История жизни необыкновенного человека
Утром 11 июля 1943 года в ходе битвы, развернувшейся на Курской дуге, артиллерист Михаил Борисов один уничтожил на поле близ никому тогда не известной деревни Прохоровка семь тяжёлых фашистских танков «тигр». В результате этого боя, продолжавшегося всего около десяти минут, 19-летний сержант оказался в списке личных врагов Гитлера. Наряду со Сталиным и маршалом Жуковым, диктором Всесоюзного радио Юрием Левитаном и композитором Дмитрием Шостаковичем, чья Седьмая симфония прозвучала в осаждённом Ленинграде.
ДУША ПОЭТА
Михаилу Фёдоровичу Борисову идёт сейчас 84-й год. Мы беседуем в его скромно обставленной однокомнатной московской квартире неподалёку от Измайловского парка. На столе, придвинутом к окну, и на подоконнике стопки книг, раскрытые блокноты с записями. Тут же тонометр для измерения кровяного давления. Годы и старые раны напоминают о себе. Но он по-прежнему активен. Участвует в работе ветеранских и других общественных организаций, встречается с молодёжью.
– Сейчас, – говорит, – конечно, реже. А то ведь бывало до ста пятидесяти выступлений за год.
– А о чём вас больше всего спрашивают? О войне?
– Не только. Обо всём начиная с детства.
Родился Михаил Фёдорович на Алтае, в посёлке Михайловское. Когда ему было шесть лет, семья переехала в небольшой городок Камень-на-Оби. Там Миша и пошёл в школу. У него рано пробудилась любовь к чтению, особенно к поэзии. А в пятом классе сам начал писать стихи. Его даже прозвали «Пушкин из 5-го «А». Самолюбию мальчика это льстило. В душе он был уверен, что неслучайно родился в Михайловском, само название которого как бы связывало его с любимым поэтом.
Но для амбиций, пусть и мальчишеских, основания были. На городской олимпиаде детского творчества его стихотворение «Смерть комиссара» заняло первое место. С призом в руках – небольшим школьным глобусом – он летел домой, словно на крыльях. Впрочем, крылья, как и поэзия, тоже были его мечтой. В городской библиотеке, где в классах постарше он стал своим человеком, Миша познакомился с некоторыми работами Циолковского, узнал редкое для того времени слово «космос». И в грёзах часто уносился в межзвёздное пространство. А в реальной жизни это вылилось в стремление стать лётчиком. Он даже попытался поступить в лётную школу. Не приняли. Не было 17 лет.
А когда исполнилось семнадцать и он окончил 8-й класс, грянула война. Несколько дней Михаил обивал пороги военкомата, добиваясь, чтобы его взяли в армию. Наконец военком не выдержал: «Не могу я тебя призвать. Тебе нет 18. Но могу направить в артиллерийское училище, в Томск, если согласен». Михаил согласился не раздумывая.
БОЕВОЕ КРЕЩЕНИЕ
Первые полтора месяца в ТАУ-2, так сокращённо называлось Томское артиллерийское училище ‹ 2, курсанты овладевали теорией, знакомились с материальной частью. А затем батарея, в которую входил Михаил, выехала на стрельбы.
Через дальнюю окраину полигона грузовик тянул на длинном тросе установленную на полозьях фанерную мишень танка. А курсанты по очереди подходили к 45-мм пушке, заряжали её, целились и все как один били мимо. Дошла очередь и до Михаила. Загнав в казённик выданный ему снаряд и быстро прицелившись, он нажал на спуск. Выстрел… и фанерный танк разлетелся на куски.
Наблюдавший за учениями командир батареи капитан Епифанов, решив, что это случайность, приказал выдать Борисову ещё один снаряд. Результат второго выстрела оказался таким же. Подойдя к курсанту и с удивлением его осмотрев, капитан медленно, растягивая слово, произнёс: «Мо-ло-дец». И тут же, обратившись к командиру взвода, приказным тоном отрубил: «Этому больше снарядов не давать, а то без мишеней останемся».
Учёба продолжалась всего четыре месяца. Фронту срочно требовалось подкрепление. И морозным утром 6 ноября 150 курсантов артучилища погрузились в теплушки – так называли товарные вагоны, оборудованные двухъярусными нарами и железной печкой-буржуйкой посередине, – и эшелон, выйдя на Транссибирскую магистраль, двинулся на запад.
Бoльшую часть курсантов, прибывших на одну из подмосковных станций, распределили по частям, защищавшим столицу. А человек 25, среди которых оказался и Михаил, отправили на юг, в Краснодар.
Боевое крещение солдат Михаил Борисов принял в составе морского десанта, высадившегося в декабре 41-го на крымском побережье, в районе Камыш-Буруна, под Керчью. Десантники упорно удерживали захваченный плацдарм, хотя потери были очень большими. Миномётная рота, где Михаил был наводчиком, таяла на глазах. Не хватало боеприпасов. Он отвёл душу, лишь когда были обнаружены брошенные немцами два орудия с полным боекомплектом. Но 22 марта 1942 г., как раз в день 18-летия, Михаил получил серьёзное ранение в ногу. Ночью в тёмном железном трюме какого-то судна вместе с другими ранеными его переправили на побережье Кавказа.
Переоборудованный под госпиталь санаторий им. Семашко в Ессентуках, где он лечился целый месяц, показался ему раем небесным. Но, глядя на строгую красоту лермонтовского Кавказа, Михаил всё время видел перед глазами светлые берёзовые рощи и зелёные непаханые поля родного Алтая.
О лирике, правда, пришлось надолго забыть, как только в мае 42-го он вернулся к будням солдатской жизни. Но радовало то, что, попав в 36-й гвардейский стрелковый полк, он наконец получил «работу по специальности», стал наводчиком 45-мм пушки, знаменитой «сорокапятки». С ней он прошагал через Кубань и Калмыцкие степи. С ней был весь период Сталинградской битвы, став из рядового сразу сержантом. Минуя звание ефрейтора, о чём и сейчас вспоминает с гордостью.
Были, конечно, и чёрные, досадные дни. Когда, например, пришлось поспешно отступать, чтобы не сказать бежать, после провала плохо подготовленного наступления под Харьковом. Зато яркой страницей остался в памяти тяжёлый, но удачно завершившийся бой у реки Северский Донец, возле села Петровка, в Ворошиловградской области. Это произошло в феврале 43-го, когда сержант Михаил Борисов был уже наводчиком 76-мм пушки в одной из батарей Отдельного истребительно-противотанкового артдивизиона 58-й мотострелковой бригады. Благодаря его мастерству артиллериста и природной смекалке удалось сорвать психическую атаку гитлеровцев на наши позиции. Сначала метким огнём из своего орудия он вынудил немцев прекратить атаку и укрыться в лесу. А затем стал стрелять осколочными снарядами с таким расчётом, чтобы, задевая верхушки деревьев, они разрывались, осыпая укрывшихся смертельным градом. За этот бой на его личный счёт записали 250 уничтоженных фашистов и представили к награждению орденом Боевого Красного Знамени. На следующий день артиллерист был досрочно переведён из кандидатов в члены партии. А ещё через несколько дней его назначили – не избрали, а именно назначили – комсоргом дивизиона.
К сожалению, в суматохе военных действий наградные документы где-то затерялись. Но звёздный час сержанта Михаила Борисова был ещё впереди. Хотя перед этим ему предстояло пережить новое испытание. Через месяц с небольшим после боя у села Петровка позиции его артдивизиона, размещавшегося возле другого села – Китцево, примерно километрах в 8 от г. Чугуева, подвергли бомбардировке итальянские самолёты-бипланы «Макки-200». Михаила тогда здорово контузило. И случилось это опять в день рождения, 22 марта 1943 г., когда ему исполнилось 19 лет.
ЛЮДИ И «ТИГРЫ»
– В конце весны 43-го, – вспоминает Михаил Фёдорович, – 58-я мотострелковая бригада, в которую входил наш истребительно-противотанковый артдивизион, как и другие подразделения 2-го танкового корпуса, находилась на переформировании в курских лесах. Получили новую технику. Солидно пополнили личный состав. Правда, процентов на 80 это была необстрелянная и слабо обученная молодёжь. На ежедневных занятиях командиры отрабатывали с новичками практические приёмы обращения с боевой техникой, разъясняли, где у немецких танков наиболее уязвимые места. Я тоже делился своим опытом. Но моя главная задача как комсорга состояла в том, чтобы помочь им обрести уверенность в себе, поднять боевой дух перед предстоящими боями. В том, что гитлеровцы попытаются взять реванш за поражение под Сталинградом, никто не сомневался. Тем более что геббельсовская пропаганда вовсю трубила о новых танках «тигр», которые, мол, «будут резать русскую оборону, как нож масло».
В ночь на 5 июля, – продолжает мой собеседник, – все мы проснулись от сильного гула, доносившегося со стороны немецких позиций. Думали, началось наступление. Но позже выяснилось, что, получив разведданные о скоплениях войск и техники противника перед готовившимся наступлением, наше командование нанесло силами авиации и тяжёлой артиллерии мощный упреждающий удар, серьёзно спутав планы гитлеровских генералов.
Вскоре получили приказ выдвинуться на боевые рубежи танковые бригады корпуса, а затем и мотострелковые. Очередь нашего артдивизиона подошла 11 июля. Каждая батарея получила свой участок. Я сопровождал третью, в задачу которой входило прикрытие от возможного прорыва немецких танков деревни и железнодорожной станции Прохоровка со стороны деревни Яковлево, расположенной возле шоссе Москва–Симферополь.
Ещё не рассвело, когда мы установили и закрепили все четыре 76-мм пушки на краю, как казалось, пустого поля, над которым стелился дым от пожаров. Слева горела Прохоровка. Справа – строения, обозначенные на карте как совхоз «Октябрьский». Едва мы успели сгрузить ящики со снарядами и отправить грузовики в тыл, как сквозь рассеивающийся дым увидели колонну фашистских танков. По описанию это были «тигры». 19 тёмных силуэтов. Благодаря дыму они нас не заметили, а то бы несдобровать.
Колонна двигалась в сторону Прохоровки, приближаясь к нам по диагонали. Расчёты быстро заняли свои места, готовые открыть огонь. «Не стрелять!» – перебегая от одного орудия к другому, вполголоса приказывал командир батареи Павел Ажиппо. Дело в том, что наши 76-мм пушки образца 1942 г., официально называвшиеся ЗИС-3, хотя и отлично себя зарекомендовали в бою, но по прямой били всего на 600 метров. Тогда как «тигр» мог поразить из своего орудия цель на расстоянии до полутора километров. Лишь когда танки приблизились на расстояние 450–500 метров, последовала команда: «Огонь!»
После первого же залпа вспыхнули два «тигра». Выходит, и они горят! Полегчало. Но мы себя обнаружили. И на батарею обрушился шквал огня. К танковым орудиям откуда-то справа присоединилась немецкая миномётная батарея. В небе появились «мессеры».
Ободрённые первым успехом, ребята подбили ещё несколько «тигров». Однако с каждой минутой людей у орудий оставалось всё меньше. Я подносил снаряды. Оттащил в сторону и перевязал несколько раненых. А когда замолкла последняя пушка, подбежал к ней, покрутил маховички. Всё работало, и снаряд был в казённике. Поймав в перекрестье панорамы борт ближайшего танка, нажал на спуск. Немец задымил. Сбегал за снарядом, зарядил, и ещё одним «тигром» стало меньше. Затем и третий, словно споткнувшись, почти уткнулся в землю своим стволом. Сквозь прицел я увидел, как из люка вылез немец в чёрном комбинезоне и начал кулаком грозить в нашу сторону. В это время ко мне подоспели со снарядами Павел Ажиппо и командир огневого взвода Володя Красноносов. Стало легче дышать. Я дослал снаряд в казённик, закрыл замок и, прицелившись потщательней, снёс немца вместе с башней. «Вот если бы видел капитан Епифанов», – мелькнуло в голове. Но размышлять было некогда. Поджёг ещё одного «тигра». Кричу: «Снаряд!» Никто не отвечает. Обернулся. В трёх шагах лежит окровавленный комбат со снарядом в руках. А дальше к ящику со снарядами привалился Володя. Я вытащил снаряд из рук комбата, зарядил и всадил его в борт ещё одного зверя.
Вижу, как два танка, развернувшись, уползают туда, откуда пришли. Но один прёт на мою пушку. Только успел сбегать за снарядом, а он уже метрах в 60. Навёл ствол прямо ему в лоб и выстрелил. Мой снаряд срикошетил. Лобовая броня-то была у него почти 20 сантиметров. Но «тигр» всё же как-то дёрнулся и замер на месте. И в ту же секунду – ответный выстрел. Меня опрокинуло, прижало к земле. На какое-то мгновение увидел синее небо, а на его фоне вращающееся колесо моего орудия. Не знаю, сколько так пролежал. Открыл глаза. Вроде жив. А надо мной склонившееся лицо начальника политотдела бригады подполковника Щукина. Хотел подняться. Но тут всего пронзила такая боль, что в глазах почернело…
ПЕРВЫЙ АВТОГРАФ
Пришёл в себя Михаил уже в госпитале, разместившемся в одноэтажном доме сельской школы. «Три раны у тебя, парень, – сообщил ему немолодой хирург. – Но, слава Богу, все терпимые. Недельки две полежишь, и поставим на попа. Вот только гимнастёрочку придётся чинить. А то на спине кровь так припеклась, что пришлось ножницами резать».
Лёжа в большой комнате на покрытой брезентом соломе рядом с тремя десятками таких же, как и он, забинтованных, Михаил больше всего тревожился, как бы не отстать от своей части. Гимнастёрочку-то сёстры зашьют. Не вопрос. И теперь, подумал, на ней уж обязательно будет орден.
«Это неправда, – говорит Михаил Фёдорович, – будто, сражаясь за Родину, солдаты не думали о наградах. Ещё как хотели и стремились их получить. Это честное и благородное желание. Жаль, что нынче все помыслы молодых замыкаются в основном на деньгах».
Здоровый организм сибиряка опроверг прогнозы медицины. Уже через неделю Михаил поднялся и смог самостоятельно передвигаться. Его даже на чердак перевели, где было намного просторнее. Там он и скопил несколько ломтей чёрного хлеба на дорогу. И однажды ночью сбежал. Через день, в бинтах и без документов, он добрёл до какого-то штаба и спросил дорогу в расположение своей бригады. Бдительный особист тут же связался с коллегами из 58-й мотострелковой. «Он у вас? Не спускайте с него глаз, – услышал он в трубке. – Сейчас приедем».
Особист это воспринял по-своему и приставил к Михаилу автоматчика. Через час с небольшим сам начальник особого отдела бригады приехал на мотоцикле за Михаилом. Заботливо усадил в коляску… «Поздравляю!» – «С чем?» – удивился Михаил. «Как, ты не знаешь? Об этом же в газете написали. Тебя представили к званию Героя Советского Союза!»
Михаил не знал, что уже несколько дней его безуспешно разыскивали, потому что в суматохе никто не записал, в какой он был отправлен госпиталь. Не знал он и о том, что своим спасением обязан прежде всего командиру 2-го танкового корпуса генералу Алексею Фёдоровичу Попову. Со своего командного пункта комкор внимательно наблюдал за боем, который четыре орудия третьей батареи вели против 19 пятидесятитонных громадин. Буквально впившись глазами в стереотрубу, он следил, как артиллерист, оставшийся у последней пушки, в одиночку за какие-то 8–10 минут поджёг семь «тигров». И когда немецкий снаряд разбил эту пушку, а боец упал, генерал буквально заорал: «Щукин! Немедленно бери машину и лети спасать этого парня! Это же артиллерист от Бога!»
Лишь вернувшись в часть, Михаил узнал и о том, что 12 июля на Прохоровском поле произошло самое крупное за всю Вторую мировую войну танковое сражение, что с обеих сторон в смертельной схватке там сошлись почти 1200 боевых машин. И что закончилось это сражение полным разгромом немецкой танковой группировки.
Орден Ленина и Золотую Звезду Героя за ‹ 2358 Михаилу Борисову вручили в штабе фронта. Вместе с этой первой, поистине боевой наградой Михаил Фёдорович бережно хранит фотографию, сделанную, когда он с забинтованной головой вернулся в свою часть, сбежав из госпиталя, а также пожелтевшую страницу фронтовой газеты, перепечатавшей из журнала «Огонёк» дружеский шарж, где его назвали «витязем в семи тигровых шкурах», сравнив с героем поэмы Шота Руставели. «Меня уверяли, – говорит он, улыбаясь, – что я даже очень похож на рисунке. Только вот папироса там лишняя. Не курил я».
Следующими этапами боевого пути были Киев, Люблин, варшавское предместье Прага. А затем по приказу, подписанному командующим фронта Константином Рокоссовским, сержант Борисов был направлен под Брест, на фронтовые курсы младших лейтенантов.
Получив первую офицерскую звёздочку, он рассчитывал вернуться в свою прежнюю часть. Но его направили в
14-ю гвардейскую отдельную противотанковую артиллерийскую бригаду. Чему потом он был безмерно рад. Потому что его новая бригада двинулась прямиком на Берлин. Первого мая 1945 г. в ходе одной из последних боевых операций в немецкой столице, будучи уже гвардии лейтенантом и командиром взвода управления, Михаил не удержался. Попросил одного из наводчиков любимой 76-мм пушки уступить на время своё место. И с удовольствием отправил десяток снарядов в здание гитлеровской Рейхсканцелярии. А через несколько дней после того, как в берлинском пригороде Карлхорст был подписан Акт о безоговорочной капитуляции вооружённых сил фашистской Германии, пришёл вместе с боевыми товарищами к Рейхстагу. И, подобрав кусок валявшейся штукатурки, чёткими белыми буквами написал на одной из колонн: «Я – из Сибири, Михаил Борисов». Это был его первый в жизни автограф.
ВОЗВРАЩЕНИЕ К ИСТОКАМ
После четырёх лет войны непросто было перейти к мирной жизни, найти в ней свой путь. Приехав после демобилизации в Новосибирск, Михаил поначалу намеревался поступить в театральное училище. Но, как он теперь признаётся: «К счастью, набора в училище в тот год не было». Не став артистом, он решил стать юристом. Окончил Алма-Атинский юридический институт. А затем новый поворот – Кузнецкий горный техникум. Работал на строительстве шахт Кузбасса и Западно-Сибирского металлургического комбината. И ещё дважды возвращался на военную службу. Попробовал себя и в качестве военного журналиста.
А в голове всё это время теснились рифмы. Но после войны прошло больше пятнадцати лет, прежде чем он решил, что наконец созрел для творческой работы «по-взрослому». Лишь в 1962 г. Михаил Борисов позволил себе вынести написанные им стихи на суд читателей. Сначала на страницах «Кузнецкого рабочего», а потом в газетах Кемерова и Новосибирска. А в результате участия в конкурсе «Твоя звезда», организованном «Комсомольской правдой», разделил вместе с московским поэтом Владимиром Костровым первое место.
Вскоре Кемеровское издательство выпустило его первую книжку. Она обсуждалась на совещании молодых поэтов Сибири, и Ярослав Смеляков, руководивший творческим семинаром, поддержал поэта-фронтовика, выразив убеждение, что и на фронте поэзии его ждут большие успехи. А когда в Москве, в Воениздате, увидела свет третья книжка стихов Михаила Борисова, его приняли в члены Союза советских писателей.
С начала 80-х Михаил Фёдорович, уже готовившийся отметить своё 60-летие, целиком сосредоточился на писательской работе, которая была отмечена рядом престижных литературных премий. В том числе премиями им. Александра Фадеева и Константина Симонова. Сегодня на его личном мирном счету уже три десятка поэтических сборников, полных любви к Родине, которую он беззаветно защищал в годы Великой Отечественной войны. На прощание он подарил один из последних, названный «Всё это – она». Тоже о России и о войне. Там есть и такие строки:
Те бои – как мера нашей силы.
Потому она и дорога,
Насмерть прикипевшая к России
Курская великая дуга…
