Пенсионер Иван Кузьмич любил часами смотреть с балкона вдаль. Любить-то он любил, но с младых ногтей и до ногтей нынешних на подагрических пальцах ему с балкона открывался один вид – на громадное серое здание напротив. Он не знал, где полюбил глядеть в дали с горами и долинами, полными туманов. А в здании размещалось какое-то учреждение. Явно начальник, видимый в окне, вызывал секретаршу и тискал.
– Вот, шельмец! – восхищался Кузьмич.
Она же появлялась этажом ниже у молодого сотрудника, тот всё откладывал и охотно её тискал. Она же спускалась ещё ниже и садилась на колени к другому работнику, который сразу отбрасывал все дела и ещё более охотно тискал.
– Виртуозы! – удивлялся Кузьмич. — Я такой способ на столе и приблизительно повторить не смог бы!
И однажды он увидел, что рыжий сотрудник с первого этажа, видимо, ревнивец, ударил монитором по голове эту секретаршу и причинил, как оказалось, тяжкие повреждения с утратой девичьей памяти. Следствие учинило опрос жителей дома напротив и явилось к Кузьмичу.
– У вас много времени, не занятого добычей куска хлеба, как у нас, а с вашей пенсией невозможны гулянья для счастливого шопинга! Поэтому видели вы жизнь учреждения всю и насквозь. Кто ударил секретаршу?
– Поскольку я постоянно люблю смотреть в природные дали, но такой возможности никогда не было, а мои доходы не позволяют съездить и увидеть джунгли в сезон дождей, то я, конечно, вынужден глядеть на офисные разнообразия, но тот момент пропустил, поскольку отвлекаюсь на теленовости оппозиционного канала, чего и вам советую. Всей измученной душой.
А сам подумал – позвоню рыжему, скажу, что видел, пусть платит мне за молчание и на эти деньги съезжу наконец в санаторий, откуда с балкона откроются чудесные виды на горы, море и берег, уходящий в тайный туман. И даже возьму с собой многолетнюю терпеливую жену.
И позвонил. Рыжий назначил встречу у памятника Гоголю. Пришёл Кузьмич, потоптался, задал вопрос писателю: «Куда ж Николай Васильевич, Русь-тройку занесло, уж и другие народы и государства, косясь, постораниваются, дают ей дорогу, но только свою она сто лет ищет, с ухабами такими, что треск колясочный с членовредительством и ямщики напрочь вылетают, а мы всё плачем!»
Гоголь не ответил, рыжий не явился и вымогатель поплёлся домой, скрипя ревматическими суставами, и ему казалось, что звук их тревожит прохожих своим неясным происхождением, отвлекая их от раздумий. А в подъезде Кузьмича кто-то сзади сильно шарахнул по голове. И оставил записку: «Гляди лучше, козёл, где-нибудь в даль на вершины гор, облаками окольцованные, и на тающий в тумане горизонт!»
Теперь Кузьмич лежит в нейрохирургическом отделении, помнит события жизни только до двадцатилетнего возраста, даже забыл, как женился. И давнишнюю жену не узнаёт. А с балкона седьмого этажа больницы открывается чудесный вид на холмы, багровый уже лес и речку, текущую в туман. Но Кузьмич не может этого видеть, поскольку окно его палаты с другой стороны, и глядит в серый корпус больницы, где видны сотрудники, и даже один доктор в кабинет вызвал медсестру и тискал.
, СЕВАСТОПОЛЬ