Впервые Премия Александра Солженицына присуждена не писателям, а тем, без кого книги тоже нет, – художникам-графикам
Виктору Глебовичу Бритвину – «за выдающиеся по качеству и выразительности иллюстрации к сказкам и мифам народов мира; за глубокое и взволнованное прочтение русской лагерной прозы взглядом художника-графика». И Сергею Викторовичу Любаеву – «за преданную любовь к литературной классике и её конгениальное книжное оформление, за богатейший изобразительный язык, превращающий книгу в дизайнерский шедевр».
Мы задали этим очень разным замечательным художникам-иллюстраторам несколько вопросов о литературе, живописи и книге, и вот как они на них ответили.
– Что вы полюбили раньше: читать или рисовать? Какие книги с картинками вам нравились в детстве?
Виктор Бритвин: Я начал рисовать очень рано. Иногда срисовывал что-то с детских открыток, которых в те годы было довольно много, – это воспитало достаточно точный глаз. Читать тоже начал рано, но настоящий вкус к чтению почувствовал подростком.
|
| Сергей Любаев |
– В изобразительном искусстве много направлений, как становятся художником-графиком, иллюстратором книг?
В.Б.: Во времена моего детства не было такого книжного изобилия и вскусового разнообразия, которое мы наблюдаем сегодня. Но детская книга выглядела достойно. Детгизовская серия «Мои первые книжки» и книжки-малютки, очень дешёвые, порой на скверной бумаге, но с очень хорошими иллюстрациями – были главным нашим чтением. В детской книге работали отличные мастера: Б. Дехтерёв, Б. Калаушин, В. Конашевич, Е. Чарушин, Е. Рачёв, В. Сутеев и др. Стилистическое разнообразие иллюстраций было весьма велико, хотя органичная укоренённость в традициях русского реализма тоже несомненна. Художественная редактура всегда была готова отрихтовать стилистический или идейный выступ, но при этом, как правило, демонстрировала отменный художественный вкус и профессионализм.
С.Л.: Вообще-то литература, вернее «литературщина», изобразительному искусству вредит. В станковой живописи, особенно в сюжетной картине, перебор её нехорош. В книжной графике и оформлении тоже есть свои ограничительные законы – конструктивный замысел книги, плоскость и пространство страницы, разворота, графический и цветовой, часто условный ритм. Книга подобна театральному действу или фильму – это единство литературно-сюжетного замысла писателя-режиссёра и образно-зрительного ряда художника-актёра (иногда сорежиссёра).
Если художник принимает первенство буквы, текста, подчиняя ему своё изобразительное «я», у него появляется возможность стать художником книги, иллюстратором.
– Кто ваши любимые художники, кто ваши учителя в графике?
В.Б.: Меня восхищают многие и совершенно разные художники разных эпох и стилей.
Если говорить лишь только о современной иллюстрации, то это Антон Ломаев и Андрей Аринушкин, Андрей и Ольга Дугины, Геннадий Спирин, Владислав Ерко. Разумеется, список далеко не полон. В наши дни работают множество великолепных мастеров.
Учился я в Институте живописи, скульптуры и архитектуры имени И.Е. Репина у Геннадия Дмитриевича Епифанова и Никиты Евгеньевича Чарушина. Оба они – великие художники книги и совершенно разные.
С.Л.: Любимейший художник, безоговорочно, Рембрандт ван Рейн. На все времена. И в живописи, и в рисовании, хотя он и не «книжник». Дюрер, Гойя, мастера народного лубка. Это низовой каменный фундамент.
Выше «обвязка» – книжная графика Кустодиева, Лансере, позднее Купреянов, Тырса, Конашевич, Лебедев, Фаворский, к которому приходят всегда в зрелости.
Образование суммировалось из конструкторско-оформительской выучки с хорошей рисовально-живописной школой Московского художественного училища памяти 1905 года и книжно-иллюстраторского обучения в Московском полиграфическом институте. Курс вёл знаменитый советский книжный график Дмитрий Спиридонович Бисти.
А так – учусь у жизни, природы, искусства, у книг до сих пор!
|
| Сергей Любаев. Война и мир |
В.Б.: Я люблю Гоголя и Лескова. «Вечера на хуторе близ Диканьки» – моя дипломная работа, жаль, что не пришлось пока снова прикоснуться к этой вещи. Великолепный язык, впечатляющие яркие образы, цвет, поэтичность – всё мне близко. Очень люблю Уайльда. С наслаждением работал над иллюстрациями к его сказкам, чувствовал всё время какой-то мощный энергетический ток от этой вкуснейшей прозы и – одновременно – свою беспомощность перед неисчерпаемостью его образов. Конечно, бывают трудности другого рода: когда тема или текст совсем не близки, не приносят радости. Стараюсь не браться за такую работу, ведь если холоден буду я, холоден останется и читатель.
С.Л.: Бездонно велик и живописен Гоголь! Судьба даровала мне возможность многократно работать с его произведениями. Охватить его невозможно! Начинаешь понимать Ю.Б. Норштейна с его почти 40-летним радением над «Шинелью».
При разных поворотах и освещениях лик Гоголя изменчив, противоречив и многообразен. Того же «Тараса Бульбу» можно трактовать с разных сторон – и с запорожской, и с еврейской, и с польской.
Гоголевская «чертовщина» пугает и заманивает. Язык его – это смесь северного промозглого холода и духмяного южного зноя. Погружаться в эту дивную смесь хочется бесконечно!
Лёгкость и радость от работы приходят как аппетит во время еды. Важная составляющая нашей профессии – прочувствовать материал, правильно оценить его, войти во вкус. И работа должна пойти!
Когда мне предстояло работать над книгой П.Н. Бокина «Подвижные игры. Руководство для детей и родителей», я решительно не знал, что мне делать... Всё это казалось какой-то инструкцией по сборке тумбочек. Но после двух-трёхмесячных раздумий понял: книга написана в 1902 году как первое в России описание всевозможных великосветских и простонародных подвижных игр. До революций ещё 15 лет...
В эти игры играла вся страна – и цари, и босяки, люди разных сословий, наций, политических убеждений. Будущие белые и красные, эмигранты и элита Советской страны. Даже литературные персонажи!
И стали придумываться сюжеты, вставая в изобразительный ряд.
Воистину эта книга, как проба художника на зуб. Муки и радости творчества!
|
| Виктор Бритвин. Один день Ивана Денисовича |
В.Б.: Книжная графика в виде иллюстрации будет существовать, пока существует книжный текст.
Вполне вероятно, что появившаяся на наших глазах и набирающая популярность электронная книга – бесплотный могильщик книги-вещи. Виртуальность лишает книгу привычной формы кодекса, всех атрибутов определённой внешности, кроме гарнитуры и кегля шрифта, которые пользователь может настроить по своему вкусу. Всё, над чем веками билась дизайнерская мысль: расчёт идеальных пропорций страницы, полосы текста, его ритма, насыщенности, инициалов и украшений – в электронной книге легко отбрасывается. Тем не менее, мне кажется, что иллюстрация как создание параллельного изобразительного ряда со временем проберётся и в электронную книгу. Однако наверняка это будет уже другое искусство, использующее все преимущества и эффекты электронного изображения.
С.Л.: Все мы стараемся есть добротную, натуральную еду. Обёртки и фантики, само собой, выбрасываем. Пластмассу не едим!
А сведения из Сети и чтение с гаджетов, электронных книг мне кажутся безвкусными и «пластиковыми». Книга (особенно старая) пахнет, волнует. Сейчас даже духи изысканные производят – «Запах старой бумаги»! А осязательные ощущения, сладкая увесистость томика в руке! Сведения, почерпнутые из книги, печатной энциклопедии, точней, основательней. Только мнимая лёгкость и суета заставляют лезть в Сеть, которая иногда попахивает помойкой.
Хорошо редакторски и художественно изданная книга часто подобна другу, который не подведёт и всегда рядом. У неё свой облик.
Книга – это особый эстетический мир, это вера, которую, раз приняв, не предают.
Процесс размежевания и самоочищения литературно-научного, информационного пространства отделит часть бумажной печати в «электронику», а часть останется на бумаге.
Книга, как и произведение фотоискусства, будет ценна в бумажном варианте, а не на плёнке или электронном носителе.
И, разумеется, картинки будет рисовать художник. Головой, душой, руками! В разных техниках, разными инструментами, включая и компьютер!