Литературно-поэтическая студия «Глагол» образовалась в Лобне в 2006 году и быстро заняла заметную нишу в культурной жизни города. Появлялись публикации в городской прессе, организовывались поэтические праздники. «Глагол» наладил связи с ЛИТО и литераторами из других городов, ориентируясь, конечно, на «соседей» по Савёловскому направлению железной дороги, – с Дмитровом, Яхромой, Долгопрудным, Дубной.
Руководит студией поэтесса Лариса Токун.
Снег, поле,
Лобненский рубеж…
Землякам-ветеранам
Мир, покой – без предела, без края!
Но когда-то, во время войны,
Здесь была полоса фронтовая,
И повсюду разрывов дымы
Поднимались! Горели пожаром,
Что земля, – даже воздух и снег!..
Здесь, ты помнишь, был встречен ударом,
Остановлен нашествия бег.
Кромка леса, берёзы у поля,
Шрам войны – не засыпанный ров…
Отчий край, снеговое раздолье,
Вещий глас – малой родины зов.
Сельский вид – незатейливый, милый,
С ностальгическим привкусом дни…
Ветераны – у братской могилы,
В тех местах, где сражались они.
Вам спасибо за жизнь, ветераны,
Благодарный поклон – до земли!..
…А к Москве дальше Красной Поляны
В сорок первом враги не прошли!..
***
Неярок день ноябрьский, хмур,
По-зимнему неспешен,
В сердца не целится амур,
Взгляд грустью занавешен.
Но вдруг улыбка промелькнёт
В сплошном людском потоке,
И вмиг растает грусти лёд,
И вы – не одиноки!
***
Запретный плод тем слаще, чем запретней.
Лишь убери желания в сундук,
получишь взрыв – весной, порою летней…
Случиться может он зимою вдруг,
когда метель, пространства разбивая,
уносит прочь былое без следа…
Вмещает мир душа, душа живая.
Болеть не станет – вот беда.
***
У судьбы не спрашивать – зачем?
Не вымаливать осколков пустоты
И не думать, что даётся всем
Сколько нужно мудрой простоты.
Всё отдать и попрощаться вдруг,
На деревья всласть налюбоваться,
Знать, что есть на свете милый друг,
И на будущее впрок нацеловаться.
***
Я знаю, что творится в свете,
Ещё шагаю по планете,
Ещё живу, вдыхая аромат,
И ощущаю горечь всех утрат.
Как тикают часы невыносимо,
Ни разу не попала в цель – всё мимо,
Но я живу, вдыхая аромат,
Как в той игре – не шах, а мат.
Но я живу, шагая по планете,
И, часто просыпаясь на рассвете,
Ещё вдыхаю аромат,
Не вычисляя, только наугад.
И, ощущая горечь всех утрат,
Я снова вспомню деревенский сад,
И, часто просыпаясь до рассвета, –
О, эти яблоки и это лето!
Я всё ещё шагаю по планете,
Я помню и о саде и о лете,
Я всё ещё вдыхаю аромат,
А кто-то грудью встал под автомат.
***
Отдай!
Что там тебе Бог послал?
Ты и сегодня будешь копить на будущее?
Да поделись ты!
Хоть раз в жизни не будь скупым –
Ты же увидишь тотчас, как всё тебе вернётся.
Сирень
Майский дождь моросит в безразличном саду,
Сотни брызг, разлетаясь, по зелени скачут.
Отцветает сирень – как цвела – на виду,
Странно, мрачно.
Пахнет прелью от мокрых,
поблёкших цветков,
Мотыльками летящих на тёплую землю
Умирать среди сотен других мотыльков.
Тихо внемлю.
Долго ветви озябшие гладит рука.
С листьев катятся капли досрочного тленья…
Моя самая лучшая в жизни строка,
Стань сиренью!
Лист бумаги – прохладен, по-новому пуст,
На измученный стол белым озером ляжет.
Все слова ни к чему – этот сгорбленный куст
Больше скажет.
Пруд
Из цикла «Московские прогулки»
По тяжёлой воде пыльно-жёлтой травы
Серый лебедь, склонившись, устало плывёт,
Щиплет с ив престарелых остатки листвы
И печально колдует над скудостью вод.
А на каждом закате с упорством немым
Бьётся крыльями в рдяную стынь облаков,
Не умея смириться на веки веков,
Рвётся к свету иному и водам иным.
В блеске перьев, сравнявших рожденье и тлен,
Всё, что видно вокруг, остаётся навек –
Старых плит грязно-серый, нетающий снег,
Неподвижный полёт Новодевичьих стен,
Ивы, люди, скамейки, дома – навсегда! –
Запах зелени, мусора, дыма, камней,
Снова лёгкость и боль, мысли свет и беда,
Высота и стеклянное небо над ней.
***
Ива веткой, как рукой, в воде полощется,
К водопою по утрам бегут олени.
Не делите с глухоманью одиночество,
Счастье тоже не делите – не оценит.
Разнесутся по округе смех иль выстрелы –
Дым тумана над рекою не растает,
Будет радуга – такая же искристая,
А трава в лесах такая же густая.
И с травы под ноги мимо проходящему
Капли влаги скатятся привычно –
Безразличны ко всему происходящему,
Людям, травам и деревьям безразличны.
Тихо здесь, где нас понять и не пытаются,
Где туманы и леса так бесконечны,
Понимаешь, что все беды забываются,
А все радости, увы, недолговечны.
Тихо вдаль река течёт в своём величии,
На любой вопрос в ответ – всегда молчанье.
Но, быть может, всё же это безразличие
Нам нужнее, чем людское пониманье?
Поглядишь на пару ив, сплетённых ветками,
И поедешь снова в город, дом, квартиру…
Я колени преклоняю перед реками –
Зыбким символом незыблемости мира.
***
Город дремлет, сон тревожен, мёрзнут фонари.
Вяжет кружево пороша долго, до зари.
В коридорах тёмных улиц призраки теней.
Появлюсь нежданным гостем у твоих дверей.
Не кори напрасно взглядом за визит ночной,
Притворись, что встрече рада, пригласи домой.
Отогрей дыханьем тёплым лёд моей души,
Отогрей и в сумрак улиц выгнать не спеши.
За окошком дремлет город в бликах фонарей,
То не мы в разлуке были бесконечность дней…
При свечах на кухне тёплой мы сидим вдвоём,
А гитара вспоминает в песнях о былом.
Травостой
Снятся мне и клевер, и нивяник,
Львиный зев и лютик золотой…
До сих пор в душе моей не вянет
Заповедный, яркий травостой.
В эту пору солнце безупречно,
Ветер ласков и уместен дождь,
И резвятся ласточки над речкой,
И на праздник с мамой день похож.
Прячут травы старые окопы,
И на них цветёт, горит кипрей…
Не забыл я мамин тихий шёпот:
«Приезжай, сыночек, поскорей!»
Обещал, а шёл дорогой длинной.
Обрывало время лепестки.
И уж нет на свете мамы милой,
И деревни маленькой Пучки…
Возвращение
Город Боровск – мой храм и святыня,
Для души и для сердца приют.
Здесь над тихой Протвой и поныне
Сосны песни-молитвы поют.
Я ловлю запах нежных иголок.
Ароматы смолы и травы…
Как мучителен был и так долог
Мой отъезд из гремящей Москвы!
Город детства – ровесник столицы,
Он железным гигантом не стал…
Но скитаясь по свету, как птица,
Я гнездо на сосне потерял.
Вновь гляжу на знакомые крыши
И на маковки древних церквей…
С детских лет ничего не забывший,
Навестить хочу школьных друзей.
Старый друг мой! Ты жив? Слава богу!
Я вернулся на прежний рубеж,
Вновь брожу по любимому бору
И пьянею от новых надежд.
Читаю письмена
Художнику Сергею Харламову
Истории читаю письмена.
Как знаки тайные – святые лица.
След памяти. Седые времена…
И каждый – ратник, родины частица.
Зрю благородства, мужества черты.
В смиренье светлом – лики преподобных.
Скрижали потемнели… Суеты
В дни бедствия не знает гнев народный.
Представить я пытаюсь и понять
Последнюю «Молитву перед боем»:
Что можно Богу в страшный час сказать?
Услышу сердцем – ныне жить достоин.
Сегодня нам стоять к плечу плечом.
Любовь к Отчизне, вера и участье
Пронзают время, словно мысль – лучом:
Жить каждый час, как миг последний, – счастье.
Соловки
За царя и за веру здесь стоял монастырь,
Но в двадцатом повержен был седой богатырь.
У полярного круга, поднебесной черты,
Белый свет был поруган, белы ночи – черны.
Здесь угодья грибные, ягод щедрый ковёр.
Над духовным приютом Свет ладони простёр.
У полярного круга, где царит вечный хлад,
Терпеливой любовью был взращён дивный сад;
Стад молочных раздолье – всем ветрам вопреки;
Купно рыбы морские заплывали в садки.
У полярного круга голубее глаза
От озёр тёмно-синих и от боли – слеза.
Напитаться покоем, горечь судеб испить,
Надышаться простором и счастливее быть…
В лабиринтах тропинок исповедных дорог
Добредёшь ли до круга, за которым есть Бог?
Финский домик
В чужом краю, хоть сам был гостем робким,
Но нас он приютил и обогрел.
Он, как скворец испуганный, под сопкой
У валуна, нахохлившись, сидел.
Наш финский домик, серенький, дощатый, –
Он звонко отвечал на каждый стук,
Хранителем и другом был когда-то:
Все окна – в стороны, как воин на посту!
Когда броском с залива – вьюжный ветер,
А крышу, стены так трясёт – что жуть! –
Прижавшись тесно, трое: мать и дети –
Стихи любимые читали наизусть.
И домик оживал в тревожной сказке:
То в ступе в ночь летим, хохочет дно!
То в бочке – по морю, то в дикой пляске –
Зверьё косматое перед окном!
И каждая минута – ожиданье:
Отец на службе, службе без конца…
Пришёл. Усталая улыбка. И сознанье
Уносит в сон счастливый… от крыльца.
Весной снега и страхи рассыпались,
А ночь полярная сменялась днём.
И дом, и тундра солнцем заливались,
Цвёл иван-чай, валун дремал ничком.
Люблю, люблю! Всё понимая позже.
(Мы в детстве памятью не дорожим).
Опять со мною ночь, метель… о Боже!
На краешке земли наш дом служил.
Мой Чехов
Ах, этот Чехов! Мой нежный Чехов,
Души моей цветущий старый сад.
Там одиноко в росинках смеха
Бредёт Футляр, как много лет назад…
Ах, человечек! Ах, человечек,
Наживою и страхом утомлён.
Когда б не розы пороков вечных,
Давно б забытым был Хамелеон.
Обыкновенный, обыкновенный
Сюжет из жизни – в жизнь он отправлял,
Язык свободный как дух нетленный
Смеялся, жил, роптал и сострадал…
Все персонажи, все персонажи
Знакомы и понятны, как вчера.
Ну что сегодня в ответ им скажем?
Что Чехов прежний – жизнь, а не игра!
Мой скромный гений, мой строгий Чехов,
Живёт в душе цветущий старый сад.
Идёт по миру наш русский Чехов,
Из-под пенсне моменты ловит взгляд.
Весёлый Чехов и грустный Чехов,
Души моей цветущий старый сад…
Поездка в Поленово
Приокские, поленовские дали –
Там высоты щемяще сладкий вкус,
Внизу излучина и всплеск причальный,
Через века доносится: «То – Русь!..»
Высокий холм, тиха его обитель.
А у подножия – палитры плат.
Пред Вечностью – художник и учитель
И хор его, настроенный на лад.
Здесь воздух, свет напитаны любовью,
Здесь родина, смирение, погост…
И даже разорённой, страшной новью
Не очернить раздумий светлый холст.
Моя земля ко мне любовью дышит:
Гостеприимен дом, доверчив лес,
В распахнутом окне узоры пишет
Сама природа – благодать небес.
Венчальный храм. К нему стремятся стёжки.
Живой источник там, невдалеке.
Прозрачен день – хрусталь души в ладошке…
Крещение в поленовской реке…