Василию Аксёнову – 75
Я уже не помню, кто начал говорить на языке поколения 60-х – герои Аксёнова или мы все, мальчики той поры, на языке аксёновских героев. «Затарилась, затюрилась бочкотара, оплыла цветком и с места сдвинулась…» И действительно, у нас и между нами появился свой Холден, герой американского знаменитого романа Сэлинджера «Над пропастью во ржи». Он был, конечно же, нигилистом и немного циником, но у нашего всё же было главное отличие – у каждого был свой «звёздный билет» в кармане, и все уже были готовы ехать чёрт-те куда ради «апельсинов из Морокко». Аксёнов – лирик, и это его главное качество. И он действовал на нас почти физически… Да, мы были аксёновскими мальчиками, какими, впрочем, остались внутри и до сих пор.
И вообще я мечтал познакомиться с ним, что бывает редко. Потому что, в сущности, не важно знать писателя лично. В моём представлении и по слухам Аксёнов был сибаритом, представителем поколения стиляг. Конечно, пижон, штатник, т.е. одевался в «стэйтсу»… Мне тогда было лет шестнадцать, и это было важно. Я сам канал неизвестно под кого из-за малых провинциальных возможностей.
Повести Аксёнова говорили о его чрезвычайно лёгком, весёлом, удачливом характере, который, как я думал, он почерпнул из счастливого, какого-нибудь номенклатурного детства… Со страниц газет шумели писатели – почвенники-чернозёмщики и вологодцы с вятичами. А тут «Золотая моя железка», «Cуперлюкс»… И всё такое родное и близкое. Общество выходило из грязи и сталинских жутей, и Аксёнов был главным стилистом всех этих преобразований.
И вот я действительно встретился с Василием Палычем. В 76-м. В нём поразило врождённое чувство со вкусом одеваться, носить твидовые пиджаки и под них – шерстяные галстуки. Однотонные. Умение доверительно и тихо разговаривать – и вдруг расхохотаться, раскатисто, но так же негромко в рыжеватые усы. Когда его «Ожог» был прочитан там, где надо, ещё до публикации, и с ним был разговор, то он спросил: «Как же вы его достали?» Ему ответили: «Если бы вы знали, сколько вокруг вас стукачей». Собственно, когда «Ожог» вышел в Америке и я его там прочитал, то был потрясён. Взгляд на Василия Аксёнова совершенно изменился. Это был уже не писатель – баловень судьбы, герой и кинокрасавчик. Его судьба, судьба матери Евгении Гинзбург, крутой маршрут её жизни в магаданских лагерях и проживание сына Васи на поселении всё это время вместе ней – как же он смог всё это вынести? Особенно долгое молчание, когда, как бы развлекаясь, он переводил для «Иностранки» «Рэгтайм» Доктороу и писал роман «Поиски жанра»… Господи, как же всё это глубоко сидело в нём, мучило, корчилось… Собственно, его и лишили гражданства в 80-м вдогонку, когда он поехал читать лекции в Джорджтаунский университет, именно за «Ожог», а не за «Метрополь». Потому что «Ожог» написан наотмашь, раскованно, на лексике магаданского детства и на лагерной ненормативке – тогда, в середине 70-х, в пору елейных совписовских стишков и повестей. Теперь уже понятно, что всё написанное Василием Палычем после, включая и нынешние его романы, – все они в свете того «ожога», который он получил ещё в детские и юношеские годы… И от этого никуда не денешься. Увы, это подтверждается и тем, что кроме литературных наград Василий Аксёнов не имеет ни одной государственной, несмотря на его именитость, пожалуй, большую, чем у всех нынешних писателей. Государство, ставшее правопреемником того ещё государства, взяло на себя и право не особенно любить тех, кто особенно не любил его. Однако самое отличительное качество Василия Аксёнова при всей его страстности – это отсутствие злости. Любовь, всё те же романтизм и лирика, прошившие и его «Остров Крым», и «В поисках грустного бэби», «Московскую сагу», «Москва-ква-ква»… Он – добрая душа, большой умный кот, лапочка, каких мало… Эдакий современный Куприн, попивший в своё время с ялтинскими «боржомцами» и потолковавший с сенаторами из Вашингтона… Да и сейчас запросто толкующий с московской заискивающей перед ним элитой…
Массив написанного Вас. Аксёновым говорит о явлении романиста XX столетия, сравнимого только с романистами XIX. Он пишет долго, раздумчиво, вытягивает, словно фокусник, длинную ленту сюжета. Однако не повторяется. Он чувствует форму, понимая, что инерция мысли – это гибель не только философа, но и писателя.
Ему исполнилось 75! И это невероятно! И в то же время прекрасно. Он в хорошей форме. Помню, что в 88-м мы сидели с ним в джорджтаунском ресторанчике и после долгой разлуки громко и эмоционально разговаривали. Сосед по столику, американец, спросил по-английски: «Это почему так громко звучит здесь русская речь?» «О, простите, – засуетился я, – мы долго не виделись, точнее, я долго не видел его, это грейт рашн райтер». «А, Лев Толстой», – усмехнулся американец и потерял к нам интерес. Но я тогда ему ответил: «Мэй би, мэй би…»
От «ЛГ». Присоединяясь к поздравлениям в адрес В.П. Аксёнова, хотим также обрадовать писателя. В одном из недавних интервью он сокрушался, что нигде не может найти текст своего рассказа «Поэма экстаза», который в 1968 году был опубликован в нашем «Клубе ДС». В редакции хранятся подшивки за все годы. Так что обращайтесь, Василий Павлович!