Рассказ
В тот день первый фараон XXVI династии Саис, покоритель и завоеватель провинций Нижнего и Верхнего Нила, властитель всего Египта Псамметих I, восседая в прохладном тронном зале величественного дворца в Мемфисе, обдумывал своё решение, уже давно засевшее у него в мозгу. Через какое-то время фараон пожелал призвать к себе Верховного жреца храма, возведённого в честь бога Птаха на городской возвышенности, именуемой «Семь деревьев». Когда Верховный жрец предстал перед божественным взором могущественного фараона, Псамметих I, приподнявшись с трона, с особым уважением приветствовал его:
– Псамметих тебя не забыл. Много лет назад ты оказал ему огромную услугу. Во время торжественной трапезы повелителей двенадцати провинций Псамметих протянул тебе свой медный шлем в качестве кувшина для вина, а ты раздал правителям одиннадцати провинций золотые кувшины…
Недолгая пауза позволила Верховному жрецу, на спине которого тут же выступил холодный пот, подобрать нужные слова и найти в себе силы вымолвить:
– Боги напророчили, что лицо, пьющее вино не из золотого, а всего лишь из медного кувшина, станет правителем народа Египта, могущественным фараоном.
– Это так. Боги объявили свою волю. Но остальные одиннадцать повелителей считали, что юный Псамметих сумел перехитрить их и сознательно пил вино из медного кувшина…
– Я сделал всё возможное, чтобы убедить их в обратном. Заставить поверить в мою рассеянность, в то, что забыл один из золотых кувшинов, и ты совершенно случайно протянул мне для вина медный шлем, который был у тебя на голове. Это оказалось нелёгким делом, – произнёс Верховный жрец.
– Всё так. В это действительно было трудно поверить. А Верховный жрец, верил ли он тогда этому сам? – Псамметих внимательно вгляделся в Верховного жреца. Не отводя глаз, Верховный жрец уверенно произнёс:
– Я верил в это так, как на рассвете верят в солнце, а ночью – в луну, в существование звёзд…
Псамметих указал Верховному жрецу на мягкую подушку напротив трона и снова воссел на свой, отделанный золотом трон.
– Немало мутных вод Нила утекло с тех пор. – Псамметих опять окинул Верховного жреца сверху вниз пристальным взором. – А я не забыл…
– Да хранят тебя боги! И Птах, и Амон, и Ра возлюбят тебя! – Верховный жрец почтительно склонил свою чисто выбритую голову.
А Псамметих обдумывал, как и с чего начать с Верховным жрецом давно задуманный разговор. Наконец произнёс:
– Благодаря нашему могуществу Нижний и Верхний Нил теперь объединились, и Египет восстановил своё исконное величие…
– Да возлюбят тебя боги.
– Это было нелегко. Греческие воины прибыли на помощь Псамметиху.
– Да защитят тебя боги!
– Ассирийцы бежали, как трусливые лисы, Нижний и Верхний Нил признали нескончаемое величие Псамметиха.
– Пусть хранит тебя Птах!
– А сейчас ты, Верховный жрец храма Птаха, должен помочь мне в одном непростом деле.
Верховный жрец осмелился лишь взглянуть на подол сияющего одеяния Псамметиха, отороченного зелёными и красными тканями, на фоне сверкающего золотом трона. Псамметих же отвёл глаза от выбритой головы жреца и остановил взгляд на железных дверях просторного тронного зала. И продолжил так:
– Сознаёт ли Верховный жрец, сколь сложной была задача восстановления былого величия Египта?
– Сознаёт. Да будет Птах, как и всегда, твоим хранителем.
– Понимает ли Верховный жрец, что ассирийцы, желая превратить нас в рабов, мечтали лишить Египет достоинства и чести?!
– Понимает. Пусть Амон и Ра хранят тебя!
– Верховный жрец храма Птаха! Псамметих желает вернуть Египту всю его древнюю славу. Желает восстановить веру народа Египта в себя.
– Да помогут тебе боги.
– Объединение Египта при помощи греков – ещё далеко не окончательное воплощение замысла.
– На небе – солнце, а на земле ты – Псамметих…
– Было время, когда народ мой по справедливости считал себя самым древним народом в мире. Разве греки нам ровня? Или смердящие карийцы, говорящие на ином языке, недостойные даже служить Амону – Ра? Или ассирийцы? А может, фригийцы? Кушиты?
– Да хранят боги Египет!
– Разве не наш язык является самым древним языком на земле? Разве народ, общающийся на этом языке, не самый древний в мире?.. – Псамметих сделал паузу. – Но люди беспамятны. Они забыли это. А забывчивый заслуживает наказания, беспамятный – греховен!
– Люди… как цветы… они и есть цветы…
Слова, сказанные Верховным жрецом храма Птаха с глубокой печалью, вызвали неподдельное удивление Псамметиха.
– Это ли сказал ты, Верховный жрец: люди – цветы?! – удивился фараон.
Спросив это, он, казалось, забыл и свой вопрос, и то, где вообще находится, улетев мыслями куда-то далеко-далеко.
В колоннаде зала приёмов воцарилась тягостная тишина. Затаив дыхание, Верховный жрец терпеливо ждал, когда Псамметих вернётся из своего мысленного полёта. Наконец Псамметих возвратился в реальность и задумчиво повторил фразу Верховного жреца, но уже как собственный вопрос:
– Люди – цветы?
На сей раз в голосе фараона не звенела медь, он ещё не окончательно спустился на землю из тех сфер, где витал, глаза его были прищурены, мышцы лица напряжены:
– Верховный жрец, если люди – цветы, то что такое цветы?
Шёл час, когда солнечные лучи, прежде чем окончательно померкнуть, пронизывали устремлённые в небо колонны и купол дворца, где птицы свили свои гнёзда. Обессиленный голос Верховного жреца едва дошёл до слуха фараона:
– Тогда и цветы – люди. Да хранят и Птах, и Рамон, и Ра Псамметиха!..
Тут разговор Псамметиха и Верховного жреца оборвался. Явился начальник тайной охраны, сообщил фараону долгожданную весть.
– Двум женщинам, – сказал он, – уже вырвали языки. Двое фригийских пастухов, не говорящих и не понимающих египетского, уже найдены. Завтра утром жёны охранника Парасаха и рыночного торговца Такифы разродятся, и младенцы, едва покинув лоно матерей, будут доставлены во дворец.
Начальник тайной охраны говорил, опустившись на колени, и, окончив свой доклад, онемел, словно камень. Ещё не успел смолкнуть в холодной тишине тронного зала его голос, как Псамметих возобновил прерванный разговор с Верховным жрецом.
– Псамметих желает, чтобы народ Египта вернул себе свою былую славу. Окончательно уверился, что является древнейшим народом на земле. Печально, но одного объединения Нижнего и Верхнего Нила недостаточно. Народ должен быть достоин этого объединения. Псамметих желает ещё раз доказать всем, что египтяне – самый древний народ на земле, и ассирийцам, и ливийцам, и даже грекам не сравниться с ними по древности.
Начальник тайной охраны, пусть и не уловив жеста фараона, но всем своим существом почувствовав его, приподнялся, пятясь, направился к дверям и, казалось, даже не отворяя их, будто растворился в воздухе.
– Чтобы доказать это, Псамметих проведёт опыт, результат которого будет ясен через год-полтора. А теперь Псамметих желает: пусть Верховный жрец даст на это своё благословение и совершит соответствующие обряды.
– Откроет ли величественный Псамметих тайну этого опыта храму Птаха? – осторожно спросил Верховный жрец.
– Откроет. Младенцы, что родятся завтра, будут воспитываться, не слыша ни единого человеческого голоса, в горах, в отдалении от города, в пещере до того момента, как должны заговорить. Чтобы никто с ними не общался, за ними будут ухаживать две онемевшие женщины. А пищу им станут доставлять пастухи, не говорящие на нашем языке.
Псамметих снова умолк. Задумался, стоит ли раскрывать секрет своего опыта до конца. Решил, что следует раскрыть. Поэтому, когда Верховный жрец спросил: – А что произойдёт через год или полтора? – величественный фараон ответил: – Какими будут через год первые слова младенцев, не слышавших ни единого слова на человеческом языке? Подумал ли об этом Верховный?
– На каком языке они заговорят, тот язык и будет считать фараон самым древним?! – Верховный жрец теперь понял смысл опыта и более отвечал сам себе, нежели задавал вопросы.
Псамметих чеканным тоном дополнил слова Верховного жреца:
– Язык этого народа будет считаться самым древним, а народ, проживающий на этой земле, мы провозгласим древнейшим на свете.
– Да хранят и Птах, и Амон, и Ра мудрого Псамметиха.
Верховный жрец с искренним почтением склонил голову над каменными плитами пола. Псамметих понял, что Верховный жрец остался доволен его замыслом. И сказал так:
– Верховный жрец храма Птаха! Ты назначаешься исполнителем этого опыта. Ты будешь контролировать, чтобы дети, растущие в пещере, не слышали ни единого слова ни на каком языке! Кроме двух женщин и двух пастухов, ни слуги, ни повара не должны даже приближаться к этой пещере. Теперь ступай, подготовь свои подношения, соверши необходимые обряды. Моя казна открыта для тебя, словно дверь родного жилища. Да не оставят боги египетский народ своими благодеяниями.
– Да хранят боги мудрого Псамметиха.
Верховный жрец, казалось, слышавший удары своего сердца, понял, что Псамметих завершил беседу. Он ждал знака, чтобы удалиться. Но во взгляде, пристально вперившегося в него фараона, читался ещё один вопрос. И голос фараона, задавшего этот последний вопрос, звучал уже не столь жёстко и сухо:
– Пусть Верховный жрец скажет, как это люди могут превращаться в цветы, а цветы – в людей?
Верховный жрец, чуть кашлянув, чтобы прочистить горло, уважительно и терпеливо отвечал:
– Да возлюбят боги Псамметиха. Мой ответ таков. Если люди – это цветы, тогда что же такое цветы? Они не могут быть ничем, кроме людей. Если человека называют цветком, то сущность, которую он являет, обращается в цветок. В таком случае сущность, которую мы определяем как цветок, может перевоплощаться в образ человека и казаться человеком.
– Сказанное тобой верно в любом случае?
– Да…
– Если Псамметих скажет, что корабли, плывущие по Нижнему и Верхнему Нилу, являются рыбами, значит, и рыбы способны обратиться в корабли?
– Да…
– Храм Птаха – Божий дом…
– Дом Бога – это храм Птаха. Да поможет тебе Птах.
– А деревья – это птицы, не могущие взлететь?..
– Тогда и птицы превратятся в деревья, не умеющие летать.
– Горы – это духи богов?..
– Да, духами богов являются горы…
– Смотри, Верховный жрец, что я скажу, – взволнованно продолжил Псамметих. – Мои сны – это обитель, где я хотел бы жить. Можешь ли ты оставить меня навечно в одном из моих снов?
– Твоя обитель – это твои сны. Но я не стану оставлять тебя в твоих снах.
– Наверное, ты не способен сделать этого, – с сожалением покачал головой фараон.
Верховный жрец погасил улыбку.
– Могу, но Птах запрещает мне это. Если я сделаю так, Птах отринет мой дух от тела, подвергнет мукам.
– Ты можешь обратить цветы в людей?
– Я не могу сделать этого. Но я могу показать Псамметиху цветы, обратившиеся в людей.
– Покажи!
– Нельзя, мудрый Псамметих. Птах бесконечно разгневается на тебя и меня.
Полыхнувшие огнём глаза фараона постепенно теряли свой внезапный блеск. В то же время лучи пылающего весь день, как костёр, солнца стали медленно, нехотя покидать небо Мемфиса, столицы Египта, и становились невидимы.
Миновал год с момента этой встречи. Верховный жрец явился во дворец и, волнуясь, изъявил желание срочно встретиться с фараоном. Фараон уже знал о причине прихода Верховного жреца.
– Верховный жрец знает то же, что известно и Псамметиху? – в упор спросил фараон, слегка отведя глаза от Верховного жреца, который, как и год назад, сидел напротив. Тот ответил:
– Верховный жрец знает то же, что и фараон. Да хранят Псамметиха боги. Опыт завершён.
– Каким же было первое слово в устах младенцев? – Псамметих заранее знал ответ и на этот вопрос.
– Это было слово «бекос»…
Псамметих беспокойно заёрзал на троне…
– Когда в последний раз пастухи подошли ко входу в пещеру, дети подползли к ним и произнесли слово «бекос».
– «Бекос»…Что означает это слово? Псамметих не знает такого слова на египетском языке. А что Верховный жрец, знакомо ли оно ему?
– Нет. Верховный жрец также не знает такого слова на языке народа Египта.
Фараон, явно желая скрыть огорчение, прибавил голосу равнодушия:
– Тогда что это за слово – «бекос», языку какого народа оно принадлежит? Искал ли Верховный жрец это слово в языках других народов?
– Искал. Да хранят боги фараона.
– Так где же это слово отыскалось?
Несмотря на все усилия, на сей раз фараону не удалось скрыть волнения и гнева. Глаза его, будто два изголодавшихся волка, казалось, были готовы разорвать Верховного жреца. Тот почувствовал это и с глубокой печалью и почтением молвил:
– Слово «бекос» на фригийском означает «хлеб». Да продолжат боги покровительствовать фараону.
– На языке фригийцев? Наших соседей? Это… слово? Хлеб?!
– Да, это так.
Фараон до боли в пальцах сжал подлокотник своего трона. Несмотря на то, что нежданный результат беспощадно обжигал душу, он старался не выдать своего истинного состояния.
– Фригийцы, говоришь? Значит, фригийцы. Быть тому! – Псамметих наконец пришёл к решению. – Пусть Верховный жрец завтра объявит в храме Птаха о результатах опыта. Пусть фригийский будет объявлен самым древним языком, а наши соседи-фригийцы – древнейшим народом мира.
Верховный жрец, понимая, что такое признание для фараона истинная пытка, молчал. Резким движением руки Псамметих дал понять совершенно растерянному Верховному жрецу, что тот может удалиться. Тяжело пятясь, Верховный жрец покинул тронный зал. Он вышел на просторную дворцовую площадь, направился к храму Птаха. Рядом с ним, сложив руки на груди, безмолвно шествовали сопровождавшие его служители храма. Прохожие, завидев Верховного жреца, придерживали шаг и, почтительно касаясь руками колен, приветствовали его. Яростно светило солнце. Верховный жрец воспринимал лучи, обжигавшие его чисто выбритую голову, как кару богов. До самого храма он не пожелал пройти под тень зонтов, которые служители услужливо пытались раскрыть над ним. Всю дорогу он возносил молитвы Птаху за то, что сумел выполнить задачу, поставленную перед ним год назад фараоном. Дойдя до храма, Верховный жрец отдал указания о соответствующих пожертвованиях, надеясь, что огорчение и гнев властителя поостынут.
Едва Верховный жрец покинул дворец, фараон Псамметих вызвал к себе начальника тайной охраны. Тот явился и преклонил колени на жёсткие каменные плиты. Фараон сказал:
– Я не добился желаемого результата. Кто-то в этом виноват. Скажи, откуда родом пастухи, носившие еду к пещере?
– Они фригийцы…
Прищур глаз фараона был гневен и глумлив.
– Так. Теперь всё ясно. Клянусь Амоном и Ра, я раскрыл эту тайну. Ты! Схвати и, привязав друг к другу, держи их в заточении пару дней! Есть и пить им не давать. Не беда! Потом доставишь их ко мне!
В глубине зрачков фараона вспыхнул огненный клубок и мгновенно погас.
Через три дня Верховного жреца вновь призвали к фараону.
– Мы выедем с тобой из города, минуем каменные карьеры, направимся в долину Низких гор, – сказал Псамметих.
На заднем дворе дворца их уже ждали две колесницы. Около колесниц, в окружении египетских воинов, виднелись рабы – эфиопы, ожидающие указаний. Пока фараон не сел в переднюю колесницу, все, кто находился на заднем дворе, стояли, застыв, касаясь руками колен. На вторую колесницу взобрался Верховный жрец.
Сопровождаемые отрядом воинов, колесницы выехали из фиванских ворот Мемфиса и прошествовали по дороге, вьющейся змеёй меж аравийских гор. Процессия двигалась долго, плутая по горной дороге, пока они не добрались до места, где, разбив лагерь, пытались найти временный приют те египетские воины, что три года назад, изменив фараону, пожелали переселиться в Эфиопию.
Фараон Псамметих прекрасно помнил это событие. Тогда никакими уговорами и посулами не удалось удержать и вернуть изменивших ему и готовых перейти на сторону врага солдат. В тот день египетские боги отвернулись от него. Глядя с последней надеждой на молодого воина с лицом, дочерна выжженным солнцем, но с ярко сверкающими глазами, он тогда сказал: «Изменив нашим богам, на кого вы оставляете детей и жён?» Резкий ответ, данный ему этим юнцом, до сих пор будоражит память фараона.
– Мы носим своих богов в сердце. – Затем, указав на своё длинное и мощное мужское достоинство, не скрытое железными полосками панциря, добавил:
– Пусть этот будет здоров и крепок, а жён и детей можно обрести везде…
Фараон подал знак слуге, бегущему рядом с колесницей, что желает видеть начальника тайной охраны. Начальник тайной охраны возник мгновенно, ступая твёрдым шагом, приблизился к фараону, прошептал:
– Воинов можно остановить. Мы добрались.
Окружающая местность имела довольно причудливый вид. Но сошедший с колесницы Верховный жрец поначалу ничего странного у подножия теснящихся друг к другу иссушенных зноем гор не заметил. Он перевёл взгляд на противоположную сторону дороги. В отличие от иссушенных гор эта, левая, сторона дороги по-настоящему удивляла взор: там зеленел усеянный цветами луг, где росли вперемежку зелёные, красные и жёлтые цветы. Верховный жрец встал позади Псамметиха, сложившего руки за спиной, пристально вглядывавшегося вперёд, словно что-то искавшего у подножия этих иссушенных гор. Воины и слуги почтительно выстроились поодаль. Снова резкий жест руки – и начальник тайной охраны появился рядом с фараоном. Даже Верховный жрец не услышал, что повелел фараон. А начальник тайной охраны указал в сторону подножия гор. Как же случилось, что Верховный жрец не увидел этого с первого взгляда?! Как могли эти серые, иссушенные горы скрыть высящиеся прямо перед ними длинные, заострённые вилы? Верховный жрец насчитал их ровно шесть. Не оборачиваясь, фараон обратился к нему с вопросом:
– Видит ли Верховный жрец эти вилы на склоне?
– Вижу. Да возлюбят тебя боги.
– Что ещё видит Верховный жрец?
И тут, вглядевшись внимательнее, Верховный жрец внезапно полностью узрел страшную картину. На остриё каждой вилы было насажено что-то вроде пузыря, и пузыри эти слабо покачивались. Постепенно Верховный жрец осознал, что пузыри эти – в действительности не пузыри, а люди и что у них есть головы, руки, ноги. От насаженных на вилы ещё живых, но измученных чудовищной, нестерпимой болью тел не исходили даже стоны, на это у них уже не было сил. Иногда некоторые тела непроизвольно пытались делать какие-то движения, но судороги эти были столь слабы, что напоминали увядающие, шевелящие нежными лепестками на ветру цветы.
– Увидел ли Верховный жрец эти вилы-цветы? Вот люди, как настоящие цветы. И стебли на месте. Если нет стебля, нет и цветка. Ведь это утверждал Верховный жрец: люди – цветы. И верно, так…
Фараон Псамметих продолжал с наслаждением обозревать страшную картину. Из шести вил, на которых подёргивались люди, на двух виднелись младенцы, на остальных – двое женщин и двое мужчин. Младенцы, можно сказать, даже не шевелились, насаженные на пронзившие их тельца торчавшие вверх острия, они напоминали нераскрытые бутоны. Тела других отливали чёрным глянцем. Уставив взгляд на растрескавшуюся землю под ногами, Верховный жрец больше не мог поднять головы.
– Эти люди пытались обмануть меня. Двое младенцев, две немые женщины и два пастуха… Теперь они превратились в цветы. Ты прав, Верховный жрец. Но знай, эти цветы уже никогда не смогут превратиться в людей. – Издёвку в словах Псамметиха невозможно было не уловить.
Фараон наслаждался тем, что сумел отомстить. И ещё был доволен, что доказал Верховному жрецу: лишь подобным образом могут люди превращаться в цветы. Только если насадить их на вилы. Отчего же Верховный жрец не всегда желает делиться с ним своими знаниями? Остерегается богов, особенно Птаха? Пусть остерегается! Он же, Псамметих, отомстил этим фригийским пастухам за народ Египта.
Уже собравшийся взобраться на колесницу фараон вздрогнул от полушёпота Верховного жреца, вонзившегося в его спину острым кинжалом.
– Окажет ли мне милость Псамметих, выслушав меня?
Фараон недоумённо взглянул на Верховного жреца. Не заметив на его чисто выбритом лице никакого подвоха, облегчённо вздохнул:
– Говори!
Верховный жрец простёр левую руку к зелёным, алым и жёлтым цветам на лугу напротив склона с торчащими вилами.
Фараон бегло покосился туда, куда указывал Верховный жрец, потом, обернувшись, хотел было лениво спросить «Ну и что?», но что-то удержало его, заставило вновь тяжело повернуть голову в сторону луга. Верховный жрец стоял, молча и недвижимо, опустив руки к коленям. И фараон Псамметих замер с вытаращенными от удивления глазами, не мог оторвать поражённого взгляда от представшего перед ним зрелища. Яркие цветы, растущие по ту сторону дороги, медленно поднимая головки, превращались в людей, облачённых в зелёные, алые и жёлтые одеяния.
Перевод с азербайджанского