Худрук Сергей Голомазов разрушает бренд ради трендов
«ЛГ» продолжает разговор о московских театрах, у руля которых встали новые «кормчие»
Географическая привязка в названиях театрально-зрелищных предприятий – явление достаточно распространённое. Особенно много «комедийных хоромин» с ориентирующим зрителя в пространстве предлогом «на» в афише появилось у нас в последние полтора десятилетия советской власти, с их бурным развитием студийного движения. Подобная креативная, как бы сейчас сказали, неизобретательность тогдашних адептов новых творческих, а также организационных форм объяснялась, надо думать, не только их сдержанностью и профессиональной боязнью сглазить сценическое новообразование каким-нибудь пышным, слишком ко многому обязывающим титульным словом (в самом деле, для того чтобы дать новорождённому театру имя «художественного», нужно было обладать как минимум амбициями плюс уверенность Станиславского с Немировичем). Топонимический мотив расцвёл, скорее всего, ещё и потому, – а может быть, в первую очередь потому, – что не было в московском театральном словаре конца шестидесятых-семидесятых – начала восьмидесятых понятий более громких и первостепенных, нежели «Таганка» и «Малая Бронная».
Эти слова звучали для столичной интеллигенции – да не только для неё одной – как пароль, обозначая, собственно, изначальные свои значения уже во вторую очередь, став своего рода символами прекрасной театральной эпохи, ушедшей безвозвратно. Для людей, чья зрительская биография началась сравнительно недавно, в перестроечные и постперестроечные времена, для тех, кто решает сегодня отправиться на спектакль, будучи привлечён оригинальностью наименований («Концерт для белых трубочистов», к примеру, или LIBERTEN), кто покупает билет в кассе перед самым началом представления, а потом от души беззаботно веселится на все затраченные им «от 200 до 2000 руб.» – для всех для них будет, возможно, весьма удивительно узнать, что какие-нибудь четверть века назад всё здесь было совсем по-другому. Что место это безоговорочно относилось к разряду тех, кои сегодня именуют культовыми, что попасть сюда было непросто, что атмосфера – и перед спектаклем, и во время него – была совершенно иного, противоположного рода. Я застал её уже почти на самом излёте, но помню эти ощущения причастности к некоему таинству, к священнодействию искусства, отчётливо переживаемые уже на Тверском бульваре, при подходе к повороту на Малую Бронную улицу. Как помню и то почти что религиозное благоговение («Театр – храм» – истинно было сказано), казалось, конденсирующееся в воздухе в вечерние часы в районе Таганской площади…
Репертуарные театры, хотя и являются в известном смысле семьями, в счастливые моменты своей истории точно так же непохожи друг на друга, как и в периоды далеко не радужные. Театр на Таганке в наши дни, как и тридцать пять лет назад, возглавляемый Юрием Петровичем Любимовым, – это одна, сугубо индивидуальная судьба. У Театра на Малой Бронной, прославленного некогда спектаклями Анатолия Васильевича Эфроса, а до и после того видавшего самые разные виды, ныне же руководимого главным режиссёром Сергеем Голомазовым, – биография своя, особенная. Возможно, наиболее драматичная среди всех его собратьев – московских капищ Мельпомены.
В этом году исполнится 60 лет со дня закрытия ГОСЕТа – Государственного еврейского театра, работавшего в этих стенах почти три десятилетия и лишь ненадолго пережившего своего первого артиста и свою душу – великого Соломона Михоэлса. С позиций строго бюрократических всё это вроде бы не имеет непосредственного отношения к бытию «малобронного» коллектива, который в ту пору именовался просто Московским драматическим театром и располагался где-то на Спартаковской улице. Мемориальная доска на здании имеется в память об уничтоженном – и довольно с того… Но театр – это ведь не только штатное расписание и репертуар, но – особенно в отечественной традиции – стены и сцена, кулисы и зал, хранящие генетическую память о том, что происходило здесь когда-то. Или, вернее, требующие хранить…
В более выигрышное со всех точек зрения, как выражаются за кулисами, «намоленное» место нынешние его владельцы перебрались в начале шестидесятых, когда у руля был сравнительно молодой ещё и многообещающий постановщик Андрей Гончаров. Но он вскоре ушёл «на повышение», в расположенный совсем неподалёку Театр им. Вл. Маяковского, где и достиг своего положения одного из ведущих мастеров советской режиссуры. А на Малую Бронную пришёл Эфрос, считавшийся, напротив, недостаточно советским для того, чтобы возглавить труппу, и семнадцать лет проработавший здесь в должности «очередного», несмотря на весь свой громадный авторитет в профессиональной и зрительской среде, невзирая на череду выдающихся спектаклей. Рядом разворачивалась ещё одна драма человека и художника: Александр Дунаев все эти «эфросовские» годы занимал пост главного, будучи первым лицом лишь де-юре, но в общественном сознании будучи прочно отодвинут в тень, на второй план.
На сайте театра можно прочесть сегодня остроумную шутку, ходившую в то время по театральной Москве, – дескать, в театре на Бронной два режиссёра: один главный, а другой талантливый. Очень мило, конечно, что нынешние поколения сотрудников хранят и такие вот неформальные свидетельства своей богатой истории, но, думается, что такой, к примеру, спектакль Дунаева, как «Лунин, или Смерть Жака» по пьесе Э. Радзинского, весьма бы не помешал их современной афише. Даже вынося за скобку вопрос художественного уровня, – кто его помнит сегодня, этого «Лунина»? – хотя бы с точки зрения темы, сути, направления…
Как-то так исторически сложилось, что в этом зале нечасто раздавались поминутные взрывы громкого хохота – отчаянный и беспримесный комизм тут никогда особенно не был в чести. (Да, тот же Эфрос ставил, бывало, «Обольстителя Колобашкина» того же Радзинского, но это была отнюдь не генеральная линия.) То ли Михоэлс тому виной – при том, что этот мастер преимущественно мощного трагического мироощущения был, однако же, далеко не чужд в своём творчестве острого гротеска, убийственного сарказма, неповторимого мягкого юмора. То ли само название мистическим образом программировало людей – всё ж таки не «Театр драмы и комедии», как на Таганке, а исключительно «Драматический театр»… Сегодня его впору решительно переименовывать в театр чисто комедии на Малой Бронной, поскольку в последних произведениях здесь вас, как правило, аж из кожи буквально лезут, до того стараются насмешить. Или даже в театр музыкальной комедии, ибо на Малой Бронной отныне стремятся ещё – дело не в дело – и петь, и плясать, и играть на разных музыкальных инструментах (благо у худрука Голомазова имеется ещё и собственный курс в ГИТИСе, и у тамошних молодых людей со всем этим дело хорошо обстоит, ни дать ни взять настоящие синтетические актёры растут – так грех таким богатством не воспользоваться). А ещё лучше, наверное, будет переименовать предприятие в театр фарса (можно, музыкального фарса), потому что то количество разного рода пикантности, фривольности, двусмысленности и «тонкие» намёки разной степени толщины с недавних пор прочно облюбовали себе заметное, чтобы не сказать, «центровое» место на этих подмостках.
Вот, к примеру, спектакль «Плутни Скапена», ставший первой работой нового худрука (и готовившийся им на протяжении почти целого прошлого сезона, что позволяет рассматривать его в качестве своеобразного кредо или «символа веры»). Мало того, что перед нами одна из самых весёлых комедий Жана Батиста нашего Мольера, так ещё и действие там частично происходит на итальянской почве – чувствуете, как можно тут порезвиться, до предела напоить воздух двойной мерой пряной средиземноморской чувственности. И не суть важно, что у автора речь идёт о городе Неаполе, а отнюдь не о Венеции – всё равно пустим по сцене гондолу с гондольером (считываете, богатую «коннотацию»!). А в гондолах, сами понимаете, чего только не случается, каких только зажигательных сцен не может приключиться… Для той же части публики, кто до подобного уровня юмора, возможно, ещё не дорос, имеются вещи попроще и подоступнее: можно, к примеру, вволю оттянуться, утрируя – в бодром телевизионном духе – различные акценты родимого «эсэнговья». Смешно?.. А если вдобавок ко всему современные строительные каски на персонажей напялить – за изрядную степень надорванности зрительских животиков, можно, наверное, быть спокойным.
Не так давно, уже в текущем сезоне, С. Голомазов выпустил спектакль под названием «Концерт для белых трубочистов». Такое название получила пьеса «Что подсмотрел дворецкий» довольно популярного в шестидесятые годы прошлого столетия английского мастера драматургического бурлеска Джо Ортона. Отчего же – зададимся вопросом – она приобрела такой странный и не вполне отвечающий сюжету титул? Ну, во-первых, оттого, что здесь имеются активным образом музицирующие (и вдобавок все в белом) всё те же самые гитисовские питомцы – и их эффектные, по-настоящему классно сделанные, вставные концертные номера – это, на наш взгляд, безусловно лучшее, что есть в данной постановке. А кроме того, указанную комедию под её оригинальным наименованием Голомазов не так давно ставил. В одной из столичных антреприз. И судя по имеющимся в Интернете фотографиям того спектакля, он и мизансценически, и отдельными режиссёрскими решениями весьма и весьма напоминал премьеру Малой Бронной. В антрепризном варианте, правда, участвовали некоторые популярные и знающие толк в сценической фарсовой искромётности актёры. Члены труппы драматического театра пока что (думаем, пока!) по этой части ещё не столь поднаторели – и по этой причине пытаются добирать за счёт вящей жирности исполнительских мазков. Как забавно они пучат глаза, какие рожи таращат, как уморительно изображают частичную или полную раскоординацию движений!.. Создаётся впечатление, что, придав им первоначальный «веселящий» импульс, постановщик решил в значительной мере пустить всё дело на актёрский «самотёк» – благо драматургическая основа такова, что сама вывезет (если бы он так не считал, то навряд ли бы обращался к этому тексту дважды в течение трёх последних лет). А пьеса действительно любо-дорого: место действия – сумасшедший дом – раз! Все персонажи без конца меняются одеждами (включая костюмы лиц противоположного пола) – два! Всё начинает крутиться от не вполне задавшегося в завязке адюльтера, и тема сия проходит через всё произведение непрерывной, опять-таки жирной красной нитью.
Если бы речь шла о каком-то антрепризном деле – не было бы особой нужды так переживать и кипятиться. Ведь чего только не увидишь – право слово – в современном стремительно «обуржуазивающемся» сценическом искусстве со всеми его остросовременными формами и направлениями творческой мысли. А правильнее сказать – именно, что не увидишь: как говорится, есть Театр и есть всяческие театральные ответвления, расцветающие уже не столь пышным цветом, что в период частнопредпринимательского буйства, но всё же ещё плодоносящего безвкусными плодами довольно активно. Но поскольку речь идёт о коллективе – и здании – с традициями, мы, как говорится, не можем молчать. И можем посоветовать нынешнему руководству Московского драматического театра на Малой Бронной один весьма изящный выход из этой ситуации. Можно просто-напросто переименоваться. И даже название готовы предложить: с одной стороны, также топонимическое, а с другой – несущее в себе культурологическое наполнение. Московский драматический театр Рядом с бульваром – кажется, неплохо, а?..