Илас Арнигон* 
Померкли на чужбине небеса,
сгустилась тьма над длинною дорогой,
что для души – проекция порога,
для сердца – коромысло на весах.
Осетия, твой голос как в горсти
последний грош. Снесу все муки ада.
Хвалы застольной в качестве награды
избавь меня, но этот путь прости.
Пробившийся из пашни колосок
не примется без солнца да погибнет –
безжалостное жизни колесо.
Но уяснить гонители могли бы,
что пыли, мне осевшей на лицо,
вполне достанет для моей могилы.
***
Ты говоришь, в стихах моих избы-
ток слов чужих, –
у Лермонтова с Фетом
есть много что заимствовать, дабы
украсить ножны
нужным самоцветом.
Но меч свой острый закалял я сам!..
И у тебя, признаться, я украдкой
беру, однако, сколько б ни тесал
чурбан, сгодится лишь на рукоятку.
Сова
Деревья ноги парят в прели,
опричь мышиной мелюзги,
все твари спят, не слышно трели
и не видать окрест ни зги.
И вылетает на охоту
ночная хищница сова –
бьёт грызунов с такой охотой,
что пыль стоит столбом. Лихва –
дань дьяволу. Устав от смерти,
сидит на дереве, полна
сомнений – не роняла ль чести
в пылу сражения она.
Катилина
О Рим, тебя ни сытость, ни разврат
не трогают, как будто так и надо.
Меняют честь на серебро и злато,
и это очень выгодный барат.
Когда раздолье подлости и лжи,
кровь разливают в винные сосуды
и пьяные творятся пересуды,
я буду сломлен, но и ты дрожи,
великий Рим, где смелость – всё одно
ораторскому ремеслу не ровня
и где свободой клясться не грешно.
К стенам твоим походкою неровной
подкралась смерть, и в сумраке ночном
враги шатёр раскинули огромный.
***
Где слов черпак угоден, как талан,
Сердец людских бездонному кувшину,
Я черпаю вино и медовину,
А то и слёз с печалью пополам.
Чем может, люди добрые, помочь
Всего лишь черпчий дольнего
застолья, –
В усладу разве белого поболе
Разлить вина, чем тёмного, как ночь.
Перевод
* Осетинский поэт.