Этот снимок Саши Щуплова в «ЛГ» публиковался не один десяток раз. А сделал его Саша Волоховский, бывший фотограф, ныне модельер, в Литературном музее Самсона Вырина под Гатчиной. 11 лет подряд Щуплов приезжал туда по приглашению Сергея Есина на фестиваль «Литература и кино» и очень любил Гатчину. И каждый раз ездил в Выру. Я нахлобучил на него треуголку, благо нашего хулиганства не видел экскурсовод. Из этого снимка потом родилась литгазетовская рубрика «Станционный смотритель», выходившая вплоть до Сашиной смерти. Он так хотел собрать эти материалы под одну обложку. Не успел...
Я недавно вернулась из Геленджика, где возглавляла жюри Всероссийского фестиваля «Дети и книги», а потом побывала в знаменитом детском лагере «Орлёнок». И в Геленджике, и в «Орлёнке» с горечью и недоумением узнали о смерти Александра Николаевича Щуплова. Саши Щуплова. Сашеньки… Его любили и помнили. Особенно сокрушалась заведующая библиотекой «Орлёнка» Бронислава Фёдоровна Ядревская, библиотекарь с сорокалетним стажем, многое повидавшая на своём веку. В последние годы Саша часто бывал в «Орлёнке», талантливо и ярко общался с его незаурядными юными обитателями. Оставил по себе добрую память. Но…
В мою жизнь Александр Шуплов вошёл где-то в 70-е годы. Пришёл из армии и сразу попал в литературный семинар, в котором одним из руководителей была я. Таких семинаров для одарённой писательской молодёжи тогда проводилось много. Из начинающих поэтов хорошо помню Гену Касмынина, Гену Калашникова, Андрея Чернова. На их фоне Щуплов был заслуженно равным. Я не сомневалась, что этот человек будет серьёзно работать в литературе.
А потом была писательская поездка по Дальнему Востоку. Я её организовывала и возглавляла. И пригласила принять в ней участие двух молодых поэтов: Владимира Урусова и Александра Щуплова. «Старик» Ляшкевич, возглавлявший Бюро пропаганды художественной литературы Союза писателей СССР, засомневался: «Зачем они тебе?! Они ж ничего не умеют, выступать не умеют…» Я ему возражала и оказалась права. В поездке ребята увидели свою необъятную Родину, восхитились красотой Тихого океана, прониклись романтикой пограничной службы в Малом Хингане, покачались под ветрами Итурупа и послушали рокот вулкана Тяти… Да и выступать подучились. Сашка был смелым, бесстрашно, хотя и полушутливо, спорил со старшими, обнаруживая самостоятельный характер. Володя был тихим и скромным. Но оба они, вернувшись домой, хлебнув дальневосточного ветра, написали очень неплохие стихи. Дальний Восток пошёл им на пользу.
И тут начинается новая полоса в жизни Александра Щуплова. Он стал не только поэтом, но и увлечённым журналистом, издателем, собирателем фольклора. Работая в «Книжном обозрении», а затем в различных изданиях, последними из которых были «Родная газета» и «Российская газета», Щуплов проявил очень характерные для него качества. Он был весёлым, озорным, прикольным, склонным к добродушному хулиганству, к парадоксальности взглядов и поведения, – и при этом нежным, чистым, трогательным в умении любить и подставлять ненавязчиво и вовремя своё плечо, когда это было нужно. Его интересовали молодёжный сленг и ненормативная лексика. Он серьёзно и настойчиво занимался белорусской проблематикой, отражая это на страницах газет, ездил в белорусский детский лагерь «Зубрёнок» на Нарочи, бывал неоднократно на юношеских писательских встречах в Рязани, Подмосковье и других местах, бывал в писательских поездках по Польше, Монголии, Англии. В общем – вёл активную профессиональную жизнь.
Но самое главное – писал стихи.
Именно в последние месяцы своей жизни Щуплов был каким-то озарённым, вдохновенным. У него постоянно бурлило, клокотало неодолимое желание – почитать только что вышедшие из-под пера строки. И он читал их – радостно, самозабвенно. Чувствовалось, что ему самому они нравятся, нравится всё, что с ним происходит.
Это был какой-то захлёб. Помню, где-то в Коломне или в Константинове, где мы проводили Всероссийский фестиваль юных поэтов «Золотая роща», он поймал меня буквально за рукав: «Послушай!..» Я была усталая, слегка вымотанная работой с талантливыми детками. Но Щуплов как бы вдохнул в меня весёлую энергетику своих стихов, обрадовал безгранично. Я сказала ему: «Сашка! Это так здорово! Тебя прорвало. Отодвинь всё и пиши!»
Потом я прочла его последнюю подборку в «Литературной газете» и растрогалась до слёз. Стихи были прекрасны. Они были подлинными, настоящими стихами. Особенно самое первое, где Саша вспоминал друзей, ушедших из жизни:
…Кто там летит во мгле от звезды к звезде,
локтем подвинув облако невзначай?
Галя Безрукова плачет в тверской избе,
Гена Касмынин пьёт по-казахски чай…
В этом стихотворении, поминая ушедших из жизни и живых, Щуплов с безжалостной откровенностью выдаёт, что называется, «всем сестрам по серьгам» – и доносчику, и простаку, и неудачнику, и задаваке. Но не обидно, с такой сердечной приязнью, с такой любовью к людям, прошедшим через его жизнь!
Я вначале, читая материалы Щуплова в прессе, думала, что он как бы всеяден. Но потом поняла: он гибок, широк и беззлобен к инакомыслящим. Хотя, конечно, в чём я убеждалась неоднократно, в совместных поездках в Инту, Азербайджан и ещё куда-то, Саша был человеком с принципами, с идеологией, хотя за шутками-прибаутками на первый взгляд это не читалось. И ещё: с ним было хорошо! Он был хорошим товарищем, способным понимать, прощать, верить.
Как многие из нас, к себе, к своему здоровью Саша относился абы как. Вот и настигла его «пуля» посреди степи широкой. Внезапно и неумолимо.
У К. Симонова есть такие строки:
Никак не можем примириться с тем,
Что люди умирают не в постели,
Что гибнут вдруг, не дописав поэм,
Не долечив, не долетев до цели…
Саша Щуплов тоже умер в полёте, хотя последний его вздох и приняла больничная койка. Его последняя книга избранного «Стихи для тех, кто не любит читать стихи» – это и надгробие, и ниша, и завещание, и живое слово к живым. Он и сам – живой, в нашей памяти, в нас. Как он этого и хотел.
…А когда я умру и дорога во мне станет далью,
заскулят непоглаженно листья, деревья, щенки, –
я хочу, чтоб несли впереди не подушку с медалью,
а подушку с не выстывшей вмятиною от щеки.
Хоронили Щуплова «Российская газета», немногочисленная родня, друзья год назад, в дождливую августовскую субботу. Когда я подошла к гробу в последний раз, чтобы проститься с Сашей, и наклонилась к его холодному лбу, меня охватило мистическое чувство страха и восторга: мне показалось, что Щуплов улыбается! Что это? Может, я слегка спятила от пережитого, от невозможности смириться с происходящим?
Но Нина Краснова сказала, что она тоже видела, как Саша Щуплов улыбался. И ещё кое-кто из хоронивших заметил это…
Ладно, пусть это – всеобщая мистификация, гипноз горя, принятие желаемого за действительное. Но всё-таки – он улыбался нам! И да будет с нами, его друзьями и читателями, эта улыбка. Знак хорошо, деятельно, результативно, счастливо прожитой жизни.