О сериале Сергея Снежкина «Белая гвардия»
Андрей ВОРОНЦОВ
Размышляя после просмотра над тем, что же мне понравилось в фильме Сергея Снежкина «Белая гвардия», первым делом я вспомнил эпизод, когда юнкера смотрят в киевском синематографе немого «Фантомаса», а потом его же, Фантомаса, изображают с помощью башлыков. Нет, без шуток – что хорошо, то хорошо. Булгакову понравилось бы, знай он о «фантомасомании» 60–70-х годов прошлого века. «Я – Фантомас!» – веселится мальчик-юнкер, как некогда веселились и мы, и не знает, что вся Украина, вся Россия – уже во власти политических фантомасов. Один – бывший бухгалтер Петлюра – завтра войдёт в город во главе несметного войска и устроит мальчикам-юнкерам кровавую бойню. А пока юнкера спят, Фантомас помельче – затянутый в кожу лысый Михаил Шполянский в исполнении Фёдора Бондарчука – засыпает сахар в топливные баки бронемашин, которые должны были прикрывать юнкеров огнём трёхдюймовок и пулемётов. Я бы назвал эти эпизоды в фильме Сергея Снежкина лучшими. Вообще, чем меньше сериал «Белая гвардия» имел непосредственное отношение к исторической реальности и к художественной реальности романа Булгакова, тем он смотрелся лучше. И ощутимо становился хуже, когда режиссёр и сценаристы старались «соответствовать Булгакову». Что вовсе неудивительно, если учесть, что соавторы сценария, Сергей и Марина Дяченко, – известные на Украине и в СНГ писатели-фантасты. Я нисколько не сомневаюсь, что именно они придумали ход с немым «Фантомасом» и историческими фантомасами. Но столь же очевидно для меня, что именно они-то и не справились ещё на уровне сценария с эпизодами в доме Турбиных. То есть – с семейными эпизодами. А ведь «Белая гвардия» – это прежде всего семейный роман, а потом уже исторический, философский, символический и какой угодно.
Отметим, что и сам С. Снежкин бóльшую часть своей творческой жизни занимался телесериалами («Улицы разбитых фонарей», «Убойная сила», «Женский роман», «Брежнев»), а художественные фильмы, которые он снял, – «ЧП районного масштаба», «Невозвращенец», «Похороните меня за плинтусом», – далеки от собственно семейной темы. Мир за кремовыми шторами, окружённый «мраком, океаном, вьюгой», Снежкин, скорее всего, снимать просто не умеет. Не побоюсь сказать, что самые неудачные сцены в фильме Снежкина – семейные, с их застольями и песнями. А для экранизации «Белой гвардии» – это не просто ощутимый изъян, это – нечто близкое к провалу. Наша симпатия к героям Булгакова зарождается во время первого же застолья у Турбиных. Это – как в наших собственных застольях с близкими людьми. Или как на пресловутых кухнях в годы застоя. Кухни мы те любили, потому что чувствовали себя на них свободными, – или мнили свободными. Но какая разница? Человек свободен там, где ощущает себя свободным. Пьяный Алексей Турбин свободен, когда кричит своим друзьям: «Кто терроризировал русское население этим гнусным языком, которого и на свете не существует?», а режиссёр Снежкин не очень свободен, когда убирает эти слова – независимо от отношения к украинскому языку. Это вообще дело неблагодарное – цензурировать произведение, которое многие знают чуть ли не наизусть. Ну выбросил Снежкин пресловутых «жидов» в исполнении Карася – поручика Степанова (Е. Стычкин). Но ведь Карась в том застолье почти ничего, кроме этого, не произносит. И Снежкин, немного «откорректировав» Булгакова, внезапно оказался перед большой проблемой: а что же говорить Карасю? И он взял и переадресовал ему известный рассказ Шервинского о чудесном появлении в Берлине расстрелянного государя Николая II («…и прослезился»). Ну бог с ним – переадресовал и переадресовал, хотя Шервинский, мягко говоря, довольно известный булгаковский персонаж, чтобы вкладывать его слова в уста молчаливого Карася.
Проблема в другом: почему семейные сцены у Турбиных в фильме Снежкина столь унылы и неинтересны? Он что – хотел их сделать такими? Я бы не сказал: видно, что режиссёр старался. Но я после показа взял и поставил диск с фильмом Владимира Басова 1976 года «Дни Турбиных». Не буду убеждать, насколько лучше снята Басовым первая сцена у Турбиных, скажу лишь, что мне самому сразу захотелось выпить и закусить, когда смотрел. Соответствующий эпизод в фильме Снежкина не только не вызвал у меня подобного желания, напротив, я с нетерпением ждал, когда он закончится. Неудачная игра актёров? Да уж, скажем, Константин Хабенский (Алексей Турбин) сильно уступает Андрею Мягкову, Николай Ефремов (Николка Турбин) – Андрею Ростоцкому, Евгений Дятлов (Шервинский) – Василию Лановому, Сергей Брюн (Лариосик) – Сергею Иванову… Я уже не говорю о Ксении Раппопорт (Елена Тальберг), которая куда более органично смотрелась в роли возлюбленной одесского бандита в фильме «Ликвидация». Она в самых худших традициях мелодрамы носится по квартире и орёт, выпучив глаза и заламывая руки, тогда как и по роману Булгакова, и по прекрасной игре Валентины Титовой в фильме «Дни Турбиных» мы помним Елену Тальберг женщиной хотя и исполненной внутренней страсти, но умеющей, как и надлежит дворянке, сдерживать на людях свои чувства. Причём булгаковская Елена, при всей её воспитанности, отнюдь не ханжа и жеманница: её трудно смутить безобразиями пьяных мужиков и матом Мышлаевского, тогда как героиня К. Раппопорт убегает на кухню и затыкает уши, бедная.
Снежкин вообще пошёл по самому лёгкому пути, выбирая актёров: на роль Алексея Турбина и Мышлаевского он взял Хабенского и Пореченкова из «Дней Турбиных» МХТ им. Чехова. Он, очевидно, поверил либеральной прессе, что это хороший спектакль. Но «мейерхольдовская» постановка С. Женовача на самом деле дурна, и упомянутые актёры в ней играют из рук вон плохо. Да разве дело только в актёрах! Снежкин и его сценаристы в начале фильме допускают крупную, едва ли не роковую ошибку. Сцену ожидания Турбиными Тальберга и последующее застолье они решили разбить синхронными эпизодами из гетманского дворца и ссоры Тальберга и Шервинского. Очевидно, они посчитали, что так – более динамично. Вот оно – «сериальное мышление»! Между тем и Булгаков в сценической версии романа, и Басов при экранизации дали этот большой эпизод одним куском, чтобы прочно поселить зрителя в мире Турбиных. При этом учтём, что начало драматургической переработки «Белой гвардии» и задумано было Булгаковым как некий виртуальный фильм, о чём находим свидетельство в «Театральном романе»: «Тут мне начало казаться по вечерам, что из белой страницы выступает что-то цветное. Присматриваясь, щурясь, я убедился, что это картинка. <…> И ночью однажды я решил эту волшебную камеру описать. Как же её описать? А очень просто. Что видишь, то и пиши, а чего не видишь, писать не следует. Вот: картинка загорается, картинка расцвечивается. Она мне нравится? Чрезвычайно. Стало быть, я пишу: картинка первая. <…> Ночи три я провозился (курсив мой. – А.В.), играя с первой картинкой, и к концу этой ночи я понял, что сочиняю пьесу».
Казалось бы: читай и снимай, как написано самим автором, и не корёжь первую сцену, по примеру В. Басова или доронинского МХАТа с их «Белой гвардией». А Снежкин влез сюда со своим громоздким монтажом, да ещё и представил нам небывалого Тальберга, который может позволить себе на людях, в гетманском дворце, ссориться с Шервинским! А как же «чего не видишь, писать не следует»?
Справедливости ради надо сказать, что в фильме есть достоинства и помимо темы политических «фантомасов». Например, прямо примыкающая к ней тема украинского национализма. Полковник Козырь-Ляшко в исполнении Сергея Гармаша – запоминающаяся, талантливо сыгранная роль. Но всё-таки будем помнить, что второстепенная. Неплохи панорамные съёмки (оператор – Сергей Мачильский), массовые сцены, батальные эпизоды. Но ведь батальная тема в «Белой гвардии» – тоже не самая главная. Там и войны-то в полном смысле этого слова нет. О том, что же есть на самом деле, зло, но верно сказал Николке Турбину враждебно относящийся к офицерам мальчишка: «Так им и надо. Их восемьсот человек на весь Город, а они дурака валяли. Пришёл Петлюра, а у него миллион войска». Какая уж тут война! Но это сопротивление сотен сотням тысяч и берёт за душу в этом романе, – точнее, не сопротивление даже, а какое-то осознание себя последней русской общностью в разбитом русском мире, в абсолютно враждебном окружении. Это так знакомо русским после 1991 года, так понятно и близко! Дом Турбиных у Булгакова – один из очагов этого разбитого русского мира. Не Александровская гимназия даже, не плац со шпалерами Белой гвардии, а именно дом Турбиных. А он у Снежкина не получился. Загублен ли он монтажом, мизерабельной игрой Хабенского, ненатуральной Раппопорт, плохим пением и музыкой? Пожалуй. Но главное – нет у Снежкина русских людей у последней черты, потерявших Родину, но не потерявших надежды и пытающихся обрести и то, и другое в доме на Алексеевском (Андреевском) спуске. За пресловутыми кремовыми шторами, у разрисованной кафельной печки.
У подобных камельков либо гибнут народы и государства, либо возрождаются. В конце фильма Снежкина дом Турбиных опустел. Печально? Печально, но не очень, потому что тепла русского огня я в нём не почувствовал изначально.