Почему «Записка о древней и новой России» была запрещена как в царской империи, так и в Советском государстве
, доктор исторических наук, КАЛИНИНГРАД
Мы излишне смиренны в мыслях о народном своём достоинстве…
Н.М. Карамзин, 1802 г.
В этом году исполняется 200-летие «Записке о древней и новой России» Николая Карамзина. Есть все основания полагать, что беды, обрушившиеся на Россию в эти два века, во многом стали следствием забвения нашими политическими элитами XIX–XX веков уроков Карамзина.
Возвращение России к цивилизующему самостоянию уже более двухсот лет стоит на повестке дня. Сегодняшние бесконечные упрёки в адрес русского народа со стороны ряда полуофициальных деятелей и «идущих вместе» с ними «правозащитников» только подтверждают обоснованность высказанного предположения. Две прошлые неудачи политического завершения Русского возрождения – пушкинско-тютчевско-достоевская и солженицынско-шукшинско-высоцкая – свидетельствуют о значимости сохраняющего актуальность исторического задания.
Русские ещё живы, и это не даёт покоя многим. Россия стремится к третьей попытке «возвращения к себе».
Наша история последних столетий станет понятнее, если мы будем изучать раскол элит империи и СССР именно по русскому вопросу. Соглашаясь с констатацией социолога Л. Бызова («ЛГ», 2011, № 22), что современный правящий режим «остановился» перед неким «рубежом», трудно не возразить по поводу следующего его тезиса: «Одной национальной энергии русских не хватит на то, чтобы консолидироваться как нации и обрести политическую субъектность».
Но вместо нас и ради нас никто стараться не будет. Россия исторически сложилась как Русское государство, образованное на Русской земле. Эти понятия укоренены в народном самосознании долгой русской историей. Другая судьба, чем та, которую предполагает эта русская идея, у нас никак не получается, да и не может получиться в принципе, как бы кто-то ни старался со времён Петра I.
Карамзин осознал значение духа народности, этого «краеугольного камня» в здании великой державы, от её политики до инженерной мысли. К сожалению, правящая элита петровской империи, а затем СССР, несмотря на прозрения отдельных деятелей, не сумела подняться до его уровня. Раскол между национальной и интернационалистской частями российской элиты до сих пор является главным системным препятствием русского возрождения.
Екатерина Великая, Александр I, Александр III, в советское время Сталин и Брежнев, бывало, делали ставку на основополагающее русское начало, но и у них не было полного понимания его судьбоносности. Что уж говорить о других, при которых «русофобия отдельных русских людей», как выразился Тютчев, стала распространённой элитарной болезнью, перекочевавшей и в наше постсоветское время?!
Отсюда и удивительные повторы в получении ударов от «одних и тех же граблей», на которые мы все склонны наступать. Вот пример. Матушка Екатерина, полюбившая своё новое отечество и радевшая о его славе, учила, что в России, в этой «вселенной», нельзя на высшие посты назначать немцев, так как те «не довольно любят русских». С другой стороны, Екатерина, как отмечал Карамзин, не умела противодействовать «вредным следствиям Петровой системы», и «чужеземцы овладели у нас воспитанием, двор забыл язык русский», а «сыновья бояр наших рассыпались по чужим землям тратить деньги и время для приобретения французской или английской наружности». Эта болезнь в наши дни только усилилась.
Налицо дилемма: русское чувство, усвоенное Екатериной, требовало национально ориентированной политики, а новомодное внешнее европейничание влекло к подражательности. Карамзин и Пушкин были призваны разрешить это противоречие, и они нашли органический синтез русизма и европеизма.
Временами и Александр I следовал советам Екатерины Великой, особенно в страшную годину борьбы с наполеоновской Европой, надвинувшейся на Русь. Двести лет назад царь внимал в Тверском дворце Карамзину, который учил его русскости, знакомя с «Запиской о древней и новой России» в её политическом и гражданском отношениях. Мыслитель говорил о непременной важности для знати иметь «привязанность к нашему особенному», испытывать «уважение к своему народному достоинству».
Пётр I в стремлении к величию империи, пишет Карамзин, исказил русский лик. «Искореняя древние навыки, представляя их смешными, хваля и вводя иностранные, Государь России унижал россиян в собственном их сердце. Презрение к самому себе располагает ли человека и гражданина к великим делам?»
Карамзин пояснял: «Два государства могут стоять на одной степени гражданского просвещения, имея нравы различные». Обычаи народа нельзя устранять сверху, это «есть насилие, беззаконное и для монарха самодержавного». Карамзин заметил, что Пётр I «не хотел вникнуть в истину, что дух народный составляет нравственное могущество государств… нужное для их твёрдости».
Страшным стал внутренний разлом России. Верхи отделились от народа, который «увидел немцев в русских дворянах». «Честью и достоинством россиян сделалось подражание. Имя русского имеет ли теперь для нас ту силу неисповедимую, какую оно имело прежде?»
Царь Александр I кое-что понял, тем более что назревала война с Европой. Но вот настали мирные времена, и почти всё вернулось к петровскому «перегибу». А ведь Карамзин советовал «забыть Европу» и «думать единственно о России, чтобы сохранить её внутреннее благосостояние». Он писал, что России стыдно быть чьим-то орудием и, наоборот, ей в натуральном своём величии не зазорно «отказаться от Европы», приученной эгоистически пользоваться русской отзывчивостью.
Александр I в эйфории победы над Наполеоном решил слиться с Европой. Французскую контрибуцию он тратил частью на закупки английского сукна для пошива обмундирования для армии, частью на украшение чужой Варшавы, включённой во главе автономного Царства Польского в состав империи, несмотря на недовольство патриотов. Россия вернулась к самоубийственной политике, добровольно заботясь о своих геополитических противниках – Австрии и Пруссии.
Можно смело говорить о некоей отрицательной нравственной и политической преемственности политических элит царской империи, позднего СССР и современной «демократической» России. Природа этого затянувшегося национального сбоя в нехватке у политиков духа народности, того, что Пушкин называл русским духом, а философ пореволюционного зарубежья Иван Ильин – русской идеей, являющейся идеей сердца.
Карамзин писал о главенствующем значении русского народного характера, который недопустимо насиловать сверху, или, как говорят сегодня, «форматировать». Эту мысль уловил чуткий Пушкин.
Как же часто наши правители прошедших двух столетий забывали, а то и враждебно относились к русскому народному духу! Именно в этой системной, непрерывно наследуемой до сих пор ошибке следует искать причины наших исторических поражений последних столетий и особенно десятилетий. К 1917 г. русское царство «рассыпалось».
И тогда, и сейчас власть принципиально не слышит русских. Слово Карамзина – о недопустимости такого положения. Ещё в 1792 году мыслитель сделал программное заявление, к которому сегодня надо ещё внимательнее прислушаться: «Кто из нас не любит тех времён, когда русские были русскими; когда они в собственное платье наряжались… жили по своему обычаю, говорили своим языком по своему сердцу, то есть говорили как думали?» Карамзин и позже настаивал на необходимости крепить «национальную гордость», поскольку «смирение в политике вредно». Он напоминал об очевидной истине: «Кто самого себя не уважает, того, без сомнения, и другие уважать не будут».
Задолго до революций 1905 и 1917 гг. во властной элите империи русофобия уже стала заметным явлением. Тютчев критиковал пореформенных деятелей, презрительно относившихся к великороссам за их якобы нецивилизованность, а по сути, за особый народный характер, который нельзя подверстать под любимые ими западные образцы. Тютчев говорил, что эти сановники, смолоду пребывая в среде, близкой их немецким и польским матерям, привыкли «медиатизировать» русскую народность. То есть относиться к ней как к средству для каких-то своих аристократическо-олигархических целей.
Тютчев в 1855 г. так подвёл итог царствованию Николая I: «Сознание своего единственного исторического значения… совершенно утрачено… в так называемой образованной, правительственной России». Это было приговором. Тютчев, знавший верхи империи как свои пять пальцев, отмечал, что «власть безбожна» и «все сочувствия династии – немецкие». Достоевский вторил единомышленнику: «Эх, кабы они в верхах поняли, но ведь ничего не поймут».
Сановная знать, а за ней и большая часть интеллигенции всецело ушли в подражательство: одни – английским лордам, другие – немецким марксистам. О Руси самобытной они забыли, вот она и сошла со своего естественного пути.
В советском XX веке «безнародность» политики и жизни в конце концов только усилилась. Писатель Леонид Бородин так «подводил черту» под советским периодом, не вернувшимся к русскости «по Пушкину, по Тютчеву»:
Сквозь песни молодецкие
Мы ищем нашу Русь.
Нам бабки досоветские
Вложили эту грусть.
Но тропы опечатаны.
Не тронь! / Не воскреси!
Последние внучата мы
Несбывшейся Руси!
Западнизм разных типов преобладал в политической и интеллигентской элите. Железобетонный марксизм, въевшийся в сознание номенклатуры, не давал ей понять правду русской жизни. Русские партийцы сдерживали русских художников, учёных и общественников. Национальная элита оказалась расколотой, как и до 1917 года, что предопределило крах 1991 года.
В 60-е годы наступило состояние, типологически сходное с тем, которое было до революции, когда верхи не давали свободу действия Пушкину, Ивану Киреевскому, когда преследовали национальную прессу. Политика верхов, как и прежде, торила дорогу прямым радикалам-западникам.
Аберрация сознания советской верхушки соответствовала росту её безнравственности. Государственники Андропов, Крючков и практически все деятели их ранга с таким же самоубийственным для страны рвением, как и когда-то Бенкендорф, преследовали носителей русского самосознания и тем самым плодили внутренних врагов Отечества. Носителям русской идеи не дозволяли даже излагать свои взгляды, не говоря уже о том, чтобы пустить их в политику.
Вспоминаю, как мне, много выступавшему с публичными лекциями в Самаре и области в 80-е годы, никакого труда не стоило увлечь аудиторию словом о русской традиции самобытности, её классиках и современниках. Люди в НИИ, отделениях милиции, колхозах, заводских коллективах сочувственно слушали изложение мыслей Карамзина, Пушкина, славянофилов и почвенников, соглашаясь, что «это наше всё». Народ тянулся к родному, власть же влеклась к другим рубежам. Нехватка духа народности привела к параличу воли. Они были больны забвением всего русского, о чём как системном недуге двести лет назад сказал Карамзин. Но «Записка» его была запрещена не только в большую часть царского времени, но и в советский период.
Петербургский исторический цикл до сих пор не завершён, хотя несколько поколений носителей русской идеи, начиная с Фонвизина и Карамзина и заканчивая Флоренским, Солженицыным, Шукшиным и другими, предлагали и предлагают элите пути возвращения России на круги своя. Пока она глуха к пророкам своего отечества, как заметил однажды Высоцкий.
К сожалению, в постсоветское время главный элитарный порок прошлого – безнародность – не преодолён. Правящие круги, всё твердящие о «многонациональной стране», стараются не замечать русских, коих в стране около 80 процентов, и оттого жизнь становится всё страшнее. Представители бывших советских народов, почуяв усиление потребительского отношения верхов к русским, активно встроились в созданный ещё большевиками режим всемерной эксплуатации России.
Множатся протесты граждан, доведённых до отчаяния наркодилерами и бандитами из этнических группировок.
Власть вместо наведения порядка в милиции-полиции, сообразуясь с правилом Карамзина «искать людей», пытается искать лишь новые «сухие формы», не устраняя беспочвенности своего стиля. Всё тревожнее становится в стране. Неужели власти думают, что такое унизительное для русских положение может быть благотворным?
«Правила, мысли народные… лучше всех бренных форм», – писал Карамзин. «Казна богатеет только двумя способами: размножением вещей или уменьшением расходов, промышленностью или бережливостью». Ни то, ни другое правило у нас не соблюдается. Зато всё хотят закупать за рубежом – танки, самолёты, корабли… Затратных, не нужных народу прожектов «тьмы и тьмы».
А ещё в «Записке» говорится о «бессмысленном правиле» некоторых правителей «удерживать умы в невежестве, чтобы властвовать тем спокойнее». О том, что «вся беда от того, что мы образовали свои университеты по немецким [образцам], не рассудив, что здесь иные обстоятельства». Сегодня мы «болонизируем» своё образование, слепо копируя то, чего не следует копировать.
Самое главное задание – «Стать самими собой», – поставленное гением Русской земли, остаётся на повестке дня.