Дарья Еремеева. Сестра гения. Путь жизни Марии Толстой.
– М.: Инфинитив: Лингвистика: Бослен, 2022. – 352 с.: ил.
Книга воссоздаёт жизненный путь родной сестры Льва Николаевича Толстого – Марии Николаевны, послужившей прототипом образа Веры в небольшой, не очень известной повести в письмах Тургенева «Фауст». Текст тургеневского «Фауста» – видимо, для облегчения участи читателя, которому не нужно будет бегать по библиотекам или искать в Сети, – в «Сестре гения» представлен. В характеристике главной героини Мария Николаевна узнавала себя: «Удивительное создание! Проницательность мгновенная рядом с неопытностью ребёнка, ясный, здравый смысл и врождённое чувство красоты, постоянное стремление к правде, к высокому и понимание всего, даже порочного, даже смешного, – и надо всем этим, как белые крылья ангела, тихая женская прелесть...» История отношений Тургенева и сестры Толстого, попытка отыскать причины несложившегося союза двух близких душ, несомненно, интересная линия книги: читатель увидит переплетение судеб и проекции характеров реальных людей на образы литературных героев. Мария Николаевна, умирая, почти повторит сцену ухода тургеневской героини: к повести «Фауст» она относилась трепетно.
А завершила она свой жизненный путь, приняв схиму, в Шамординском монастыре Калужской епархии, где прожила больше двадцати лет, искренне, всем сердцем, веруя и вымаливая прощение за рождение внебрачной дочери Елены, посчитав роман с её отцом за тяжкий грех. Все Толстые наделены были истинно русской безудержной страстностью. Внебрачные дети вообще нередки в мужском аристократическом кругу того времени, некоторые дворяне, женившиеся на крестьянках, наделяли сословными правами рождённое до брака потомство. Брат Льва Николаевича Сергей Николаевич после долгих лет сожительства с цыганкой обвенчался с ней, их дети стали Толстыми. В семье цыганку Машу любили. Судьба внебрачного сына Льва Николаевича Тимофея, родившегося до брака Льва Николаевича с Софьей Андреевной Берс, гораздо драматичнее и стоит отдельного романа. Возможно, Толстой опрощался и громил барство не только по убеждениям, а ещё и желая разрушить сословные барьеры для собственных чувств: прошлая любовь к Аксинье, матери Тимофея, могла подсознательно тянуть его к простому народу; он вспоминал Аксинью и сына в дневнике, укоряя себя за то, что учил других, по сути, не имея на то морального права. Тимофей вырос и служил кучером у законных сыновей писателя... Но для женщины-аристократки всё было много сложнее: внебрачный ребёнок стал бы несмываемым пятном. Поэтому девочка выросла в пансионе за границей. И в некоторых штрихах трагической судьбы Анны Карениной Мария Николаевна узнавала себя и многие годы испытывала муки раскаяния. Если её любимый брат был гением литературы, Мария Николаевна была равна ему в своей эмоциональной одарённости: она чувствовала глубоко и глубоко сострадала каждому, кто в том нуждался. О том свидетельствуют представленные в книге, ранее не публиковавшиеся отрывки из писем Марии Николаевны, изученных автором в отделе рукописей Государственного музея Л.Н. Толстого. Жаль, что Дарья Еремеева мало уделила внимания влиянию на впечатлительную Марию Николаевну мифологизированного образа прабабушки по отцу, лишь упомянув, что прабабушкой была монахиня Афанасия, а склонную к мистике «Машу с детства манили рассказы странников, церковные истории о чудесах и подвигах святых».
Последние главы книги освещают отношение Марии Николаевны к конфликту брата с церковью. Толстой веру в Бога не потерял, но, подобно представителям некоторых религиозных течений, усвоил «миросозерцание не церковное, но христианское» (так говорил он протоиерею Троицкому), то есть отрицал церковь как институт. На искренней вере Марии Николаевны это не сказалось. Она писала в 1902 году Софье Андреевне про «высокую жизнь духа, к<оторый> даёт и церковь, и молитва, и многое другое» и добавляла, что сказанное «нельзя разъяснить, не испытавши этот подъём духа, высота которого зависит от нас». В письмах из монастыря Мария Николаевна предстаёт уже не только глубоко чувствующей женщиной, но и мыслителем, угадав в брате «зеркало русской революции». Вот как рассуждала она в письме к дочери Елене об убеждениях Льва Николаевича и влиянии их на простой народ: «...мужики этой его философии понять не могут, и у них из этой философии вот что выходит: неповиновение власти, бунт и разорение помещиков... У нас по деревням разбрасывают печатные листки (прокламации) самые красные и уверяют, что это Л. Н. (…) нельзя не подумать, что он косвенно в этом виноват». Конечно, Толстой острее других чувствовал, что впереди – великие потрясения: «Нас грабят – это ещё милостиво. Это та мысль о мщении, которая вошла в сознание народа; она не пройдёт». Но не давал себе признаться, что, расшатывая православную основу народной жизни, имеющую церковную форму, сам невольно способствует взрыву ненависти, «которая копилась веками за обиды» и «теперь ищет выход».
Любовь Марии Николаевны к брату – автор «Сестры гения» это очень ясно показала – не вступала в противоречие с её религиозностью и с церковными запретами. И Лев Николаевич, оберегая её душу от своего интеллектуального протеста, просил: «Поклонись от меня всем твоим монашкам. Помогай им Бог спасаться. В миру теперь такая ужасная, недобрая глупая жизнь, что они благой путь избрали, и ты с ними». И, конечно, не случайно перед смертью он приезжал к сестре в монастырь.
В аннотации сказано: «...у Марии Николаевны Толстой был непростой характер и трудная жизнь». Всё-таки слишком общие слова. Да, Мария Николаевна была несчастлива в браке, страдала из-за разлуки с младшей дочерью, потеряла сына, но не личные беды и трудности – главное в её судьбе, а последовательный путь восхождения, который не бывает лёгким. Восхождения от моря чувств и наивного взгляда на мир к мыслечувствованию и высокой жизни духа. Она этот путь прошла. И последнее тяжкое испытание, привнесённое в её судьбу братом, выдержала. И потому обычная её человеческая жизнь, озарённая тихим светом веры и покаяния, на страницах книги перерастает почти что в житие.