Недавняя пышно приуроченная к государственному празднику премьера фильма «1612» вызвала на страницах «ЛГ» не только достаточно иронический отклик (см. № 45), но и желание начать обстоятельный, явно назревший разговор о современном историческом кино. Сегодня слово берёт профессиональный историк, имеющий к тому же отношения с экранной Мнемозиной.
Работая консультантом на разных картинах, мне довелось непосредственно сталкиваться со всеми недостатками в этой сфере киноискусства. Причём корни обозначенных в прессе проблем гораздо глубже, чем это видится из зрительного зала. Но для начала – о ленте, послужившей отправной точкой для разговора, затеянного «ЛГ», в создании которой мне также довелось поучаствовать.
«1612» И ДРУГИЕ
Волна критики, которая поднялась вокруг новой картины Владимира Хотиненко, отнюдь не оригинальна. Так было и с «Турецким гамбитом», и со «Статским советником». «1612» является одной из самых громких премьер сезона, а у нас выходит не так много фильмов, о которых вообще можно что-то сказать. Надо заметить, что сам режиссёр не заявлял об историческом характере фильма и всячески подчёркивал, что главные персонажи выдуманы. В связи с этим отчаянные потуги найти в приключенческой ленте Хотиненко признаки казённой пропаганды лично мне представляются нелепыми. Уж если бы государство действительно ставило такую задачу, то, наверное, мы бы получили не авантюрную love story, а ещё одного «Минина и Пожарского» образца 1939 года с капитуляцией поляков и въездом победителей в Кремль под звон колоколов.
Конструктивная критика – вещь, безусловно, полезная. Но, к сожалению, у нас вместо неё преобладает жанр разудалого поигрывания знаниями, нередко при отсутствии таковых. Ну не полюбилась журналистам Ксения Годунова – пожалуй, единственный персонаж, за который в фильме можно серьёзно «зацепиться». Но непонятна апологетическая убеждённость, что в 1612 году Ксения «тихо жила в своей келье». Действительно, она была пострижена в монахини под именем Ольги, выдержала осаду Троице-Сергиевой лавры, затем оказалась в Москве, в Новодевичьем монастыре. Но в августе 1611 года казаки атамана Ивана Заруцкого взяли монастырь приступом, разграбили его, «и Ольгу, дочь царя Бориса, на которых прежде и зрети не смели, ограбили донага, и иных бедных черниц и девиц грабили и на блуд имали». После этого о Ксении нет никаких известий вплоть до её смерти в 1622 году. Куда за 10 лет несчастную могло занести из разорённого монастыря – одному Богу известно. Авторы фильма предложили свою версию событий, и поскольку никаких документальных свидетельств нет, то она столь же допустима (или недопустима), как и тихое проживание в келье.
Вообще при прочтении отзывов на «1612» поражает безапелляционная убеждённость в достоверности древних письменных свидетельств. Хотя первое, с чего начинается обучение в исторических вузах, – это критическое отношение к источникам. Возьмём ради примера стенограммы знаменитого Порт-Артурского процесса 1907 года. Две профессиональные стенографистки параллельно записывают показания одного и того же человека, но их тексты сильно отличаются. Тогда тексты правят и сводят в третий, окончательный вариант. Какой из трёх наиболее достоверен? И как дословно реконструировать, что же на самом деле произнёс свидетель? А ведь со времени этих событий прошёл только век. Что же говорить о документах четырёхвековой давности!
Многие критики обрушились на предложенную в фильме интерпретацию выбора нового царя. С завидным постоянством началось пересказывание официальной версии, основанной на грамоте об избрании на царство Михаила Романова. И опять же удивляет безапелляционность суждений. Ведь комплекс имеющихся документов рисует отнюдь неоднозначную картину. Например, в 1983 году историк А.Л. Станиславский обнаружил ранее неизвестную «Повесть о Земском соборе», где всё выглядит совсем иначе: в Москве буйствовали казаки, осаждали дворы бояр, решавших судьбу трона, а потом и вовсе явились на собор и заставили его перепуганных участников присягнуть Михаилу Романову. Есть свидетельства, что князь Пожарский тоже интриговал с целью занять престол. Не исключено, что со временем обнаружатся ещё какие-нибудь документы.
Есть объективная сила факта: Романов, а не Пожарский стал государем. А вот восстановить дословно предвыборные дебаты начала XVII века – дело безнадёжное. Ведь даже события современной истории очевидцы рассказывают по-разному. Поэтому я бы порекомендовал всем, прежде чем браться за перо, прочесть Льва Толстого – его ответ на критику «Войны и мира». На роман, как известно, обрушились даже ветераны Бородинского сражения. И Лев Николаевич на нескольких страничках блестяще, на мой взгляд, изложил методологию художественного творчества в историческом контексте: как работать с источниками, что может себе позволить автор и чего он себе позволять не должен ни в коем случае.
СТЕПЕНЬ ДОСТОВЕРНОСТИ
Проблемы с исторической достоверностью испытывает сегодня не только игровое кино. То, что сейчас показывают на ТВ под видом документальных фильмов, на самом деле уже давно стало художественно-публицистическим репортажем: берётся нарезка старой хроники, делается подсъёмка постановочных эпизодов, сдабривается парой-тройкой ангажированных интервью, а дальше всё это монтируется и комментируется автором, как ему заблагорассудится. В результате возникают такие «шедевры», как недавний фильм про латышских стрелков. Я не испытываю особо нежных чувств к «суровым воинам революции». Но и столь тенденциозного рассказа, при этом с многочисленными ошибками и передёргиванием фактов, они тоже не заслужили.
Ситуация в игровом кино заведомо хуже. Ведь в чистом виде исторического кино нет ни у нас, ни за рубежом. Любой фильм, претендующий на звание исторического, – всего лишь попытка визуально приблизиться к прошлому. Снять «абсолютную правду» невозможно в принципе. Всё дело в степени достоверности, на уровень которой в первую очередь влияет изначальный замысел картины.
Часто концепция исторического фильма диктуется патриотическими соображениями: мы сделаем кино вроде бы правильное, но при этом выберем героический эпизод и его «поднимем», а остальное пусть останется за кадром. Ну не говорил Александр Невский: «Кто с мечом к нам придёт, тот от меча и погибнет». Зато какой фильм, какой образ, какая моральная поддержка армии в годы войны!
Гораздо хуже, когда авторы просто не знают, за что они взялись, или им не хватает денег. Тогда всё делается по принципу: «Я его слепила из того, что было...» На достоверность тут рассчитывать вообще не приходится.
Есть и третий вариант. Режиссёр всё знает и всё понимает, но ему хочется по-другому, чтобы красивее было. Когда снимали «17 мгновений весны», все прекрасно знали, что форма должна быть серая, а не чёрная (та была парадной). И часовые с автоматами в РСХА на каждом углу не стояли. Но художественный эффект несомненен – согласитесь, трудно сегодня представить Штирлица в сером мундире.
Однако за последние годы в отношении исторического кино появилась новая, изначально порочная концепция – мол, если снимать «как было», то это скучно и никто смотреть не будет. Сначала кинодеятели это говорили мимоходом, потом выдвигали как версию, сейчас уже – как аксиому. Якобы у нас зритель, особенно молодой, на уровне примата – ему лишь бы на экране бегало-стреляло.
Но позвольте: откуда такое пренебрежение к аудитории? Может, это вы сами снять не умеете, чтобы и «как было», и при этом зрелищно? На самом деле у нашего зрителя, в том числе и молодого, интерес к истории огромный. Ведь, как писал А.С. Пушкин, «люди никогда не довольны настоящим и, по опыту имея мало надежды на будущее, украшают невозвратимое минувшее всеми цветами своего воображения». К сожалению, наша система работы над фильмом не только не позволяет украсить прошлое, а неизбежно превращает его в какой-то псевдоисторический ералаш.
У СЕМИ НЯНЕК
Концептуальное решение исторического фильма, зачастую уже далёкое от правды, обрастает новыми деталями в рамках сценария. Именно здесь возникает большинство сюжетных ляпов и глупостей. Как это ни печально, но сценаристы и историки живут сегодня в параллельных мирах. Мир кино никак не соприкасается с миром научным: пригласил консультанта – молодец, не пригласил – ну и не надо. К сожалению, творцов, с уважением относящихся к реалиям прошлого, крайне мало. Вместо того чтобы обратиться к специалисту, сценарист, как правило, начинает что-то на ходу изобретать сам, в лучшем случае пролистав школьный учебник. Рыться в архивах, штудировать научные труды – работа пыльная, скучная и… неоплачиваемая. Сценаристу ведь зачастую платят сдельно. Какой же смысл ему напрягаться, время тратить? Ну а после того, как такой сценарий запускается в работу, ошибки растут в геометрической прогрессии по принципу падающего домино.
Сегодня в нашем кино практически нет серьёзного досъёмочного периода, как это было в прежние времена, когда заранее утверждались эскизы костюмов и декораций, подбирался реквизит. Сейчас никто ничего не делает, пока нет денег, а как только они появляются, начинается страшная гонка. Нередко на запуск фильма отводится месяц. Можно за это время подготовить большую историческую картину? Героические усилия наших костюмеров и постановщиков показывают – можно. Но какой ценой? Ведь тем, кто высокомерно из зала поглядывает на экран, невдомёк, что роскошные костюмы дошивали ночью перед съёмкой буквально на коленях, что мощный интерьер закончили строить лишь под утро, что массовка опоздала, и т.д. и т.п.
Но всё это только прелюдия. Ведь за персонаж, входящий в кадр, отвечает масса людей. Друг другу они никак не подчиняются, а в постоянной спешке свои действия согласовывать не успевают. Костюмер одевает актёра в мундир, гримёр клеит ему усы, пиротехник выдаёт ружьё, реквизитор – перевязь и саблю. Итого – четверо. Вероятность, что где-то будет прокол, увеличивается ровно в четыре раза. Тем более что постоянно возникают споры. Ордена – это реквизит или костюм? Кобуру должен дать пиротехник вместе с револьвером или реквизитор? А может, это деталь костюма? Само собой, каждый считает, что это должен делать не он, а кто-то другой. Но ведь стоит хотя бы одному специалисту работать спустя рукава под обычным в таких случаях предлогом «да кому это нужно», – и труд всех остальных фактически пускается насмарку.
Призвать кого-либо к ответу на площадке может только режиссёр. Ему, конечно, не всё равно, в чём актёр войдёт в кадр. Но он не в состоянии уследить за всем. У него своих проблем хватает – свет уходит, дворец надо освобождать, актёру надо на спектакль ехать, и далее в том же духе. Добавьте сюда ещё «мастерство» актёра, всё норовящего задвинуть шляпу или кивер на затылок или выставить напоказ честному народу здоровенный нательный крест. В итоге, когда раздаётся команда «Мотор!», в кадре возникают персонажи в странных мундирах с непонятными наградами, совершающие не адекватные эпохе действия.
С такой организацией съёмочного процесса у нас исторического кино нет и не будет, тем более что реально никто готовый фильм перед выпуском в прокат с исторической точки зрения не оценивает. Я не ностальгирую по прежним временам. Но в протоколе приёмки всё тех же «17 мгновений…» есть, например, замечания о деталях мундира… Мелочи? Возможно. Но такое внимание к мелочам не позволяло скатываться до откровенной халтуры.
«ПОДДЕРЖКА» ИЛИ ВСЁ-ТАКИ «ГОСЗАКАЗ»?
Большинство кинокартин снимаются в России с тем или иным государственным участием. Официально госзаказа у нас нет, существует лишь «государственная поддержка». Следовательно, и диктовать условия игры государство как бы не вправе. В результате вместо исторического кино мы постоянно получаем коктейль из стереотипов и уничижительного самобичевания. Чтобы далеко не ходить, достаточно обратиться к ряду последних фильмов про Великую Отечественную, что однозначно декларируют: людей в грош не ставили, воевали не умением, а числом, гнали толпами на минные поля, стреляли в спину героям, которых от застенков могла спасти только случайность в виде личной симпатии вождя; прочая же власть была напичкана дураками, чинушами и подлецами. И всё это преспокойно выдаётся за патриотическое кино!
Согласитесь, трудно представить подобное, например, в США, где тот же Голливуд (кстати, не без помощи Пентагона) даже из военных катастроф американцев ловко делает победы. У нас же стоит только заикнуться о необходимости соблюдать хоть какие-то исторические приличия, как тут же поднимается крик: «Ату! Цензура!» Когда я слышу подобные истерики, то вспоминаю заслуженного ветерана-фронтовика, с горечью говорившего по поводу вопиюще недостоверного «Штрафбата»: «Мы же ещё живы, что вы творите! Вот подождите, умрём, а там снимайте себе что хотите». И лично для меня ордена этого человека значат гораздо больше, чем все вместе взятые потуги «свободного творчества» лихих сценаристов и режиссёров.
Когда вышел «1612», журналисты произносили слово «госзаказ» чуть ли не как ругательство. Мол, «вам не стыдно работать на государство?». Можно подумать, что Эйзенштейн и Тарковский снимали свои шедевры на частные пожертвования. Совершенно непонятно, почему, защищая право на свободу кинотворчества, критики отказывают государству в этом праве? Почему государство не может высказывать на экране свою точку зрения и, как любой продюсер, получить за свои деньги тот результат, какой оно хочет получить? Вполне естественно, что если государство финансирует фильм о своём прошлом, то оно будет показывать те моменты, которые поддерживают его настоящее. Это нормально. А уж интересантов снять «немытую Россию, страну рабов, страну господ» хватает и без казённых средств.
Не сомневаюсь, что эти строки у многих вызовут недовольство. Но как историк считаю, что если снимается костюмный водевиль, то и называться он должен водевилем, а не историческим кино. Зритель вправе понимать, что он смотрит. Всё должно быть достоверно, а достоверность начинается с обозначения правил игры…
, кандидат исторических наук, преподаватель Школы-студии МХАТ