ПРОТИВ ТЕЧЕНИЯ
Воспаление свежей наколки –
отражаются звёзды руки…
Бурлаки-вурдалаки из Волги
тянут жилы и пьют из реки.
Перегар сотворения мира –
Млечный пот прирастает к плечам.
Им служить бы командой буксира,
чтоб не выть, а гудеть по ночам!
Скрип уключин создателя вкрадчив:
нате вам, что потом – разберусь…
До сих пор ни покоя, ни складчин,
хоть построена в складчину Русь.
Может, чёрт не по чину помянут? –
чешут репы волхвы на Дону!
Мышка с Жучкою тянут-потянут…
Вот и я свою лямку тяну!
ПРОГУЛКА ПО ПЕТЕРБУРГУ
Скульптурами Летнего сада
на время становимся мы.
Его неподьёмна ограда,
как дворницкие ломы.
На пенсии две канарейки,
зевак понимают без слов –
Илья Фоняков – на скамейке,
а в бронзовом кресле – Крылов.
Нева отливает касторкой,
грозит пешеходу войной.
Хлопочет на волнах моторка,
распорет и шьёт – по одной.
В дыму Обводного канала,
за пазухой липы в цвету,
глинтвейном в кафе из подвала
нет-нет, а плеснут на плиту.
И, вздрогнув, я вытянусь носом,
заметив разруху вокруг:
вороны-КАРсары отбросы вдоль Пряжки
берут на испуг.
Небьющаяся витрина Фонтанки,
упавшая в ров...
В Казани цветут георгины,
а в Питере – Роза ветров.
Забить, что ли, стрелку у Биржи
с компанией местных татар?
С «Авроры» братва, я же вижу,
разводит мосты на базар!
Раскрашенных зданий унынье
рассеянным взором лови,
они – на воде и бензине...
один только Спас – на Крови!
МИСТРАЛЬ
Песком в сандалиях мешает время оно
тому, кто ночь за кружкой просидел.
Камчатский краб –
грудная клетка Посейдона –
годится на закуску по сей день.
Мистраль усердствует,
как с обыском Коломбо,
«Будвайзер» разливает на двоих –
толкает волны, словно ящики комода, –
заглянет и захлопывает их.
Зарывшись в лифчики русалочьи и блузки,
не чает воздаянья за труды
переводить холодный ветер на французский,
выдавливая камни из воды.
Сирена маяка на грани паранойи:
купил цветы – а подарил жене...
Весь день, в предчувствии потопа,
сердце ноет,
и тьма улик покоится на дне!
ЗАПОЗДАЛОЕ
В пижаме колорадского жука
пребуду я с оконной рамой слитно,
пока довяжет сумерек рука
черешневый вишнёвый ветер-свитер.
Моторов копоть впитывает тень,
где рокеры – в короткой рокировке.
И женскую коленку скоростей
переключают жарко и неловко.
Сквозь тишину проедут по оси
на великах не великобританцы,
а Мандельштам – простуженный Осип,
изранен готовальней в школьном ранце.
Успехи географии – не факт:
всплывает чудо-юдо рыба Киплинг,
кипит тройная царская Уфа –
в бульоне облака, в томате килька!
Облезлые вигвамы пирамид
заклинит, как окисленные клеммы.
И ты, покуда Бог тебя хранит,
имеешь право полное на лево...
РАННЕЕ УТРО
А. Сахибзадинову
Опять фехтую спиннингом без толку…
Бензиновым передником шурша,
прижав к груди, укачивает Волга
дежурный бакен, будто малыша.
Пока ещё ни холодно, ни жарко –
такую тишь на память засуши...
На тонких лапках бегает байдарка
и хитрой мордой лезет в камыши!
Простреленный утиным криком воздух
хватает ртом солёную росу.
Уже рассвет порезался о звёзды
и копит кровь в ладонях на весу!
ПАМЯТЬ
Олимпийской деревни броня –
прёт комбайн. А на ферме легко
молоко попадает в меня,
если я не попал «в молоко».
Зреет в воздухе неги нуга –
собирай и – в амбар, под засов.
Тянут время пустые стога –
половинки песочных часов.
Думал, в сердце всё это несу:
стрекот мяты и запах сверчков...
Верил, что зарубил на носу,
вышло – след от оправы очков...
КРЕЩЕНИЕ
Молча ехали пока, положившись на удачу,
дочь считала облака и шептала
«я не плачу».
У распахнутых ворот
батюшка шутил не строгий,
мол, не выспавшись,
народ реже думает о Боге.
Нас к иконам проводил,
в алтаре затеплил свечи
и водою окропил ноги дочери и плечи...
Дал салфетку изо льна,
поскрипел кадилом бурым,
капнул в ложечку вина –
и закончил процедуру...
Возвращаясь, пили квас,
пели, фыркали от смеха:
поздравляй, в Медовый Спас
окрестили человека!
Ветер забирал в узлы
пыль, катившуюся следом...
Успеваем до грозы? Быть на воздухе обеду!
Громыхает вдалеке, все в беседке –
молодцы мы!
Только сосны – в столбняке,
обнесённые вакциной.
Репчатые купола доставай из супа, ну-ка –
выбегай из-за стола
в православных слёзках лука!
ТАКАЯ МУЗЫКА
Свален у забора птичий щебень,
прямо в лужу годовых колец.
В городской окраине ущербной
застоялся дождь, как холодец.
Жизнь не вызывает аппетита,
хоть ползёт из новой скорлупы
по асфальту, набрана петитом,
как на пачке гречневой крупы.
Выгребаем, в будущее вперясь,
так лососи трутся борт о борт –
кажется, торопятся на нерест,
по идее – прутся на аборт.
Снова всё весомо, зримо, грубо:
из кармана вытянув кастет,
композитор дал роялю в зубы,
вот и льётся музыка в ответ.
КАЗАНЬ