Территориальные, региональные различия очень важны. Учёный показывает, как в зависимости от конкретных условий одно и то же сельскохозяйственное и промышленное решение может обернуться и благом, и губительным фактором. Иногда дальше разговоров дело не заходит. Так, мы ещё в XVI веке могли бы лишиться чуда Венеции – победи тогда точка зрения Альвизе Корнаро, учёного жителя города в лагуне, который желал осушить её и превратить в пашню. Проект, озаглавленный им «Самое здравое предвидение», предназначался к тому, чтобы уберечь Венецию от голода в случае вражеской осады. Предвидение Корнаро так и не нашло понимания у его сограждан, а для потомков сохранился уникальный город.
Радкау указывает на любопытные закономерности. В долгосрочной перспективе сбережению природы лучше служит не романтика, а прагматика – так, одними из первых о сохранении и возобновлении природных ресурсов задумались охотники, ныне нещадно критикуемые «зелёными». А в Японии хоть и установился издавна культ местной природы, но был он скорее производным от жёстких условий, в которых всегда находилась островная империя с хрупкой горной экологией.
Так или иначе, до XVIII века окультуривание природы развивалось экстенсивно, и народонаселения было столько, сколько могла прокормить та или иная экосистема. Но чем увереннее вступало в свои права Просвещение, тем больше людская деятельность по освоению природы напоминала покорение. Одним из важнейших факторов стало повсеместное распространение картофеля – сытного и неприхотливого продукта, о котором писали с ликованием: «Он даёт нам мужество и надежду пережить неурожайные годы».
Но не только картофелю радовались люди. Тогда же стала расти и популярность сахара, а тростниковые плантации угрожали стать бичом Европы – но их успели выдворить в «страны третьего мира», где из-за любви европейцев к сладкому в итоге и были уничтожены огромные лесные массивы: тростник заполонял собою всё и не давал вырубленному лесу восстановиться.
Был, впрочем, и очень давний фактор интенсификации сельского хозяйства, общий для всей Европы: это навоз. «Где навоз, там и Христос» – это не богохульство и не грубая шутка, а правило жизни германских крестьян (Wo Mistus, da Christus). «В революционном 1848 году один крестьянин в Падерборне высек над воротами своего дома надпись: «Хочешь быть набожным христианином, так оставайся на своём навозе, оставь дурака петь о свободе, удобрение – прежде всего». Примерно в это же время «испытания, проведённые на солдатах раштаттского гарнизона, показали, что их фекалии поставляют достаточно удобрений, чтобы вырастить необходимое для их пропитания зерно» – практически замкнутый цикл производства!
Шутки шутками, но с XIX века Европа и впрямь всё более лихорадочно ищет способы избежать истощения почв и лесов, борется с загрязнением вод и воздуха. Пределы природы оказались неожиданно близкими, и чтобы их раздвинуть требовался не гадательный, а научный подход. Так, «с 1888 года смертность в немецких городах впервые стала ниже уровня смертности в сельской местности» – и этот факт германские гигиенисты не преминули поставить себе в заслугу.
Что до России, её в книге Радкау очень мало. Он признаёт блестящие заслуги русского почвоведения, но полагает, что это направление научной мысли ныне в России захирело. Тем не менее во вступительном слове, написанном специально для русского издания, он намечает несколько сфер исследования, где, с его точки зрения, мы могли бы добиться значительных результатов. Это опять же почвоведение (неслучайно в мировой науке «многие типы почв имеют русские наименования»), лесоводство, гидростроительные проекты, охота, общинная земля, акклиматизация культур.
Радкау – оптимист и прагматик, но в конце книги он не забывает предостеречь всех читателей: «Экологическая история учит многому, но один из её уроков особенно впечатляет: именно великие решения определённых экологических проблем раз за разом создают наиболее коварные новые проблемы».