Недавно нравственное чувство нашей толерантной общественности было наконец ущемлено. Один скандальный литератор, никогда, кстати, не стеснявшийся в выражениях и к эзопову языку не считавший нужным прибегать, совершенно определённо высказался в том смысле, что больных от рождения детей необходимо уничтожать. Чем раньше, тем лучше. Слезливый отстойный гуманизм только мешает бесперебойному действию рыночных механизмов. Которые, как известно, никакими моральными проблемами не отягощены, поскольку ориентированы исключительно на практическую целесообразность. То, что ни при каких обстоятельствах способствовать ей не сможет или не сумеет, должно быть устранено. Делов-то. Как изящно ныне выражаются: г-но вопрос!
У публики от такого чистосердечия перехватило дыхание. Умная либеральная публицистка в гневном своём эссе справедливо заметила, что стоит только начать с несчастных инвалидов с детства, а потом не вписавшихся в рыночную экономику экстерминировать можно будет по любому признаку: возрастному, расовому, национальному, эстетическому, кому какой покажется логичным и насущно необходимым.
Очень точно сказано. От глубокого чувства удовлетворения меня удерживает, однако, одно соображение. Господа либералы, ведь упомянутый родимый ницшеанец не впервые демонстрирует свои хамские, оскорбительные для вменяемых людей взгляды и манеры. Он беспардонно матерился в своих провокационных статьях на страницах «продвинутого» журнала, и это считалось закономерным всплеском торжествующей творческой свободы. Он воспевал проституцию, и это воспринималось как вызов ханжескому конформизму. В своих «опытах» на экономическую тему он объявлял сторонников какой-никакой социальной справедливости ничтожными презренными неудачниками, и это тоже поощрялось как слегка заострённый полемический приём в пользу лишённой сантиментов правой идеи.
Понадобилось кокетство совсем уж людоедским замыслом, чтобы даже сторонники безбрежных свобод почувствовали некоторое смущение. Всё-таки странно возводить гражданское общество на опорах столь бесстыдного самодовольного цинизма.
Увы, незабвенный Остап Бендер был в своё время прав – люди любят цинизм. Как некую интеллектуальную провокацию, как признак не нуждающейся в оправдании силы, как дразнилку для прекраснодушных голубоглазых идеалистов. Однако всякий раз те же самые люди испытывают неподдельную нравственную муку, ощущают, как земля уходит у них из-под ног, когда распоясавшийся цинизм нагло перерастает во вселенское глумление. Так сказать, из пикантной приправы превращается в постоянное и единственно доступное дежурное блюдо. В победительный взгляд на вещи. В главную, как говорят, актёры, «пристройку» к божьему миру.
Хорошо помню, как резануло меня исполнение по какому-то свободолюбивому радио нагло издевательской пародии на Гимн Советского Союза. Время было смутное, страна в соответствии с марксистскими заповедями смеясь расставалась со своим прошлым, вылезший на солнце андерграунд жаждал реванша, необходимость исторгнуть из себя идеологические догмы не вызывала сомнений, и всё равно было противно. Помню, ещё подумал: хорошо, что у скоморохов не хватило духу изгаляться над «Интернационалом». И ещё помню, как, пребывая в эйфории от произошедших перемен, я тем не менее с грустью сочувствия и понимания прочёл тогда стихи Евгения Евтушенко «Прощание с красным флагом». Потому что интуитивно догадывался, что глумление унижает свободу. И что расставание с великой иллюзией нельзя превращать в низкопробный стёб.
К сожалению, превратили. Немало мелких остряков в рамках этой подъелдыкивающей, всё на свете оплёвывающей эстетики соорудили себе репутацию бесстрашных обличителей и гонимых правдолюбцев. Пресловутая гонимость парадоксальным образом не мешает им процветать, что в известной мере скомпрометировало непримиримую чистоту их популярности. К тому же ирония без совести и стыда, а это и есть стёб, имеет свойство утомлять не меньше бравурного энтузиазма по всякому поводу.
И тем не менее циничное отношение к современникам, к прошлому и будущему, ко всему, что нас окружает, прочно засело в общественном сознании. И в особенности в её творческой, как теперь говорят, креативной сфере. Иногда кажется, что этот самый креатив вообще стал синонимом кощунства. А кощунство, в свою очередь, объявляется первым признаком творческой свободы.
Некоторое время назад я чуть не разругался со старыми друзьями-живописцами. Они, естественно, негодовали на гонителей их художественных исканий, и я готов был на них негодовать, если бы уразумел, почему эти современные искания непременно должны совпадать с самой пошлой атеистической пропагандой 20-х годов? Чем нынешний постмодернист, изобразивший Спасителя с бутылкой кока-колы в руке, отличается от безбожника-хулигана той же самой эпохи, малевавшего на новгородских фресках похабные рисунки? И почему хотя бы ради уважения к пострадавшим за веру, в память о расстрелянных пастырях и загубленных в ГУЛАГе прихожанах нельзя было смирить свою креативную гордыню, а заодно и шаловливо-богохульскую кисть?
Высокие чувства, как известно, восхищают, но следовать им трудно. А вот цинизм заразителен, поскольку под видом здравого смысла потворствует всему низменному в человеке. Как бы выдаёт ему индульгенцию на всё, что ниже пояса. К тому же современный цинизм чрезвычайно выгоден, на желании и умении скомпрометировать самое святое в наше время можно очень неплохо заработать.
Вы заметили, что в современном телеэфире о любви почти не поют и не говорят? А если и говорят, то чаще всего в контексте сального анекдота и в плане профессиональной деятельности господина Б., знаменитого торговца «лохматым золотом», поставляющего российских девушек на международный рынок, так сказать, возведшего своё сутенёрское призвание в «перл создания».
Вот вам пример того, как из сугубо частного взгляда на вещи бесстыдство превращается во взрывное устройство, подложенное под самые заветные устои даже не морали – нет, просто способа жить в согласии со своей совестью.
Понятно, что циничный взгляд на мир, на вещи, на людей и отношения между ними невозможно ни искоренить, ни запретить путём думского, скажем, голосования.
Однако ему можно противостоять – хотя бы в порядке личного презрения. Путём частной щепетильной брезгливости.
Как минимум не надо ему аплодировать и поддерживать рассуждениями о священных правах человека. Чтобы не пришлось потом в ужасе хвататься за голову, внимая суждениям о неотчуждаемом праве лишать жизни стариков, убогих и прочих неполноценных.
Точка зрения авторов колонки может не совпадать с позицией редакции