Елена Киричек
Родилась в 1974 году. Прозаик, переводчик, член Союза российских писателей. Окончила Калмыцкий государственный университет. Кандидат физико-математических наук, лауреат премии «Просветитель» Правительства Москвы, лауреат книжных премий.
* * *
Тремя драгоценностями называют калмыки Будду, Порядок и Общину братьев-буддистов. Жемчужинами называют они мудрые наставления. Ну а мы назовём камушками, пёстрыми, как кладка степного стрепета, те сказки, что навевает на рассвете бескрайняя калмыцкая степь.
Как Пеликан стал Философом
Раз повстречал молодой Пеликан двух тушканчиков. Те увлечённо о чём-то беседовали и даже не заметили, что Пеликан подошёл совсем близко и с интересом слушает их разговор.
– Ты только погляди на мои ладошки! – говорил один тушканчик другому. – Это же ужас что такое! Ах, бедный я и несчастный!
– А что с ними такое? – спросил другой тушканчик.
– Видишь вот эту линию? Она означает, что меня в цвете жизни съест волк или, может, лиса. Я каждый день гляжу на неё и боюсь. А вот это пятно – думаешь, это родинка? Не тут-то было. Оно появилось совсем недавно! Ах, как же мне всё-таки не везёт!
– А что с ним? С пятном?
– Если оно возникает вот тут, на ладони, поближе к пальцу, это признак того, что я никогда не женюсь. Я каждый день смотрю на него и горюю.
– Но, может, ты просто ладонь занозил? – фыркнул второй тушканчик.
– Нет, что ты, что ты! У меня же вся жизнь на ладошках! А эта впадина, посмотри! Она говорит о том, что у меня не будет детей! Чем дольше гляжу на неё, тем сильней это чувствую!
– А ты уверен, что тебе действительно надо так пристально вглядываться во все эти впадинки и морщинки? – покачал головой второй тушканчик. – Я вот, например, и не смотрел никогда на ладони, и ничего.
– Ну что ты, что ты! В морщинках же вся моя жизнь! Чем глубже я вглядываюсь в ладони, тем больше сбывается неприятностей! И я всегда могу погоревать о них над морщинками!
– Ну, братец, как знаешь, – подпрыгнул второй тушканчик, – а я предпочту не разглядывать свои лапы так пристально. И если бы ты поменьше рассматривал эти морщины и побольше глядел по сторонам, то, думаю, ты уже давно нашел бы себе жену и обзавёлся детишками.
– О чем это ты говоришь! – горячо заспорил первый тушканчик. – В морщинках ведь вся моя жизнь!
Однако второй тушканчик, не дослушав приятеля, уже ускакал, взмахнув белым хвостом, а молодой Пеликан, никуда не спеша, принялся раздумывать над услышанным. Кто из спорщиков прав? Ведь даже у пеликанов на лапах бывают морщинки. Он думал весь день и весь вечер, и вот в темноте ночи к нему прилетела Сова.
– Чего сидишь, Пеликан? – спросила Сова. – Я полагала, ты давно уже спишь на своём озере.
– Не могу я спать, хатун1 Сова, – отозвался молодой Пеликан, – я думаю.
– Ну вот ещё! – заухала хатун Сова. – Вот шутник! О чём? О чём тут можно думать?
И тогда Пеликан рассказал ей про двух тушканчиков – как один из них слишком пристально разглядывал свои лапки и находил в своей жизни всё больше и больше печали.
– Ух-ух, – ответила Пеликану Сова. – Твоя история напомнила мне другую. Однажды, когда я была молода и жила в Туркмении, я подружилась с одним математиком. Все ночи и дни напролёт он что-то считал и никак не мог сосчитать. От общей бессонницы мы стали приятелями, и он рассказал мне ужасные вещи. Говорил, что между единицей и двойкой целая пропасть разных маленьких чисел, и нет им конца. И даже между единицей и половинкой единицы – тоже целая пропасть чисел, и нет им конца. И даже между единицей и самым мелким, самым близким к единице числом – тоже целая пропасть ещё более мелких чисел, и нет им конца. От этого математик становился грустным и беспокоился, потому что все мы живём на бездонных пропастях жизни и нет им конца.
– Но, может, ему просто не следовало так близко разглядывать эти числа? – спросил Сову молодой Пеликан, вспомнив слова второго тушканчика. – Может, ему просто надо было считать «один, два, три…», как это делают все нормальные пеликаны?
– Не знаю, не знаю! – захлопала крыльями степная сова. – Сегодня я съела одну, две… целых четыре мыши, и правда – никакой бездны мышей между ними у меня во рту не бывало. И, кстати, я хочу есть ещё! Прощай, Пеликан! Как выдумаешь что-нибудь новенькое, приходи, я расскажу тебе ещё о Туркмении!
И Пеликан снова остался один. К рассвету он задремал, а наутро решил вернуться к родному озеру. Он так был утомлён ночным размышлением, что летел над землёй тяжело и низко и совсем не заметил, как врезался на лету в большую цветную доску. Он увидел бесформенные грубые пятна, аляповатые мазки без смысла и толка, к тому же пахли эти мазки чем-то резким и непеликаньим. Пеликан свалился на землю и тут же увидел рядом с собой человека. Человек тянул к нему руки:
– Ты не ушибся, молодой пеликан?
Человек носил широкополую мягкую шляпу. В одной руке он держал палочку с пучком мокрой шерсти на конце, а в другой – круглую, заляпанную цветными пятнами дощечку. Эту дощечку, правда, он уже бросил на землю, потому что думал, что руки понадобятся ему для того, чтобы помочь Пеликану подняться.
Однако Пеликан сразу встал на ноги и совсем не нуждался в помощи. И слов, обращённых к нему, он почти не расслышал. И даже не испугался, потому что глядел не на человека. Во все глаза он смотрел на доску, размалёванную пятнами, которые сперва показались ему такими грубыми и непеликаньими. Доска открывала перед ним его озеро, его милый дом! Ему казалось, он даже видит на той доске, где спрятано в камышах его родное гнездо, где лучше сегодня в озере ловить рыбу, куда падает тень от пролетающего в вышине лёгкого облака. Доска будто рассказывала ему что-то волшебное, глубокое, вечное, что-то такое, от чего Пеликан расправил свои белые с чёрным крылья и издал торжествующий, мощный и радостный пеликаний вопль.
От неожиданности человек выронил свою палочку и сел на сухую траву рядом с молодым Пеликаном.
– Эк разошёлся, – удивлённо сказал он, снял шляпу и вытер ею лицо. – Это тебе моя картина понравилась?
– Ты колдун! – закричал в ответ Пеликан. – Как можно? Когда я ткнулся носом в эту твою доску, она была вся покрыта грубой и некрасивой мазнёй. А теперь я вижу на ней своё озеро! Как ты сделал это, колдун?
– О нет, – засмеялся в ответ человек. – Я художник, а это – картина. И картину нельзя, милый мой, рассматривать слишком близко. Вблизи ты увидишь лишь краски, бессмысленные мазки. Зато если будешь глядеть на неё со стороны…
– Я понял, я понял! – закричал в ответ Пеликан. – И ладошки тушканчика, и мелкие бесконечные цифры, и всякие чудеса на картине, и даже, наверное, саму жизнь нельзя рассматривать так уж близко! Ведь всё тогда искажается. Я расскажу об этом тушканчику! И хатун Сове, и друзьям, и всем, что жизнь – это великое чудо, на неё нельзя смотреть слишком пристально!
Человек скрёб в затылке, думая, что Пеликан перегрелся на солнце, а Пеликан уже не думал о человеке. Быстрее ветра он полетел сказать свою мысль тушканчикам, совам, мышам-полёвкам, сусликам, степным стрепетам и орлам – всем-всем, чтобы знали, что на жизнь нельзя глядеть близоруко! Надо уметь рассматривать её чуть издали, как картину, и что она, жизнь, есть великое чудо, если найти в ней верную точку опоры и не падать в унылые бесконечности.
– Не разглядывай жизнь слишком пристально! – воскликнул Пеликан в вышине.
– Ох, чудак, – прокряхтел художник, провожая восторженную птицу взглядом. И принялся разыскивать в траве свои краски.
– Не разглядывай жизнь слишком пристально! – крикнул Пеликан Сове в ухо.
– Ух, умник, умник! – заухала Сова в ответ. – Разбудил ты меня, Пеликан! Но это ведь я рассказала тебе про Туркмению, а значит, я помогла тебе понять что-то ценное, и за это я молодец. Приходи ночью, поговорим…
И Сова снова заснула, потому что днём она любила поспать.
– Не разглядывай жизнь слишком пристально, – объяснил Пеликан тушканчику.
– Невежда! – воскликнул на это тушканчик. – Ничего ты не понимаешь в моей судьбе.
И ускакал горевать о своём одиночестве.
А Пеликан, научившись мыслить, остановиться уже не смог и вот так стал Философом. Удивительно, разве нет?
____________________________
1Хатун (калм.) – «госпожа», обращение к уважаемой женщине.