Алексей Бадмаев
(1925–2007),
народный писатель Калмыкии
Воевал в составе 51 й армии в Сталинграде. Народный писатель Республики Калмыкия, почётный гражданин Калмыкии. Автор романов «Мукебэн», «Зултурган – трава степная», «Там, за далью непогоды», «Реки начинаются с истоков». Издано собрание сочинений в 3 томах (1985–1986). Награждён орденом Отечественной войны I степени, в 1943 году был награждён медалями «За боевые заслуги» и «За оборону Сталинграда».
В эти летние ночи в Бресте Утнасун слышал лязг гусениц танков, фырканье моторов тяжёлых машин с той стороны границы. Но политруки ежедневно на занятиях говорили, что войны не будет, что в 1939 году наша страна заключила договор с Германией о ненападении и это гарантия мира. Красноармейцы, служащие на границе, чувствовали приближение войны, но высказываться вслух об этом никто не решался.
Ночью 22 июня Утнасун встал на караул у двери штаба полка, который размещался в каменном здании. Разводящий ушёл.
Утнасун смотрел, как светлеет небо на востоке, и думал о том, что в родной его степи уже наступило утро. Хаалга, наверное, подоила корову, несёт ведро, полное перламутрового молока, в дом, весёлым голосом отгоняя крутящуюся у ног собаку.
Вдруг со стороны границы он услышал гул, и тотчас в небе появились самолёты. Задрав голову, Утнасун замер, глядя на тёмные незнакомые очертания силуэтов.
– Красноармеец! Откуда летят самолёты? – крикнул, высунувшись из окна второго этажа, дежурный капитан.
– Они летят с запада на восток, – только и успел ответить Утнасун.
Страшный вой раздался совсем рядом, и тотчас оглушило взрывом. Пламя взвилось над деревьями, заслонявшими здание штаба полка. Всё, что происходило потом, слилось в кровавый кошмар. Кричали раненые, метались простоволосые женщины, плакали дети. Он тушил пожар, вытаскивал горящие документы. Вдруг оказался в дзоте, на внешнем бастионе крепости. Рядом – его второй номер. У пулемёта – лужа крови. Когда много дней спустя ему рассказали, что их бастион держался двенадцать дней, он не поверил. Ему казалось, что это был всего один долгий день и одна долгая ночь.
Последнее, что помнил, – невыносимая жажда, голод и крики на незнакомом резком языке. Потом навалилось что-то чёрное, и он провалился в бездонную пропасть небытия. Это рухнула стена бастиона, погребя Утнасуна под обломками. Было ещё что-то непонятное и страшное. В звенящей тишине бегали фигуры в серо-зелёных мундирах, раскрывая беззвучно рты. Всё плыло и кружилось. Куда-то толкали, лил проливной дождь, деревянный пол качался, кто-то в темноте положил в его ладонь сухарь. Снова забытьё, и вдруг – ясное синее небо, поросшие лесом невысокие горы, колючая проволока, брезентовые палатки. Он попытался встать с земли. Она словно уплывала из-под него, как плот, когда с берега пытаешься ступить на него.
Его назначили санитаром в лагерный лазарет. Дни и ночи он стирал грязные, окровавленные бинты, снятые с раненых и умерших, сушил, и бинты снова шли в дело. Спал два-три часа там же, в прачечной. Иногда его вызывали в лазарет помочь другим санитарам. И вот однажды его тихо окликнули по имени. За три года плена Утнасун отупел, ослаб душою. Душный, зловонный ад, в котором жил он теперь, отъединённость от товарищей, пускай таких же узников, но товарищей, сделали его жалким, пугливым человеком. Месяцами он ни с кем не разговаривал, в прачечной работали вместе с ним трое мрачных греков, и вдруг – родной язык!
– Утнасун, не узнаёшь меня? – спросил боец на чистом калмыцком языке.
«Странно, лицо русское, а говорит по-калмыцки. Чисто. Наверное, из тех провокаторов, что зазывают на службу к фашистам. Один такой приезжал, сулил золотые горы. Тогда притворился недоумком, и щеголеватый подонок махнул презрительно рукой. Теперь появился новый».
Утнасун молча мыл пол.
– Я – Гриша. Тукмаков Гриша, – сказал тот тихо и застонал от боли.
– Гриша! – Утнасун поднялся с колен, грязными мокрыми руками обнял школьного товарища. – Гриша, никогда не думал встретиться с тобой здесь.
– А кто думает о встрече в аду? По-моему, ад, о котором вам рассказывал Бомбарджан, – просто рай по сравнению с этим местом. Единственно, что утешает: если суждено умереть – умрём теперь вместе.
И Гриша рассказал, что был разведчиком на Волховском фронте. Ночью пошли за «языком», попали в засаду. Отстреливаясь, стали отступать. Погибли два разведчика, а Гриша был ранен и пополз к своим. Немцы подобрали его, когда он был без сознания. Очнулся в какой-то низинке, понял, что в плену. Немцы сидели в сторонке, покуривали, а он лежал на плащ-палатке. Вспомнил, что с собой две гранаты, полез осторожно в карман брюк, но один из немцев, видно, заметил, что-то сказал, и остальные засмеялись. Они, конечно же, обыскали его, забрали всё.
Перевод Ольги Мирошниченко