ЛИТПРОЗЕКТОР
Существует точка зрения, что великие произведения – самые непо’нятые и «непрочитанные». Часто в этой связи вспоминают «Фауста» Гёте, а именно 5-й акт второй части трагедии. Сам Гёте, по словам Эккермана, говорил: «Фауст в пятом акте… это всё более и более высокая и чистая деятельность до последнего часа». Многие читатели искренне недоумевают: какая же это «высокая и чистая деятельность», если её итогом стало жестокое убийство двух ни в чём не повинных стариков – Филемона и Бавкиды?
Поэт и драматург Юрий Юрченко утверждает в книге «Фауст»: Пастернак против Сталина. Зашифрованная поэма», что сомнения насчёт «чистоты» помыслов Фауста присущи лишь нашим читателям благодаря специфическому переводу трагедии Бориса Пастернака. А в более раннем переводе Николая Холодковского проблемы «выпадения пятого акта из контекста всей трагедии» не существовало: «…при всей – на первый взгляд – идентичности текстов любое, чуть более тщательное сопоставление неизбежно выявляет две разных авторских (Н. Холодковского и Б. Пастернака) задачи, два разных градуса, два полюса». По мнению Ю. Юрченко, под Фаустом в 5-м акте Пастернаком в 1948 году подразумевался… Иосиф Виссарионович Сталин. В доказательство он приводит следующие лингвистические наблюдения из перевода Пастернака:
Бавкида
… И какую силу взял!
Стали нужны до зарезу
Дом ему и наша высь.
Он без сердца, из железа,
Скажет – и хоть в гроб ложись.
По мнению Юрченко, текст этот можно прочитать и так: «…И какую силу взял Сталин! Нужны до зарезу…» и т.д. А ещё он относит к временам сплошной коллективизации пастернаковкую интерпретацию диалога Мефистофеля и Фауста:
Мефистофель
Их выселить давно пора
В назначенные хутора.
Фауст
Ты знаешь место у бугра
Где их усадьбой наделили?
Переселяй их со двора!
Здесь же Юрченко приводит соответствующий кусок перевода Холодковского, где вместо «хуторов» – «поселенье», вместо «усадьбы» – «именье», а «место у бугра» вообще отсутствует. Ну а в немецком оригинале, естественно, никаких «хуторов-бугров» и быть не может.
И у Гёте, и в переводе Холодковского Фауст, по мнению Юрченко, «не переступает черту». «Переступает» он якобы лишь в переводе Пастернака. Позволю себе усомниться насчёт перевода Холодковского. В переводе Пастернака Фауст говорит Мефистофелю: «Переселяй их со двора!», а у Холодковского он жёстко уточняет: «без промедленья». А если многозначительно выделить у Холодковского жирным шрифтом слова «плод моих побед», «убрать», «отведено», «терпенья нет», «насилья след», то почему бы, следуя методике Юрченко, не сказать, что Холодковский предвидел сталинские репрессии ещё в конце XIX века, перещеголяв тем самым Пастернака? И, между прочим, именно «поселенье» – слово из словаря коллективизации, а не «назначенные хутора»: на хутора выселяли при Столыпине.
Слова Бавкиды «строитель адский», как считает Юрченко, тоже обязаны своим возникновением «отцу народов». Здесь, правда, версия Юрченко сразу же начинает «раздваиваться». Ведь мы знаем и другого «строителя», Петра I, которому грозит Евгений в «Медном всаднике»: «Добро, строитель чудотворный!.. Ужо тебе!» А если мы сравним начало финального акта «Фауста» в переводе Пастернака с началом пушкинского «Медного всадника», то неизбежно зададимся вопросом: не следовало ли Юрченко более детально заняться разработкой «пушкинской», а не «сталинской» версии?
«Фауст» (пер. Пастернака):
Где бушующей пучиной
Был ты к берегу прибит,
Вместо отмели пустынной
Густолистый сад шумит…
«Медный всадник»:
Прошло сто лет, и юный град,
Полнощных стран краса и диво,
Из тьмы лесов, из топи блат
Вознёсся пышно, горделиво…
«Фауст»:
Парусников вереницы,
Предваряя темноту,
Тянутся, как к гнёздам птицы,
Переночевать в порту.
За прорытою канавой
Моря синего черта,
А налево и направо –
Населённые места.
«Медный всадник»:
…Корабли
Толпой со всех концов земли
К богатым пристаням стремятся;
В гранит оделася Нева;
Мосты повисли над водами;
Тёмно-зелёными садами
Её покрылись острова.
Мне кажется, такое сопоставление, учитывая определённую схожесть судьбы «маленьких людей» – Филемона и Бавкиды из «Фауста» и Евгения и Параши «Медного всадника», – куда как интересней, чем притягивать за уши Сталина на основе фаустовских фраз вроде «старикам я не хозяин»! Конечно, если идейно противопоставлять «больших» людей «маленьким», то в нахмуренном строю «больших» найдётся место не только Петру I, но и Сталину, Ленину, Гитлеру, Муссолини, Мао Цзэдуну (далее по вкусу). Почему же Юрченко сузил проблему до Сталина? Мода, что ли, такая? Или личные пристрастия автора? Я слышал, между прочим, что его перу принадлежит либретто оперетты о коллективизации. Но «Фауст»-то – не оперетта, хоть в переводе Холодковского, хоть в переводе Пастернака.
Юрченко пишет о «пастернаковском» Фаусте: «Нет, не жертва коварного Мефистофеля, а умный и осторожный руководитель. Уверен, что будет понят сообщником с полуслова. (И да простится мне такая «лобовая» атака, но как тут не вспомнить сцену романа А. Рыбакова, когда готовится и оговаривается убийство Кирова.) Никто никого не пытается обмануть, оба «ведут» эту игру и дополняют друг друга. Оставь последние сомнения, говорит исполнитель, ты прав, пока не уберёшь звонаря – колокол будет звонить, и звон будет услышан всеми».
Отчего Юрченко решил, что гётевский Фауст (и Фауст в переводе Холодковского) – другой? Игорь Золотусский, основываясь именно на переводе Холодковского, писал ещё в 1966 году (когда, вероятно, не читал никаких «Детей Арбата»): «Фауст отворачивается от исполнителей, но он связан с ними одной верёвочкой. Он стоит на одном конце верёвочки, они – на другом. То, что они сделали, было разрешено уже в душе Фауста, в его мысли. Он – убийца-идеолог, они – палачи» («Фауст и физики»). И никакого тебе Сталина!
Но допустим, что Пастернак всё же изобразил в 5-м акте под видом Фауста Сталина. Тогда почему, скажите на милость, он «против Сталина»? Разве в переводе Пастернака душа Фауста в финале не спасена ангелами? Или его искушение, как и у Гёте, изначально не было «попущено» Богом? Поздравляю вас, гражданин Юрченко, соврамши: ваш Пастернак, скорее, «за Сталина», чем «против»!
Я не ставлю себе цели подвергнуть сомнению все подмеченные Юрченко пастернаковские «сюрпризы», вызывающие аллюзии с эпохой «культа». Они, между прочим, заметны не только в его переводе «Фауста», но и в переводах «Отелло» и «Короля Лира». Но использование в своей работе характерных черт и деталей современности – это вообще отличительная черта Пастернака-переводчика. А Пастернак-поэт буквально окружает нас, что называется, антиквариатом – вещами и предметами первой необходимости образца начала прошлого века. Но нельзя же творческий метод, мироощущение путать с творческим замыслом? Эдак можно создать и концепцию перевода «Короля Лира» в духе пьес М. Шатрова: Лир – это больной, умирающий Ленин, остальные персонажи – его окружение. Я живо представляю, как травимый Сталиным один из создателей РСДРП Мартов-Цедербаум обращается к своему бывшему другу и соратнику по «Искре» Ульянову-Ленину:
Прощай, король!
Раз дома нет узды твоей гордыне,
То ссылка здесь, а воля – на чужбине, –
и отбывает за границу. (Слово «ссылка» можно выделить жирным: какие, мол, там у кельтов времён Лира ссылки?)
Такие титаны, как Шекспир или Гёте, совсем не нуждаются в злободневных интерпретациях. Слишком недостижимые они для интерпретаторов величины, чтобы кроить их на свой аршин. И как хорошо не поверить Юрченко, что Пастернак не понимал этого.
Верно написал почти полвека назад И. Золотусский: «Фауст у Гёте неисчерпаем. Он так же загадочен, как природа, тайны которой он старается постичь. Он так же неожидан. Он так же движется, влекомый неизвестностью мира и мира в себе… Речь идёт о принципе постижения человека».
А у Юрченко речь идёт о «фиге в кармане».
«Фауст»: Пастернак против Сталина. Зашифрованная поэма. – СПб.: Издательская группа «Азбука-классика», 2010. – 256 с.
Код для вставки в блог или livejournal.com:
Тайна пятого акта
Существует точка зрения, что великие произведения – самые непо’нятые и «непрочитанные».
КОД ССЫЛКИ: