Я влюблён в театр с младых ногтей. Возможно, я подобен глухарю на токовище, но дабы не обидеть своими глубоко умными рассуждениями читающую публику, неделикатностью, свойственной сегодняшним потугистам, просящим у властей ещё большей свободы в описании и демонстрации своих параноидальных мерзостей и утверждающих, что деланье «литературы, искусства» – это не диагноз их бездарности, а слепок с натуры, скромно замечу, что я потомственный беллетрист и врачеватель язв человеческих.
Ведь и вам знакомы, а мною почитаемы отмеченные неравнодушием к театру Н. Гоголь, братья Жемчужниковы, А.К. Толстой, барон Брамбеус, Э.Т.А. Гофман, С. Жихарев, В. Белинский…
Так вот, взглянув как-то на телеэкран и осерчав от навязываемой мне очередной сгнившей на корню клюквы, я поехал за свежестью впечатлений в любимый Большой вокально-танцевальный театр и расстроился ещё сильнее. Там меня убедили в том, что Большой – это только название. Теперь и там кулинарят пигмеи, а не повариха из «Трёх апельсинов» С. Прокофьева. По мне – это малоодарённые, ушлые «робяты» с гонором, превозносящие своё извращённое толкование искусства. Нам же их адепты, пеня рот, фанфарят о творческой смелости, что это распахнутое окно в царстве нафталина.
Возможно, кротко отвечаю я, но это «свежее» блюдо я вкушал сорок лет назад в Европах, а теперь мне предлагают эти весьма изношенные панталоны с присохшей к ним некой субстанцией и натягивают оные на великую российскую хореографическую школу и оперные шедевры от Б. Покровского.
Я уверяю вас, о, читатель мой, я отнюдь не ретроград, но боюсь оказаться свидетелем, допустим, такого сценического решения, когда арию Татьяны Лариной «Я к вам пишу»… запоёт обнажённая певица, а почему бы и нет? Ведь она у себя в спальне и ей душно от стыда, ну и скидывает с себя лишнее. Аншлаг обеспечен, и он никогда не кончится, ведь исполнительниц несколько составов. А если Татьяна – это юноша, и вообще Татьяна и Ольга – братья и… у-у-у… да, тут такое навертеть можно… А в дивной сцене дворовых девок в саду: «Не ходи подслушивать песенки заветные, не ходи подсматривать игры наши девичьи». Александр Сергеевич, когда писал об этом 180 лет назад, не предполагал, что сегодняшнему «сталевару» только коксу поболе в топочку швырнуть, чтоб погорячее, тут уж такое отлить можно, чертям тошно будет! В «Мазепу» вставить газмановского «Есаула». В «Спартаке» устроить оргию с Фригией всем гладиаторским миром и разбавить А. Хачатуряна «Путаной»…
Жаль, что нынешние «новаторы» и выскочки, непонятно за какие достижения в одночасье ставшие новой худноменклатурой, не знают истории. Кажется, они хотят надолго, а ведь ещё недавно сами потешались над брежневскими мумиями. Теперь, усевшись на троны, уже издают нежный аромат скунсов. А история – штука поучительная. Смятение и равнодушие, стяжательство и склонность к извращённому пороку, пьянство как средство отвлечения от действительности – это печальные хроники начала века XX. И к чему это состояние общества привело? Помните или нет? «Возьми перетасуй всех ближних и дальних родственников, как колоду карт, и выбрасывай попарно. Брат влюбляется в сестру, внук соблазняет собственного дедушку… или вдруг безумная любовь к ангорской кошке, или к дворникову сапогу»… («Чёрная молния». А. Куприн, 1912 г.).
Сглотнув слезу, направляю стопы свои в сторону театра Московской художественности, где меня загнали в чёрный угол и густо оплевали и унизили ненормативными художествами. Весьма нездоровые люди превратили подмостки в застенок, безнравственную пыточную. И никакого снисхождения, напротив: сверхзадача – похабно и цинично хлестать беззащитного зрителя, утверждая и тыча в его раны: «…не нравится такая рожа? А рожа-то твоя!», не будем тебя лечить, но добьём немилосердно!
Куда? Куда податься искушённому любителю театра?! Не в буфет же только вслед за Шмагой и Незнамовым. Пьянеть, умирать и воскресать с навернувшейся слезой хочется, как у В. Белинского, в театре-храме, а не в пластиковом уличном нужнике, вдыхая полной грудью все миазмы облегчившегося человечества.
Ещё лет двадцать назад многие любители драматического искусства знали пьесы классиков, как музыкальные гурманы клавиры и приходили в театр вооружённые ревнивым неприятием отсебятины. Поэтому режиссура и актёры, уважая лавроносцев, искали новые интонации, выстраивали цепочки подтекстов, психологических мотиваций, подключая к этому поиску главное: собственную, неповторимую индивидуальность! Но труд сей кропотливый, несиюминутный, потогонный, поэтому сегодня в чести безумно затратные постановки, где актёр, как конвейерный пупс, статист в дурацкой машинерии, дергунчик в конвульсивной наркотической ломке, всё в угоду зрелища до одури, а смысл-то? Он где? А ведь такое уже было у Э.Т.А. Гофмана, когда всё кверху ногами. И вот зло – красиво и лучше добра, мерзость замечательна, непристойность – гимн раскрепощённости… вот кредо нынешних манипуляторов, наследников мейстера Абрагама. Но у Гофмана человек пробуждается от злых чар, теперь зло, разрушитель человека, многим необходимо, они уже на игле и вряд ли пригодны для доброделанья.
Да, мало ли сегодня раздражителей, а умирать рано и вкус менять не хочется, вот и увидел мой глаз афишу, которая привлекла моё внимание исключительно именем. Сорок лет артист этот доказывает своим кинотеатральным творчеством, что донкихоты – реальность, он сам таков, что борьба – это не только физическое противоборство, а духовная брань, что он честен – как порядочный человек. Достоин – как муж. Самоотдачен в деле своём. Он – рыцарь, что многих и раздражает. Он какой-то гранитный, и даже сернистые дожди его не изувечили. Он давно имел бы возможность поплёвывать в окошко мчащего его «мерседеса» и бражничать с власть имущими ещё с начала семидесятых годов прошлого века, но выбрал светлую юдоль, как фонарник в крестном ходу.
Так и попал я на бенефис всенародного артиста Владимира Алексеевича Конкина в спектакле «Муж, жена и сыщик» его же творческого объединения «Дети Мельпомены». Это не коммерческое предприятие, а сообщество людей, утверждающих, что театр – это нравственный урок для души, а не цирковое представление. Кафедра, где актёры говорят хорошим русским языком о вечных проблемах жизни, об одиночестве талантливых, неординарных людей. Объединение В.А. Конкина – это, скорее, битловский «Клуб одиноких сердец сержанта Пеппера». Я как зритель это почувствовал в финале, когда герой Конкина остаётся на сцене один. Ещё секунду назад я смеялся, но, видя работу мастера, из глаз моих потекли слёзы. Вот за этим я десятилетиями, с детства прихожу в театр! Вот за этим катарсисом прихожу я в театр! Вот эта работа на сцене мне необходима, а не пошлый балаган, где меня унижают и дураки из сценического клозета полагают, что это я, купивший билет, дурак набитый и только отходов достоин.
А история, показанная актёрским триумвиратом в сопровождении замечательной музыки композитора Сергея Корнилова, проста: муж подозревает жену в измене и хочет утвердиться в этом, наняв частного детектива, чтобы шпионить за ней. Но в том-то и парадокс, что именно сыщик, прямо скажем, своей эксцентричностью спасает семью, вернее, даёт простой рецепт её спасения.
Нет смысла пересказывать пьесу, но я был свидетелем и участником жизни зрительного зала и ловил себя на простой мысли: «Господи! Как хорошо!» Вот он, знаменитый коврик, постеленный на земле, где проверяется настоящий артист, где я, зритель, вижу все тонкости жизни персонажа крупным планом.
Сыщик, исполненный Конкиным, в самых сокровенных монологах обращался к зрительному залу, беря его в партнёры.
Мы видели ту русскую театральную школу, которая, увы, уходит из театра сегодняшнего, и я неслучайно говорил о рыцарстве, прилагая оное к личности Владимира Алексеевича. Он универсален, он умён, он обаятелен в своей живой искренности. Эти качества актёрской данности бенефицианта отметили ещё в его кинодебюте ролью Павла Корчагина в фильме «Как закалялась сталь» аж в 1973 г.! Актёру 60 лет, но он по-юношески пластичен. Он, на мой взгляд, из компании великого и моего любимого клоуна Леонида Енгибарова.
Под стать В.А. Конкину исполнители ролей мужа и жены.
Муж – народный артист России А. Шейнин, актёр большого дарования, сохранивший в себе живую искру влюблённого в дело своё человека.
Жена – актриса Елена Переслени – это удивительное для меня радостное открытие. Она, как яркая бабочка, порхает по сцене, но это сравнение не исключает той работы души, что виртуозно, под стать сыщику, проделывает актриса. Смена её настроений, некая взбалмошность – убедительны, в ней нет мельтешения, которое часто губит работу актёра. В её артистизме есть порода человека и актрисы. Потом узнаю, что она ученица Анатолия Эфроса, вот и объяснение той удивительно тонкой органики, которая пленяла меня когда-то в Театре на Малой Бронной.
Есть ещё один исполнитель роли мужа – это актёр театра Арм. Джигарханяна Юрий Анпилогов. Через два месяца я увидел его на сцене ДК Российского государственного социального университета, где в зале были студенты, а эта публика, ой, как непроста. Ведь про «это» они знают всё, а вот как сохранить чувство в семье, – мало, да и то основываясь на не всегда положительном опыте родителей. Ну и что же в результате – стояли и бисировали! Юрий Анпилогов хорош и непосредственен, смешон в персонаже мужа, «замурованного в своих представлениях, как следует жить».
На афише бенефицианта написано: «Мы жаждем встречи с вами-с! Ждём-с!!!»
Если вы увидите её в своём городе, отзовитесь на приглашение. Не пожалеете!
Октябрь, 2011 г.