Ольга Харламова,
Москва
Здравствуйте
Здравствуйте, все пробы осени
в листьях золотых, летящим танцем
заворожившей лес и просеки,
и небо, тронутое румянцем.
Здравствуйте, поля и селенья
под покровом дождей кропотливых,
и жгучие мои откровенья,
лишние для друзей суетливых.
Здравствуйте, морозы первые,
бейте рябину красную,
и недруги верные,
здравствуйте,
как я здравствую.
Никита Брагин,
Москва
У вокзала
Укрыться от осеннего дождя
в какой-нибудь харчевне у вокзала,
посконным духом жареного сала
немедленно насытиться, войдя.
Открыть блокнот. Немного погодя,
почувствовав, что голова устала,
за строчкой строчку с самого начала
прочитывать, за метрикой следя.
И удивиться – как немного надо
для музыки, звучащей у огня
сквозь суету и гам – не для награды!
Не ради отдыха на склоне дня,
но только, чтобы сердце было радо
и ты, родная, вспомнила меня.
Вера Бутко,
Москва
Всё хорошо
Всё тебя раздражает в последние дни:
Просьбы глупые, приступы собственной лени...
Ждёшь письмо, а приходят платёжки одни.
Как дожди начинаются – ломит колени.
По утрам перфоратор включает сосед.
С номеров незнакомых звонят разводилы.
Нет горячей воды. Вдохновения нет.
Сериалы и фильмы безбожно унылы.
Неуместное лето застало врасплох.
Простудилась. Порвавшись, рассыпались бусы.
Жизнь похожа на хлеб, что порядком подсох:
Так и давишься ею, не чувствуя вкуса,
И уходишь в себя, натянув капюшон.
Но, когда не на шутку становится худо,
Ты друзей уверяешь, что всё хорошо,
Потому что не хочешь казаться занудой.
Сергей Попов,
Воронеж
***
Нисколько не – что пел вразвалку,
ни грамма не – что пил взатяг
и не включался в перепалку
на запредельных скоростях.
Земля прикидывалась вешней,
и с нарастающим теплом
кормили женщины черешней
за нескончаемым столом.
Но ни слезы о самобранке,
о вкусе ягод-ягодиц
там, где братания и драки,
и вопли падающих ниц.
Где за последние объятья
у надвигающейся тьмы
полупридуманные братья
безумье жалуют взаймы.
Взаимодействие с тенями
развоплощению сродни –
мерцают в сумеречной яме
обворожительные дни.
И застывает на сетчатке
крутая линия груди.
И проступает в отпечатке,
что полыхало позади.
Горазд выкидывать коленца
огонь на всех семи ветрах –
но хорошо на хордах сердца
ни пух не держится, ни прах.
В осклизлых камерах кромешных
нет ни подзола, ни золы –
лишь колгота живых и грешных
да крови острые углы.
Любовь пуста, как стеклотара,
вино пленительно, как смерть –
её сквозного перегара
завесу сроду не стереть.
Но из обрывочного пенья
и прободного пития
опровержение успенья
в десятку бьёт через края.
Анатолий Аврутин,
Минск, Беларусь
***
Моргает лампа… При неверном свете
Записываю заповедь в тетрадь…
И всё гадаю – заповеди эти
Неужто вправду можно соблюдать?
Когда вокруг всё призрачно и сиро,
И просветленья, в общем-то, не жди,
Твердить: «Не сотвори себе кумира…»
Но кто же – главари или вожди?
И не они ли, истину туманя
И мир сводя с небесного пути,
Нас оставляют с дыркою в кармане,
Но любят повторять: «Не укради…»
А «Не убий…»? Под сладкие витийства
Про честь, про долг пред отчею землёй
Мальчишек посылают на убийство,
А очень часто – просто на убой…
Так в чём мой грех? Опять идя по краю,
Где рядом – бездна, ужасов полна,
Любил… Люблю… Чужой жены желаю…
Она согласна... В чём моя вина?..
В ответ молчанье?.. Значит, будь, что будет, –
Давно привык стоять среди стихий.
Да, грешен я… И пусть меня осудят
Забывшие, что прежде – «Не убий…»
Ирина Моргачёва,
Санкт-Петербург
***
Живое на живом любить,
Из раны ножевой воскреснуть,
В легенду превратиться, в нить,
В тончайший свет во тьме окрестной.
Звездой над домом у пруда
Остаться вечно негасимой,
Из дыма строить города,
Из пепла возрождать Россию.
Судьбе, рассудку вопреки,
Молиться, верить бесконечно
В святые чудеса, в стихи,
В людскую тихую сердечность.
И только так, сейчас и здесь!
Увы, стремления не новы.
«Хлеб наш насущный даждь нам днесь» –
Всему глубинная основа.
Светлана Панина,
Екатеринбург
***
Голос неба – твой слог и его продолженье
в глубь зарниц, там, где речь – новоявленный цвет.
Изначальная треть золотого сеченья
не даёт без любви, просто так, умереть.
В изменившийся мир ускользает дорога,
а смятенья схоронены в грунт полотна.
Серединная часть – восклицание Бога,
а любимая та, что – в тени и одна.
Совершенный глагол обернулся лозою,
синь небес так звонка, как шлепок невзначай.
Отсечёшь и отдашь, не скандаля с судьбою,
той любови восторг, если слог – через край…
Максим Замшев,
Москва
***
Жизнь на обочине жизни – занятное дело,
Здесь кабаки и сортиры, овраги и смерть.
Вот и дожил, золотая судьба оскудела
И превратилась в дешëвую жалкую медь.
Помню, бабуля вязала крючком, и под лампой
Виделись мне то пираты, то их корабли,
Ну а потом под искусственной ëлочной лапой
Чей-то подарок до Святок валялся в пыли.
Юность хотела проткнуть бутафорскою шпагой,
Я увернулся, везения выпросив впрок.
Надо мне было по жизни тихонечко, шагом
Перемещаться, а я всë бежал наутëк.
...Выпьешь, уснëшь, а под утро пустая тревога
Выведет в небе чужие совсем письмена.
Жизнь на обочине жизни, а где же дорога,
Та, что была развесëлым народом полна?
Та, по которой тащили мешки, и в телегах
Девки визжали, прохожих румянцем дразня?
Нет ничего, только память под скомканным снегом,
Только любовь, что до срока хоронит меня.
Светлана Сырнева,
Киров
***
Город ночной – постоялый двор
для всех, кто уснул за стенами зданий.
Строго на окнах несут дозор
чуткие фикусы и герани;
возле дороги и там, и тут,
как на собранье, сойдясь в аллею,
клёны из воздуха влагу пьют,
искры цветов призывно белеют.
Новых просторов себе ища,
высятся травы в дремоте улиц.
Из темноты побеги плюща
целый забор обнять протянулись.
Здесь, не боясь ни шин, ни людей,
словно прообраз ожившего слитка,
переползает бетон площадей,
движется к цели своей улитка.
Смотришь и смотришь с обрыва вниз,
вглубь, где незримо ручей лопочет.
И, подойдя вплотную, навис
космос огромной, дышащей ночи.
Вот оно, жизни живое дно,
мир без центра и без окраин,
мир, где отдыха не дано,
мир – единый всему хозяин.
Здесь виноградная зреет гроздь,
здесь в океан сливаются реки,
здесь человечество спит, как гость,
который завтра уйдёт навеки.
Игорь Тюленев,
Пермь
Бабушка Анюта
В невесёлую минуту
Вспомнил бабушку Анюту.
К ней от мачехи сбегал
Кости греть на русской печке,
Искупавшись в зимней речке,
Как французский генерал.
Ночь, в ночи две сигаретки,
Две блестящие монетки,
Два зелёных уголька…
Сердце выпало из глотки,
Тут заметил выше тропки
Три стеклянных огонька.
Да, тогда водились волки
В хвойно-каменной сторонке,
Помнишь, батюшка Урал?
Взвоют – стынет кровь по жилам,
Если был бы я служивым,
Я б с собой мортиру брал.
Отодвинув прочь заслонку,
За родимую сторонку,
Погружала в печь ухват
Бабушка в крестьянском платье,
Плыл обратно на ухвате
Чугунок, одетый в пар.
Хоть крупинка за крупинкой
В супе бегала с дубинкой,
Ешь от пуза, как мужик…
Алюминиевая ложка
Над столом висит, как брошка,
Отражая этот миг.
На сундук швырнув рогожку,
Скинув с зябких плеч одёжку,
Забираюсь под тулуп.
В сне глубоком вижу царство,
Где нет злобы и коварства.
Где друг дружке каждый люб.
Где по небу ходят кони,
Нет волков и нет погони.
А в светёлке дева-мать
Шепчет листопада тише:
– Подойди, сынок, поближе,
Лобик твой поцеловать…
Тут я, дурачок, проснулся,
Или луч ресниц коснулся,
А по ним слеза бежит.
Жизнь моя стоит в тумане,
Как похлёбка бабы Ани.
Нужно как-то дальше жить.
Ольга Бородина,
Ижевск, Удмуртская Республика
* * *
Сколько раз ещё мне ошибаться,
От дверей закрытых отступать,
До мечты почти уж добираться,
Упускать её – и вновь искать.
Сколько раз меня ещё поманит
Горизонта иллюзорный свет!
Годы жизни Время прикарманит,
И Судьба столкнёт в пучину бед.
Улыбнусь, заплачу я, наверно, –
Но меня уверенно ведёт
Дальнозоркая звезда Венера,
Узелками жизнь мою плетёт.
«Доля такова», – я успокою
Душу, что не ведает покой.
И опять взмолюсь: «Не будь другою –
Пусть тобою властвует огонь!»
Перевёл с удмуртского Сергей Матвеев
Михаил Попов,
Москва
Опустился вечер подмосковный,
Пар встаёт с невидимой реки,
Ударяет колокол церковный,
Мир внимает, что же ты – реки!
Вынянчил и выпестовал слово,
Есть момент, его произнеси,
Слово – корень жизни и основа,
Издавна так было на Руси!
Ведь не только люди и их дети,
Всякий дол и даже всякий куст,
Всё, что есть живущего на свете,
Предвкусительных налилось чувств.
Но недолго. И пришёл в расстройство
Механизм единства всех и вся,
Поэтическое ты утратил свойство,
Ерунду какую-то неся!
Сусанна Шерстяк,
Донецк
За всё воздастся
«Мне ж – призвание как плеть –
Меж стенания надгробного
Долг повелевает – петь».
Марина Цветаева
Когда к стене прижала жизнь, припёрла
И чувствую – не выжить, не успеть,
Беру я курицу-поэзию за горло,
Заставить чтобы и рыдать, и петь.
Кудахчет, кукарекнув, эта птаха,
То курицей поёт, то как петух.
И, чтобы молча не пойти на плаху,
Звучит мой стих, хотя мой взор потух.
Смотрю я оловянными глазами
На ту беду, что разлеглась вокруг.
Как выдержать военный нам экзамен
И пережить то, что на нас свалилось вдруг?
Стреляют «вояки» с закрытыми глазами,
Чтобы не видеть муки жертв своих.
Хоругвями, святыми образами
Сам Филарет благословляет их.
И заверяет, что им грех простится,
Когда взлетят их души в Небеса.
Пусть стих мой – не поэзия, а курица – не птица,
Но слышу с Неба я иные голоса.
Пророчествую, что за всё воздастся
И никакая кровь не смоет этот грех.
Так просто развалилось государство –
Как клювом ворона расколотый орех.
Всё это зло припомнят вам потомки,
За тридцать сребреников обрекли страну.
Не крылья за спиной у вас – котомки,
В которых тащите людей вы на войну.
Я проклинаю вас – тех, кто стоит у власти,
Терпению народа есть предел.
Напились крови и наелись всласть вы,
Но боком выйдет вам страны раздел…
Прокукарекав, прокудахтав эти строки,
Сомкнёт моя поэзия уста.
Живу надеждой, что наступят мира сроки,
Ну а пока – казна моя пуста.
Александр Ветров,
Клин, Московская обл.
***
Красива осенью природа.
(Ну, кто мне будет возражать?)
Особенно, когда погода
Даёт ей золотом сверкать.
Волшебна осень золотая.
Поэты все, сходя с ума,
Восторг свой чудно изливая,
Сложили ей стихов тома.
И я люблю её. Но всё же
Мне осень поздняя милей.
Она во многом мне дороже,
Приятней, ближе и родней.
Её люблю я в дни ненастья,
Когда, собою смущена,
Лишившись быть красивой счастья,
Стоит без золота она.
Когда туманы даль скрывают,
В садах дожди шумят с утра,
И в кучи золото сгребают
Уже холодные ветра.
Когда кругом пруды застыли,
Стал очень редким солнца луч,
И низко с севера поплыли
Большие стаи тёмных туч.
Люблю я вид её печальный,
Люблю бродить среди полей,
Грустя, смотреть на сумрак дальний
Угасшей осени моей.
Виктор Шибанов,
Ижевск, Удмуртская Республика
Раскололась чашка
Раскололась чашка сине-чёрная,
Порожденье глины и огня.
Сотнями колючих звёзд фарфоровых
Брызнула по насыпи, звеня.
И теперь она обычный сор,
Хоть в себе хранит ещё узор.
Разгадать судьбы печальной ребусы
Кто-то, может, и сумеет… Но –
Вновь повторно ей разбиться вдребезги
Никогда уже не суждено.
Право быть разбитым тоже ценится.
И оно даётся только раз.
Всё, как говорится, перемелется,
Не об этом речь идёт сейчас.
Речь о том, что чашка сине-чёрная
Этот миг не в силах позабыть,
Потому что звёздный дождь фарфоровый
Никогда уж ей не повторить.
Перевёл с удмуртского Владимир Емельянов
Вадим Терёхин,
Калуга
Природа любви (по мотивам Рабиндраната Тагора)
Ночь чёрна, и лес как бесконечность!
В нём блуждает миллион людей,
Связывая, скручивая в вечность
Миллион событий и путей.
С кем и как живём – одна химера.
Не узнать друг друга в темноте.
И у нас осталось только вера –
Обрести спасенье в красоте!
Непрерывно ищем совершенство.
Ждём, когда, развеяв смертных страх,
В этой жизни явится блаженство
С детскою улыбкой на устах.
Запахи, прикосновенья, звуки,
Песни, отдалённые миры,
Проходя сквозь творческие муки,
Нам сулят небесные дары.
И тогда откроется мне книжка.
Я войду в иное бытиё.
И любовь как яростная вспышка
Озарит сознание моё!
Я скажу ей: «Жизнь благословенна!
И не зря я прожил столько лет!
Та одна,
Одна во всей Вселенной
Источаешь неподкупный свет»!
Анатолий Подольский,
г. Йошкар-Ола
Письмо из деревни
Пишет мама моя из деревни:
– Приезжай поскорее, сынок,
Даже сон мне приснился намедни,
Что метаем мы сено на стог.
Я сама уж сейчас не смогаю
И косить не хожу на лугу,
Только дни и недели считаю,
Всё дождаться, боюсь, не смогу.
Надо крышу у бани поправить,
У ворот заменить бы столбы,
А письмо помогает отправить
Мне соседка из крайней избы.
Я на Пасху ждала вас семьёю,
А теперь уже скоро Покров.
Обещал ещё прошлой весною
Привезти председатель мне дров.
А сама – ничего, не хвораю.
Всё сходить не могу на погост.
И от печки теперь угораю…
А за речку нам делают мост.
Я решителен очень порою
И поеду в родные края.
Починю, привезу и покрою,
Посижу за столом у тебя.
Ты прости, что я снова уеду.
Всё не едешь ты в город со мной,
И берёза у нашего дома
Шелестит, ожидая, листвой.