За пределами Петербурга о ней, наверное, мало кто слышал. Как и о многих других поэтах, произведения которых выходят сегодня мизерными тиражами. Одна из самых экстравагантных поэтесс, самая раскованная писательница нашего города, королева петербургской богемы – так говорят о ней. Знакомьтесь, Ирина Дудина.
…Любовь,
Рождение детей,
Труд ежедневный средь природы,
Какая вам ещё нужна свобода?
Какой ещё вам нужен кайф?
Рожать, жать поле ржи,
Готовить сани летом,
Кирпич обжечь, построить дом,
Цветы выращивать,
Петь песни в доме том
И веселиться, наслаждаясь временами года.
Какая вам ещё нужна свобода?
Вот и всё. Больше ничего, наверное, и не надо. Сразу понятно, что поэт она настоящий.
– Вы окончили философский факультет. Что уже для девушки довольно неожиданно. Это компромисс? Сразу в писатели испугались податься?
– С детства я была отягощена двумя равными дарами – тягой к рисованию и желанием описывать мир словами. К тому же бренчала на пианино, разыгрывала с подругами спектакли. Поэтому с восьмого класса я хотела быть кинорежиссёром и поступать во ВГИК. Меня тянуло к универсальности. Позвонила в приёмную института кинематографии, и трубку взял сам Сергей Аполлинарьевич Герасимов! После разговора он сказал, чтобы я немедленно приезжала в Москву. Но… я совершила роковую ошибку, осталась в Питере, подала документы на философский в ЛГУ, так как обожала читать Вольтера, Сартра, Платона, Маркса, Бахтина и примечания к книгам. Что можно учиться быть писателем, мне и в голову не приходило. Какие существуют профессии на свете, способные прокормить людей, я не знала и сейчас плохо в этом разбираюсь.
– И в прозе, и в поэзии, и в вашей ипостаси художника у вас явно прослеживается гендерная тема. Это больной вопрос, женские комплексы?
– Когда Лев Толстой пишет «Крейцерову сонату» или Гончаров создаёт образы девушек, которых мужчина «воспитывает и развивает», – можно это назвать «мужскими комплексами»? Когда Вадим Степанцов, Лимонов выдают тонны стихов о соитиях — это «больной вопрос»? Да, наше поколение восьмидесятников заговорило о том, о чём семидесятники думали, но боялись высказаться. Наше поколение столкнулось с сексуальной революцией. Советский мир загнивал с мужчин. Весь поздний Совок наполнен антигероями, циничными мужчинами с пустыми страдающими глазами (типа персонажей Олега Даля). Мужчины без праведной войны, экстрима и подвига мельчают, начинают самоутверждаться за счёт слабых, «победы над молодой и красивой», забывая о чести. У меня есть плакат, где я пыталась сформулировать код стойкости России: «Вера, верность, великодушие». Вера, что ты – мужчина, или ты – женщина, что есть любовь. Верность этим убеждениям. Великодушие – умение прощать. Отсутствие этих трёх «В» превращает людей в скотов с множественными гендерами, а страны – в скотобазы неведомых зверушек. «И я шла от самца к самцу, от самки к самке. Мне нравилось изучать их способность к любви и другие повадки». Человек имеет пол, он половина цельного человека, пока не сольётся с противоположным полом и не обретёт устойчивый пол под ногами, по которому можно идти по жизни, не падать в ямы. Язык имеет гендер, все слова имеют пол. Природа имеет пол, всё живое и неживое имеет пол. Я заостряю в литературе и ковриках половую полярность мира.
– Ваш роман «Пение птиц в положении лёжа» в своё время стал бестселлером. «Предводитель маскаронов», «Нежные и надломленные» – опять несомненная писательская удача. В центре женские судьбы, которые вряд ли можно назвать счастливыми. Это случайно?
– Счастливые судьбы бывают только в жизни и в сказках. Когда счастье случилось, то и сказке конец. Или повод написать хороший стих. Писатель так устроен, что должен исследовать поломки, конфликты, трагические разломы. Книги, которые заканчиваются «счастливыми женскими судьбами», крайне редки в классической русской литературе. А в современной каше постмодернизма финал вообще отсутствует. Ибо мозг и ценности утеряны и все «пребывают» в невнятном месиве непонятно чего. Если вы всё намекаете на то, что у меня самой судьба несчастливая, то, наверно, это так. У меня нет мужа, квартиры, работы, денег, живу я в бытовом аду одиночества. Зато есть любимые сыновья и яркая, бурная жизнь.
«Ты любишь лучшую из девушек, а я люблю в мужчине платину. И знаю, ты меня полюбишь, смеющуюся злую гадину». Не нашла я того героя, который вынесет мой смех. Но при этом мои произведения поднимают настроение, полны юмора, спасают от суицида и депрессии. Когда я вижу, как полностью счастливые, «упакованные» писательницы пишут детективы, где убивают что комаров десятки мужиков, или пишут высосанный из пальца ад, то тут что-то не так… Вспоминается «компенсаторная функция искусства». «Была б я верная супруга и добродетельная мать, об чём бы стала я писать»….
– Давайте поговорим о вашей поэтической ипостаси. Книжка «Харизмапад. Рай и ад» в Австрии на немецком вышла, по-моему, раньше, чем в России. Редкое везение для автора. А дальше – «Ложка полония», «Русская коса» – уже самиздат. Почему?
– «Харизмапад» – тоже самиздат. Выпущен на деньги, которые я взяла в кредит, а кредит отбила на продажах. В нулевые, да и десятые, когда был издан всякий хоть чуть-чуть поэт в разных сериях и издательствах, мне в публикации стихов все дружно отказали. По поводу книги билингва хохотали, что сейчас заплати – и где хочешь издадут… Наверно, пробовали, но не вышло, и обуяла зависть... Из разных уст я слышала: «Да ты что, какая там книжка, какой поэт при жизни был опубликован?» То есть имелось в виду, что остальные так себе поэты, а настоящие вот должны не дождаться. «Умри неизданная», – посоветовал мне А. Иванов из «Ад маргинема». Его пожелание сбывается. Стихи на 60 процентов у меня не изданы, в интернете меня не пустили даже на сайт «Стихи.ру». Я насолила и левым, и правым, и гендерным, и безгендерным. Меня боятся, как хулигана, а я уже немолодая вялая женщина со склонностью к гипертонии, предпочитающая носить платья в горошек.
– Никогда не встречал ваших стихов в толстых журналах. Там они не пришлись ко двору? Или, может быть, автор стал слишком строптивым?
– Небольшие журналы меня печатали, толстые отвечали молчанием. Сейчас вообще никуда не зовут, и я и не рыпаюсь. Докатиться во времена свободы и демократии, чтобы пребывать изданной лишь в тамиздате и самиздате и пострадать от гильотинирования тиража журнала «Обводный таймс», посмевшего опубликовать мои стихи… Я чувствую себя удивительной птицей гагой.
– С какого момента вы стали заниматься художественно-прикладным творчеством? Ваши политические коврики всегда очень остроумны и носят явно публицистический характер. Я знаю, как всегда тепло они воспринимаются посетителями выставок. Как вы думаете, почему? Может, их делать проще, чем писать серьёзную прозу?
– Я чувствую себя переворачивающейся разными гранями змеёй. Вдруг мне хочется писать пейзажи или тянет к ярким цветным тряпочкам. Иногда я шью креативные шубы. При этом в голове, как у ВинниПуха, складываются пыхтелки и сопелки на злободневные темы. «Труд или трюк?», «Труба вместо труда?», «Искусственное дешевле натурального?», «Гнёт идеологии или гнёт долларом?», «Мы проиграли в холодной войне?» – и половина страны вернулась к натуральному хозяйству и живёт как в XIX веке до революции… Публике нравятся мои плакаты из ситца. Ткани от штанов и рубашек греют душу, рукоблудие всегда вызывает восторг, а словесные формулы часто отражают глубоко у каждого спрятанные мысли, которые я выношу из подсознания наружу… Писать прозу – да, это тяжкий большой неоплачиваемый труд. За коврики хотя бы платят щенками, с ними я бесплатно плавала на круизном судне по Волге, объездила Россию и побывала в других странах.
– Как журналист вы сотрудничали с популярными петербургскими журналами, издавали «Богемный Петербург». Продолжение будет?
– Продолжение есть. Сейчас выпускаю, когда находятся спонсоры, журнал пролетарской культуры «БОЛТ». Хочется, чтобы была точка сбора у тех, кто пишет о реальных проблемах простого российского человека, отражает их в искусстве.