Зиновий Вальшонок
Родился в 1934 г. в Харькове. Окончил с отличием филологический факультет Харьковского государственного университета. Работал учителем русского языка и литературы в школе. Поэт и прозаик, пародист и мемуарист. Автор более 50 книг стихов и прозы, в том числе мемуарных романов «Записки ночного сторожа» и «Восхождение на Голгофу», собрания сочинений в семи томах.
Лауреат престижных литературных премий имени Бориса Пастернака и «Золотой телёнок». Награждён почётной именной медалью имени Марины Цветаевой «За совестливый талант и гражданское благородство!»
* * *
Не знаю, долго ль по дорогам
бродить отпущено мне Богом,
но хочется прожить мне так,
чтоб мог сам чёрт без заморочек
сказать о совершенстве строчек:
«Он в ремесле своём – мастак!»
Чтоб в схватке с будничной химерой
я побеждал мечтой и верой,
работая, как вьючный мул.
И чтоб меня на белом свете
ни в злом обмане, ни в навете
никто вовек не упрекнул.
Чтоб мог я, грешник окаянный,
с глубинной болью покаянной
грехи отмаливать в пути.
И в бесприютном мирозданье
жестоким опытом страданья
себя, прозревшего, спасти.
Чтобы душа в любом поступке
не знала совести уступки,
честна с эпохой и людьми.
Чтоб был я с женщинами нежен,
и стал для сердца неизбежен
труд обожанья и любви.
Чтоб я не скурвился ничтожно,
и не возвысилась безбожно
над духом алчущая плоть.
И мог пред горними вратами
изречь иссохшими устами:
«Я не подвёл тебя, Господь!»
Мать-и-мачеха
Пахнущие талыми снегами,
по песчаным кручам там и тут
бурые побеги под ногами
в золочёных венчиках встают.
Много лет живёт неразделимо
с материнским именем святым
мачехи поруганное имя
в тех цветах неброской красоты.
«Мачеха!» – как горькое проклятье,
произносят люди до сих пор.
Почему, хотелось бы понять мне,
так суров житейский приговор?
…Прежде чем победа зачехлила
жерла утомлённых батарей,
тесные военные могилы
приютили многих матерей.
Фронтовик, сложив землянку-хатку
на краю спалённого села,
взял в хозяйки вдовую солдатку,
чтоб сынишке матерью была.
А у той – своих девчонок куча,
длинноруки, тощи и бледны.
Только бабьей жалости плакучей
хватит всем – родным и неродным.
И когда к воскресным щам в придачу
хлеб давала строгая рука,
в кулаках заждавшихся ребячьих
не нашлось неравного куска.
Если за грехи сыновьи школа
вновь звала на исповедь отца,
от солдатской пятерни тяжёлой
заслоняла мачеха мальца.
И, в заботах сгорбившись до срока,
больше всех чужого берегла,
чтобы словом «пасынок» жестоко
паренька молва не обожгла.
На Руси немало их найдётся,
неродных, но верных матерей,
отогревших чьё-нибудь сиротство
в хмурый час голодных январей.
И судьба навеки породнила
общей мерой радостей и бед
женщину, которая вскормила,
с женщиной, родившей нас на свет.
Потому, едва спадут морозы,
по песчаным кручам там и тут
их перемешавшиеся слёзы
скромной мать-и-мачехой цветут.
* * *
О любви, о смерти и о Боге
говорят поэты всех времён.
Опыт человечества сведён
к триединству этому в итоге.
Мы – любви смиренные рабы,
и везде – на Западе, Востоке –
всех страстей
и чувств земных истоки
в золотом сечении судьбы!
Убивать – работа палача.
А святой поэзии минута –
крик о том, чтоб не была задута
жизни сокровенная свеча.
Но непостижимы – благодать
и миров потусторонних тени.
И не в силах самый зоркий гений
тайну Абсолюта разгадать.
Есть над нами высший судия:
лишь ему в его всесилье вещем
все подвластны таинства и вещи,
ребус жизни и небытия.
О, строки изысканный дизайн!
И Шекспир, и Гёте, и Петрарка
свои души жертвенно и ярко
отдали разгадке этих тайн.
Трубадуры, барды, кобзари,
рунопевцы, скальды, менестрели –
все на жарком пламени сгорели
вечных тем, которых только три.
И мой дар, мятежный и убогий, –
триединства этого вассал.
Песнь моя, о чём бы ни писал,
о любви, о смерти и о Боге.