Пучков Д. Мужские разговоры за жизнь. – СПб.: Издательство «Крылов», 2009. – (Серия «Библиотека «Мужского клуба»). – 448 с.
На протяжении сорокапятилетней жизни мне довелось сталкиваться с самыми разными людьми. Были среди них менты. Были личности с преступными наклонностями. Попадались мелкие кетаминовые дилеры, встречались владельцы некрупных оружейных магазинов. С милицейскими выпивал. Наркобарыг избегал. С торговцами оружием беседовал. Ибо, выросший вблизи гарнизона, мужчину без АК-47 за плечами не представлял. Повзрослев, с пылом встрял в дискуссии о «короткостволе».
Так вот. Капитан милиции перед особенно многообещающим алкогольным марафоном имел привычку прятать «макарова» в сейф. Хозяин оружейной лавки, бывший подполковник КГБ, любил повторять: «Цель оружия – убивать, потому оно должно быть последним аргументом в споре».
Вывод я сделал сам: «огнестрел» нельзя доверять тому, у кого он будет первым и единственным доводом в диспуте.
К чему это я?
Докладываю: новая книга Гоблина начинается с «короткоствола» и потенциальный выстрел из него становится камертоном для всего сборника, безусловно, лучшего из трёх последних, подписанных Дмитрием Юрьевичем Пучковым: «За державу обидно», «Записки сантехника о кино» и этого вот.
Со страниц «Мужских разговоров» без соплей и сантиментов суровый сержант учит жить пацанов. Он не очень-то любит салаг. Но у него есть задача: научить детей выживать в замкнутом мужском коллективе. И шире – в нашем мире, который создают исключительно мужчины.
К своей задаче Дмитрий Юрьевич подходит ответственно. Он не только высказывается по «короткостволу» (в рамках той разумности, которую я привёл в начале текста) и другим мужским игрушкам. Он учит вести беседу, он даёт представление о правилах церемониальности в мужском сообществе, он показывает глупость там, где её не видит совершивший. Он суров до неприятного, но только так можно научить выживанию.
Свидетельствую: мои школьные годы прошли в интернате, свою состоятельность приходилось доказывать ежедневно, очень долго – кулаками.
Сообщаю: это больно. Гоблин ещё мягчит.
«Сержант Пучков» может вызывать неприязнь, отвращение, но я не присоединюсь к хору его хулителей. Мне симпатично его человеконенавистничество. Я из тех, кто считает мизантропию здоровым и производительным чувством. Я – сторонник насилия. Но и я всего лишь приготовишка в школе сверхчеловечества, потому сентиментален. А значит, тонко чувствую нотки, в которых Гоблин становится почти нежным. Нет, это не из раздела гомоэротики – это из отцовского, это про то терпение, когда несмышлёныш лепечет что-то глупое, но искреннее, для себя святое. Тут Дмитрий Юрьевич удивительно деликатен. Одна-две интонации подобного рода на всю книгу – и Гоблин предстаёт усталым и мудрым, хорошо пожившим, но ещё очень бодрым дядькой.
Предполагаю, в этих «проколах» ритуальной грубости нужно и можно рассматривать настоящего Пучкова.
Высокой нравственности и крепкого душевного здоровья автора, конечно, для приличной беллетристики мало. Однако я утверждаю: хорошему мужику Гоблину удалась замечательная книга!
Его «Разговоры» имеют качество подлинной литературы – способность вовлекать читателя в процесс создания текста.
«Мужские разговоры» напрямую обращаются к личному опыту реципиента, получателя скудных порций житейской мудрости. Не извне передаёт Гоблин опыт собеседнику, нет, он заставляет своего визави черпать забытые истины в своём прошлом. Не только героическом – прочтение «разговоров» заставляет вспомнить и то постыдное, что хотелось бы забыть навсегда. В общем, серьёзный текст, держит в тонусе.
Мальчику трусливому, конечно, лучше не браться за эту книгу, настраивающую читателя на предельную откровенность с собой. Робкому «беседы» Гоблина не понравятся. Несмелый скажет, что эти «разговоры» не про него. Что он другой, подразумевая: лучший.
Пусть. Пусть так. Мне ближе – худшие, но честные. Разница между хорошим и плохим для меня невелика. Я ненавижу человечество в целом.
Но мне интересен конкретный человек. Я каждого готов рассмотреть в его индивидуальной гнусности. Меня захватывает многообразие персональных искажений Образа Божия, и я согласен признать в избранных из них эстетическую ценность.
Но Гоблин обращается исключительно ко мне, поэтому я готов начать с насилия над собой. С разбора того, насколько я лично гнусен по шкале традиционных мужских добродетелей.
Дмитрий Юрьевич Пучков конституирует правильный мир, мир, в котором мне посчастливилось жить когда-то, мир, в котором, я надеюсь, выросли мои парни. Это мир сыновей и отцов. Главным несчастьем, причиной умственного и нравственного увечья человека Гоблин считает духовную и реальную безотцовщину.
Можно ненавидеть армию. Можно не любить «сержантские» манеры Гоблина, но по мне, именно в своей «казарменной» части Дмитрий Юрьевич приближается к лучшим строкам Редьярда Киплинга. Который вовсе не писал «сказку» под названием «Маугли», но создавал суровые «Книги джунглей».
Вдумайтесь! И вы согласитесь со мною в том, что «Мужские разговоры за жизнь» вполне могут дополнить английского классика.