В гримёрную, только что раскланявшись публике, входят трагик Орлов и комик Мухин. Комик смотрит на приятеля восхищёнными глазами. Восхищение столь велико, что в нём тонет даже зависть:
– Ну, Пётр! Ну, ты махина! Такой успех!
– Обычный, – скромничает Орлов.
– Так достоверно сыграть! – восклицает Мухин. – Как будто ты всю жизнь был продавцом. Ей-богу, я в очереди стою, знаю, что на сцене, а на тебя взгляну и думаю: сейчас обвесит!
– Вжился в образ, – продолжает скромничать Орлов. – Главное – вжиться. Было бы где подсмотреть. У меня шурин – продавец, две судимости, сосед продавец, ещё не вышел, сам каждый день по магазинам. Вот и весь секрет.
– Не-ет, – льстит Мухин. – А как же Отелло? До сих пор говорят о твоём Отелло. Я играл статут во дворце, помню: ты близко подойдёшь, у меня мурашки по коже. Думаю, сейчас задушит. Женщины в первых рядах сидели, за шеи держались.
– Ну да, неплохой был спектаклишко, – вяло соглашается Орлов. – Да то же самое – вжился. В доме напротив жил эфиоп. Мать его родила после Фестиваля молодёжи и студентов в Москве. Тётки родной муж кочегар, не мылся никогда. Сам, бывало, напьёшься до чертей. Было, где подсмотреть, зацепиться.
– Нет, нет, нет, – протестует Мухин, – тут не подсмотреть, тут Бог поцеловал. Вспомни «На дне». Сатин твой. Так сыграть! Из публики несли деньги, вещи, еду. Где ты мог подсмотреть самое дно жизни?
– Как где? – в свою очередь, удивляется Орлов. – У меня зять учитель, тесть – инженер, дядя – физик-теоретик. Дно же – ни украсть ни унести.
Мухин досадливо машет рукой:
– Это в тебе скромность говорит. Вот ты Святого играешь. Я стою за кулисами, на тебя смотрю, Петя! Верь не верь – я креститься устал. Публика тебе детей выносит, чтобы ты благословил. Забывают, что они не в храме, а в театре.
– Я тебе ещё раз говорю, – бурчит Орлов, – всё можно сыграть. Даже Святого, если есть, где подсмотреть. У меня двоюродный брат в ГИБДД.
– И что? – не понимает комик.
– А то! – Орлов почему-то переходит на шёпот. – Не берёт!
Мухин бледнеет:
– Святой!
– Есть за что зацепиться. И хватит об этом.
Оба поворачиваются к зеркалам, начинают снимать грим, потом закуривают. Мухин с наслаждением затягивается и говорит:
– Вроде главный взял для постановки новую пьесу. Не слыхал?
– Взял.
– Роли ещё не распределял?
– Распределял.
– Мне есть?
– Есть.
– Серьёзно? Кого?
– Олигарха.
– Как же я его подсмотрю?
– Запишись на приём.
– Разве что так. А тебе что предложил?
– Пенсионера. Такой жизнерадостный, весёлый человек, всем очень доволен, только не знает, кого благодарить.
– Представляю, как здорово ты сыграешь!
– Я отказался.
– Почему?
– Почему? А ты не знаешь, почему?! – Лицо трагика наливается кровью. – А где подсмотреть? За что зацепиться? Как вжиться-то?!
Мухин в оторопи смотрит на приятеля, беззвучно шевелит губами, часто моргает...