ВЕРНИСАЖ
Ретроспектива Олега Кулика в Центральном Доме художника
Войдя в эти дни в ЦДХ, любой почувствует себя Тесеем, которому ни одна Ариадна не бросит спасительный канат. Четыре этажа, задрапированные чёрным полиэтиленом, неприметные щели, открывающие огромные пустоты, путаница переходов – вот топография экспозиции Кулика. Закономерно, что её проекцией в мифологическое пространство становится Лабиринт. С художником посложнее. Чтобы понять, кто он в данной картине мира, придётся осмотреть выставку от начала до конца. И то не факт, что его роль обозначится с однозначной чёткостью.
Кулик не глуп. Кулик не умён. Его практической сметливости хватает на то, чтобы почувствовать конъюнктуру и успешно продать себя. А коммерческой хитрости – на то, чтобы прикинуться идиотом. Чувство брезгливости, способное удержать иного от участия в подобных проектах, Кулику, кажется, неведомо. И то сказать: запах Очень Больших Денег – отличный дезодорант. И этот запах – главное, что впечатляет на ретроспективе. Ещё до входа. Начиная с вывески.
Итак, войдём и мы с благоговением в Храм Потребительских Радостей. Посмотрим, чем порадует Кулик в своём отчёте о проделанной за два десятилетия работе.
И не будем излишне бранчливыми. Оттачивая перо Зоила, не забудем об интеллектуальной честности. Воздадим должное тому, что увидим.
Нас первым встретит круторогий бык. Собранный из стали и оргстекла, он покрывает корову той же породы. Озвученная пастораль. Идиллические звуки природы, сопутствующие процессу, безусловно, хороши. Вместо индустриальных шумов – радостное мычание. Вместо машин и асфальта – лужок, коровки. Кажется, слышим щебетание птиц. Честное слово, это хорошо. Сама композиция тоже чудесна. Этакий гибрид произведений Зураба Церетели и Марка Квинна, скульпторов неоднозначных, но, бесспорно, талантливых и значительных. От Зураба Константиновича – размеры и яростное дурновкусие, оправданное эстетически. От Марка Квинна – цветы, помещённые в тело самки. И становится не важно, кто раньше воплотил этот зрительный образ: Кулик внутри своей коровы или Квинн в силиконовом «Саде». Британец при всём моём уважении к Кулику поизвестнее будет.
Механический дуэт животных поражает. Не только своей «песенностью», прославляющей плодородие. Он ироничен в меру тех сил, которыми располагает зритель. Кульминация действия – извержение семени крупнорогатого из стали и пластика – воскрешает в памяти одну из новелл известного фильма Вуди Аллена «Всё, что вы хотели знать о сексе, но боялись спросить». И становится весело.
Смеясь, ступаем на эскалатор. Второй этаж. Улыбка сначала морозится. Затем уголки губ ползут вниз. Чтобы к концу просмотра, на третьем этаже ЦДХ, застыть гримасой не очень понятного свойства, но малоприятного происхождения.
Задаёшься вопросом: в чём пафос Олега Кулика? Что он хочет сказать нового? Может, где-то он напоминает о давно забытом? Нет. Он играет. Иногда вдохновенно и талантливо. Иногда бездарно. Всегда банальный текст его «реприз» порой облачён в крикливые одежды – и тогда скудость мысли распознать нелегко. Порой же мысль его попросту недодумана до конца.
Возьмём знаменитую «Теннисистку». Скульптура может быть смело отнесена к разряду «патологоанатомического реализма». Изысканная пластически, она отвратительна не только грубыми швами по мёртвому телу. Само выражение лица спортсменки вызывает рвотный спазм. Посыл, впрочем, ясен: безжизненность медиафигур воплощена Куликом с пугающей грациозностью. Напротив «Теннисистки» – «Актриса». Это исландская певица Бьорк с петлёй на шее («Танцующая в темноте» Ларса фон Триера). Смысл тот же.
Проблема в том, что самая знаменитая русская теннисистка – Мария Шарапова – прежде чем стать медиаиконой, выиграла Уимблдон, чемпионат мира, побывала номером один в рейтинге. Какая работа тому предшествовала, сможет понять лишь тот, кто сам пытался добиться чего-то в спорте. Да, «Теннисистка» имела право на существование во времена Анны Курниковой. Теперь – нет. Работа оказалась не отражающей жизнь. Она – плод сложных комплексов художника. Про Бьорк же и вообще говорить не стоит: эта сумасшедшая певица просто гениальна. Её образ – ничуть не вымысел.
Это я и называю «недодуманной мыслью». Мыслью, следующей конъюнктуре.
Лучше получается у Кулика (опасная) игра с устоявшимися символами, величинами, которым культура определила место. Кулик способен поспорить с примитивизацией образа. Правда, при этом он не находит нового слова. А занимает уже известную, хотя и не очень популярную сторону в споре.
Хорошо иллюстрирует данный тезис скандальная фигура Льва Толстого, обгаженного курами. Я далёк от того, чтобы за подобную интерпретацию классика требовать призвания к суду. Я даже готов принять подобную «дегероизацию». Почему?
Во-первых, Лев Николаевич был не только романистом, но и пробовал себя в качестве «ересиарха». Его болезненное опрощенчество – давно тема для анекдотов. «Граф, пахать подано» – лучший из них. Граф, творящий свою быль «Филиппок» в курятнике, – продолжение темы. Имел Кулик на это право? Безусловно. От Толстого не убудет. Агиография занимается прославленными святыми. Лев же Николаевич Церковь отвергал.
Во-вторых. Кулик, на мой взгляд, напоминает здесь нам о судьбе памятников, соседствующих с тысячами голубей. У вас возникает желание отмыть Льва Толстого? Тогда мы идём к вам! Тогда я вдвойне за данную работу Кулика!
С вашего позволения, опущу то, что вызвало раздражение. За инсталляцию «Русское» Кулик ответит не перед нами. За свои картинки «Нового рая» пусть оправдывается на Страшном суде. Вдобавок отмечу, что они просто неинтересны.
Теперь о том, что составило Кулику мировую славу. Любовь к собакам – чувство с глубокими корнями. И мне, ещё недавно другу прекрасного миттельшнауцера, глубоко симпатичен Олег (вот именно так, просто по имени хочется назвать товарища по увлечению), играющий пса. Термин «собака» должен быть очищен от негативного. Тоже, между прочим, традиция. Орден доминиканцев так себя и называл – «Псы Господни» (Domini Canes).
Проблема в том, чтобы стать собакой «во славу Божью», а не следить за тем, сколько камер нацелено на обнажённого «юродивого», кусающего в благополучной Европе за ляжки зажравшихся буржуа. Это никак не подвиг юродства. А что тогда? Шоу «городского сумасшедшего»? Тоже нет.
Маркетинговый ход, совместивший здравое начало с предельным бесстыдством, – вот что это такое. Удобно для мира потребления. Основ не потрясает. Позитивным смыслом наделил перформанс лично я. Мне так жить уютнее. Что имел в виду Кулик – его проблемы.
Но в «собачьей» теме Кулика есть ещё «Семья будущего». В экспликации автор проводит параллель между межрасовыми и межнациональными браками, с одной стороны, и браками с животными – с другой. Последние он видит продолжением процесса. И это выглядело бы устрашающим гротескным предупреждением, не предъяви нам новейшая история реальных примеров «межвидовых скрещиваний», одобряемых на законодательном уровне в не-буду-говорить-каких странах.
Трагедия художника – почище античных. Это трагедия непонимания. Обыгрывая миф о Лабиринте, Кулик, кажется, забывает, что Минотавр, засевший в центре критского архитектурного сооружения, был плодом преступной любви Пасифаи к быку.
Плод любви Кулика к собакам – в центре его экспозиции. Творчество Кулика – Минотавр, спрятанный в путанице его выставки в ЦДХ.
Минотавр был убит, но трагедия не в этом.
Трагедия в том, что современный художник Кулик предъявляет нам мёртвые экспонаты. Место псиглавцев – в средневековых бестиариях, этих Красных книгах тогдашней фауны. Там они уместны – спасает их наивность авторов. Кулик искушён.
Заурядность – единственное преступление художника, не имеющее срока давности.
Прощения не будет.
Экспозиция Олега Кулика «Хроника. 1987–2007» закроется 29 июля.