сама их вывозила, просто свернув в рулоны, там были заказаны подрамники… В общем, это самый простой и доступный способ организовать выставку.
– Молодому художнику, которому важно показать людям свои достижения, как я понимаю, без помощи Союза художников, Министерства культуры не обойтись. Помогают?
– Редко и, как правило, не лучшим. Увы, художник сейчас должен быть менеджером самому себе. Должен взять под мышку свой портфолио, а перед этим его составить, напечатать. Должен узнать, где и какие есть галереи, кто может заинтересоваться его работами. Если сделает, тогда что-то начнёт происходить. А если он стеснителен, скован – ничего не произойдёт. Он может быть семи пядей во лбу, но останется со своими картинами и пойдёт писать церкви или портреты за небольшую сумму. Художнику ведь тоже нужно на что-то жить. Хорошо если квартиру сдаст удачно, а сам на эти деньги в деревне будет писать пейзажи и складывать их, в расчёте на будущее. Были же примеры. Но не всем есть что сдавать. (Смеётся.) Знаете, у нас на Масловке (на этой улице мастерская Татьяны Назаренко. – М.Б.) при советской власти, когда умирал художник, выбрасывали тонны картонок, картинок, набросков. А куда девать? Но едва началась перестройка – понаехали иностранцы. Раскупили на корню всё, что ещё не было выброшено, – и пейзажики, и этюдики с пионерами и пионерками, с бабками, с курицами – всё колхозное, советское. Всё раскупили! Значит, кто-то из старых художников дождался таким образом «светлого будущего»…
– Кстати, о старых художниках и современных. Как вы видите опытным глазом академика – новые мастера «поспевают»?
– Истинных мастеров всегда мало. А сейчас особенно. Мастера ведь нуждаются или в просвещённом правителе, или в господдержке, или в процветающем обществе, которое будет вкладывать деньги в искусство. Что далеко ходить? Откуда, скажем, взялись малые голландцы? Принято было тогда украшать дома пейзажами с кораблями, натюрмортами… Каждый сюжет имел значение, их все понимали: один сюжет сулил семье процветание, другой – любовь и согласие. А сейчас входишь в богатый дом – что его украшает? Цветы, обои, люстра, бордюр шикарный. Беда!.. А благодаря чему есть у человечества Леонардо, Караваджо, Микеланджело? Были умные правители, которые инвестировали, как сейчас говорят, в нетленное искусство. Король целовал Леонардо на смертном одре! Представь себе на минутку, что наш президент целует (конечно, в более радостных обстоятельствах) какого-нибудь художника? Ну разве что Никаса Сафронова поцелует (смеётся). И то только за его выдающуюся внешность, а не за то, что он написал.
– Вы – профессор Суриковского института. Общение с молодёжью радует?
– Радует-то оно радует, но и в образовании всё трагично. Мы же работаем по старым канонам, учим так, как и нас когда-то учили. Говорим: нам нужна композиция, академический рисунок и всё такое прочее. Молодой человек оканчивает вуз с этими знаниями и умениями – красиво передавать цвет, движение, выражение лица – и куда идёт? Кому нужны большие картины, которые благодаря нам он теперь умеет писать? Это ведь уже анекдот, что художник через 30 или 40 лет после окончания института выставляет свою дипломную работу, потому что это лучшее в его творчестве!.. Меня студенты часто просят: а нельзя ли остаться в мастерских или поступить в аспирантуру? Хочется им ещё повариться, поучиться. Стать настоящим художником – это ведь ещё и сдать экзамен на взрослость. А у меня даже лучшие ученики порой говорят: а я не знаю, что писать. В 21 год они ещё незрелые! Ну будут в каких-то молодёжных выставках участвовать. Но там так всё однобоко! И уйдёт всё в песок…
– Вячеслав Пьецух на открытии вашей выставки в Киеве сказал, что «на Татьяне Назаренко заканчивается русское национальное искусство». Вы с этим согласны?
– Нет, конечно. Это было красное словцо в честь события. Но смешная вещь. Мои студенты прошлых лет, когда я их спрашивала: «Ребята, что вы проходите из современного искусства?», потупив глаза, отвечали: «А на вас, Татьяна Григорьевна, всё и заканчивается». А нынешние говорят, что у них теперь всё на «шестидесятниках» заканчивается, на «суровом стиле». То есть даже до Назаренко уже не доходят. Вот такой у нас прогресс в образовании.
– Среди ваших друзей немало писателей…
– Жизнь так сложилось. У Володи Салимона я оформляла несколько книжек. И не иллюстрировала, считаю, поэзию невозможно иллюстрировать, она только даёт импульс фантазиям. Это было такое вольное сотворчество. Идея объединить под одной обложкой писателей и художников принадлежала директору Манежа Станиславу Каракашу. Наша с Володей книжка «Опрокинутое небо» была одной из первых в этой серии. И мы решили отметить её выход скромным банкетом. Захватили небольшую стопочку свежеотпечатанных экземпляров на застолье, совсем немного, и раздали друзьям. А на следующий день сгорел Манеж и всё, что было в нём. В том числе чудесная книжка Николая Климонтовича и Ани Бирштейн, Жени Попова с каким-то художником, уже забыла с кем, ну и наш с Володей тираж, за исключением «стопочки». Кто сказал, что рукописи не горят, – горят!
– Вы довольно часто используете слово, тексты в своих картинах. Какая роль этому отведена?
– У меня тексты всегда играют важную роль. Когда «Декабристов» писала, то использовала стихи Рылеева, в которых он как бы обращается к потомкам. Хотела, чтобы каждый, кто увидит картину, мог их прочесть. И в «Фамильном альбоме» есть отрывки из писем, телеграммы… Саша Ситников сказал на открытии выставки в Киеве, что я уделяю тексту такое же большое внимание, как художники-концептуалисты. Так или иначе, но именно в «Фамильном альбоме» мне было важно, чтобы эти слова присутствовали.
Беседовала