Скульптор Сергей Казанцев – поклонник и последователь классики. Его работы красивы, пластичны, оригинальны. К сожалению, не так часто их можно увидеть на выставках. Всё своё время Сергей Сергеевич отдаёт творчеству, с каждым разом всё больше «покоряя» капризный мрамор, с которым не каждому художнику под силу справиться. Пожалуй, сейчас он единственный скульптор в России, который столь виртуозно работает с мрамором. Его скульптуры смело можно сравнить с творениями мастеров итальянского Возрождения.
Сергей Казанцев создаёт красоту и дарит её людям. Многие считают его, мягко говоря, странным. Вместо того, чтобы соорудить по примеру других вокруг дома в деревне Борзые высоченный забор для защиты своих творений, он только обозначил территорию участка и создал на нём великолепный парк скульптур. Любоваться ими может любой желающий. Сергей Сергеевич готов подарить этот парк людям, да только никто не берёт. Парк ведь содержать надо.
– Не было ли случаев вандализма?
– Нет, люди умеют понимать и ценить красоту. А может, и святые образы, запечатлённые в камне, охраняют мой парк.
– Когда возникла идея создания такого парка?
– Эта мечта всех скульпторов. В Библии первая творческая деятельность, которая упоминается, – скульптура. Бог слепил человека из глины. Занятие это божественное, и надо стараться ему соответствовать. Нельзя забывать божественную миссию по созданию духовного человека. Я не раз участвовал в международных симпозиумах скульпторов, которые проходят в Прибалтике. Там много таких парков. По-моему, это здорово – жить среди красоты. Сочетание живописного ландшафта со скульптурой – разве это плохая идея? Скульптура – пространственное искусство, она взаимодействует с пространством. Но у нас, к сожалению, извращённое понятие даже о скульптуре. Почему-то считается, что нужно создавать что-то огромное из бронзы, давящее на зрителя. Редко какая современная скульптура гуманна и не мешает людям. Поэтому часто и вызывает у людей раздражение. Авторы должны вести диалог с людьми, а не навязывать им своё мировоззрение. А к этому иногда прибегают, чтобы доказать свою талантливость.
– А почему вы создаёте парк именно под Истрой?
– Так жизнь сложилась. Я родился в городе Александрове, а после окончания Московского государственного академического художественного института имени В.И. Сурикова поселился в Истринском районе. Все свои основные работы создал здесь. Главное в скульптуре – создавать духовное экологическое пространство жизни человека, хотя бы на небольшом участке около своей творческой мастерской, как модель существования человека в природе. Она должна поддерживаться какими-то скульптурными фрагментами. Я своей пластикой должен помогать человеку войти в существующее пространство, созданное Всевышним для нас. Россия богата личностями, которые являются яркими представителями науки, культуры, литературы, религии. Мы должны открывать их для молодёжи, в том числе и через скульптурные образы.
– Вы работаете только с натуральным мрамором?
– Не только, я работаю и с искусственным камнем, бронзой, шамотом, гипсом и даже металлом. Но мрамор – моя стихия. С ним можно проработать не одну, а несколько жизней. Познать его невозможно. Он, как сама природа, – бесконечен. Особенно люблю работать с нашим уральским мрамором.
Скульптор, если сделает одну-две композиции за жизнь, уже считается работающим в мраморе. А я в год по десять скульптур делал. Для ОАО «Газпром» сделал две большие работы. Одна из них – «Прометей» – самая значительная в моём творчестве. Я воплотил самые смелые свои мечты в образе этого мифического героя. Сам выбирал в Греции блоки, которые мне были нужны, из карьера, где в далёком прошлом добывали камень для Парфенона. «Прометей» сейчас стоит в главном офисе Газпрома в Москве как аллегория света.
– А когда у вас проявилась тяга к искусству?
– Не сразу. Рисовать начал в четыре года. Моя старшая сестра великолепно рисовала, и я с неё брал пример. Не мог как она, но старался. Жизнь так сложилась, что она не связала свою судьбу с искусством, а я – да. Первую скульптуру создал в 16 лет. Но и живопись для меня много значит. Я и сейчас для себя пишу картины. У художника возникают проблемы, если он не может выдать то, что у него накопилось в душе. Чтобы их не было, я и пишу картины.
– Какие образы вас больше волнуют?
– Меня всегда влекли женские образы. Я их очень часто воплощал в мраморе. Не всегда, правда, это бывало положительно воспринято. Когда ты изображаешь женщину так, как ты хочешь, современники почему-то твоё видение часто не принимают. Случались даже неприятности. Ведь 
мои образы очень сильно отличаются от всего, что посвящено женщине в современной культуре. Моя трактовка основана на православных традициях и целомудренной пластике. А в нашей стране какой-то диктат американизированного восприятия красоты. Наше общество, к сожалению, идёт по ложному пути, потому что потребляет «красоту» из глянцевых журналов.
В Абрамцевском училище я занимался обработкой камня и кости, впитал в себя истоки русского ремесла. Когда поступил в институт, я уже имел большой опыт практической работы с камнем. В мраморе наиболее органично выражено моё понимание женской красоты. Эта красота пусть и обнажённая, но целомудренная. Только сейчас я стал понимать, что это самое важное качество, которое есть у меня. Мой стиль выработало моё образование. Не закончи я Абрамцевское училище, где меня воспитывали на образцах народного русского искусства, я бы так с камнем не работал. У тех, кто сразу получал академическое образование, – другое восприятие.
– А свою первую работу помните?
– Конечно, это был рельеф «Мадонна».
– Когда вы обратились к православной тематике?
– Она присутствовала всегда. Даже в самых первых моих работах. На третьем курсе института попал на Вологодчину. Мы заходили в церкви, где ещё сохранились в иконостасах иконы XVII века. Доехать туда было трудно, добраться можно было только пешком, и поэтому все иконы небольшого размера, которые можно было унести, были выдраны из иконостаса. А большие остались. Меня поразила одна икона, по которой гвоздём было написано что-то гнусное. Под трагическим впечатлением от этой поездки я создал образ святого Кирилла Белозерского. Постоянно обращался к православной теме, особенно после посещения святынь. Одно из ярких воспоминаний детства – как мать возила меня в Троице-Сергиеву лавру поклониться мощам Преподобного. Образ святого Сергия Радонежского я сделал два года назад. Но, к сожалению, эту скульптуру я установить нигде не могу. Мне предложили как-то сделать медаль – знак лауреата премии Международного Фонда единства православных народов. Месяца два-три я работал у себя в мастерской и не мог создать тот символ православия, который бы меня удовлетворил. Поехал на Валаам и осознал православие в простоте, и сделал символ, которым теперь награждают глав государств и видных религиозных деятелей.
– Планируете ли вы в ближайшее время персональную выставку?
– Со скульптурой сложно участвовать в выставках. Дело это трудоёмкое. Транспортировка и установка требуют больших затрат. Мои работы можно было увидеть на выставке «Культурная реальность Подмосковья – 2008» в выставочном комплексе «Крокус Экспо». Там как раз был вариант скульптуры Преподобного Сергия Радонежского. Последняя персональная выставка была в 1989 году, за неё я получил премию Академии художеств, был награждён поездкой в Италию. После этого меня пригласили в Италию на работу. Два года работал там, затем в Австрии, в Германии. Но мне там было скучно. Обманчиво ощущение, что за границей лучше. Мы нужны там, только чтобы они могли доказать, что у нас плохо. Вообще европейское искусство сильно политизировано.
– Довольны ли вы своей жизнью? Реализовали ли себя, свои творческие амбиции?
– Амбиции были, когда я был молод, когда многого ещё не сделал. А с годами они исчезают. Меня удовлетворяет моё положение. Я соизмеряю свои возможности и прекрасно себя чувствую. Сейчас работаю только над тем, что меня волнует. Меня приглашали в Академию художеств преподавать. Но мне жалко времени. По телефону переговорю – и уже выбит из колеи на 2–3 часа, оторван от своих идей. Каждый день работаю с раннего утра до позднего вечера. Встаю в 7 часов и сразу иду в мастерскую. В Подмосковье мне прекрасно работается. Я нисколько не жалею, что ушёл из официальной жизни. В 1991 году я был председателем художественного совета по Московской области. Всё забросил и уехал.
– Что ещё вы бы хотели воплотить в мраморе?
– Хочу создать образ героя Куликовской битвы, монаха Троице-Сергиева монастыря Александра Пересвета. Я уже изготовил рабочую модель этой скульптуры. Недавно ездил в Киржач – город, основанный Преподобным Сергием 650 лет назад. И самое большое потрясение последнего времени – я попал на место гибели Юрия Гагарина, которое находится на этой святой земле. В тех местах, где Преподобный молился на берегу реки Киржач. Уход Гагарина по-прежнему овеян тайной. Как он погиб? Почему? Рядом с местом гибели в глухом лесу стоит церковь. Там невольно осознаёшь, что Гагарин имеет какое-то отношение к Преподобному. Личность Гагарина является для нас эталоном всего светлого, что было в 60-е годы. Я к нему пришёл через Преподобного Сергия, и обязательно сделаю образ первого космонавта. Также заканчиваю работу к юбилею города Истры – скульптурную композицию, на которой изображены Исаак Ильич Левитан и Антон Павлович Чехов, чьи имена связаны с нашим краем. Хочу также для Павловской Слободы сделать скульптуру Георгия Победоносца в ознаменование победы над немцами в 1941 году.
– Возвращаетесь ли вы к уже созданным образам?
– Всегда интереснее создавать новое, но и повтор интересен, потому что это всё равно будет что-то другое. Каждый кусок мрамора уникален и диктует свои условия.
Фото из архива Сергея Казанцева