В день пробуждения

Решение сердца

Сначала налево, потом направо,

И снова налево надо...

Ум – командир, но сердце не слышит его команды.

Ум дважды два разрешает, ответ знает,

А сердце ответ ума дважды два отрицает.

Спит человек. Умирая, он вдруг просыпается.

В день пробуждения сущность его открывается.

Жизнь озарив, принимает решение сердце.

Сердце – сам Бог, неприступный Король королевства.

Его указы исследует разум с доверием.

Это похоже на тщательный труд подмастерья.

Или так: все поврежденья травмируют силу ума,

Но сердцу ранения не навредят.

Первый пост

Выпей глоток призыва к вечерней молитве

И ощути путь молитвы в морях сердечных:

«Прими, пожалуйста, первое благо и вечное».

Выпей глоток призыва к вечерней молитве.

Месяц родился, земля появилась из тьмы,

Мы спасены.

С первым постом моя дочь в зеркалах хорошеет.

Община стала согласной со скоростью света.

Месяц родился, земля появилась из тьмы,

Мы спасены.

Хлеб наш горячий, Бог справедливый, ты в полном порядке.

Пусть быстрей движется трафик е-5* с этим маршем.

Папа ваш снова приедет домой чуть пораньше,

Чтобы зажечь очаг и прочитать в ваших лицах:

Хлеб наш горячий, Бог справедливый, ты в полном порядке.

__________________________

* - е-5 trafige (Kartaltepe) – дорога к Стамбулу.

Любить Симбада

Ты не народный герой и не лидер студентов,

Не гордость великих учёных, не принц поэтов.

Ты не был им близок, не смотря на то, что

Прошёл семь морей,

Как лучший географ и лучший рыбак планеты.

Не героическим был твой арабский меч, а игривым.

Щедро одаривал водного монстра, стриг его неустанно.

Сколько же плачущих женщин ты бросил в портах блудливых,

Но ты не оставил дебатов о трактате имл-и-бурхане.

Ароматом специй востока сказки благоухают.

Не одинаково память рисует Цейлон, Серендиб.

Ни капли крови с твоей бороды не упало,

И масло розы не капало с бороды.

Какие искал ты подводные в юности камни,

Кто знает,

Какой призыв миру в короткую зрелость дарил.

Твой слух был надмирным, ты выдумал воспоминания.

Я не искал высочайших причин для любви,

Я просто тебя любил.

Что такое любовь?

– Что такое любовь? Как сказать о любви?

– Ты как тигр скажи. Тигр любви не таит,

  И в глубоких следах на холодном снегу

  Слышен голос его в сочетании букв:

  «Ask» – любовь, и звучит в отпечатках следов «A» «Se» «Ke».

  Звук любви – это знак на снегу, на песке...

– Я услышал. Откуда приходит она?

– Может, с неба, как дни... Из пустыни, из сна...

– Кто достоин любви? Как она выбирает?

– Как сцепляют кольцо за кольцо, наблюдает

  Острым взглядом могучего ястреба, ждёт...

– Как понять мне, когда будет сладкий черёд?

– Мы не знаем, мы можем лишь верить и ждать.

  А увидеть её нам глазами нельзя.

  И смешно бесконечно твердить: «Я люблю!»

  Громких слов барабаны стучат, гремят, бьют...

  А любовь, как орешек – растёт и цветёт,

  Созревают в скорлупке два сердца, как плод.

  Если рано найдёшь, скорлупу разобьёшь, –

  Разобьёшь и любовь.

  И быть может, поймёшь,

  Что внутри скорлупы жизнь два сердца таит

  От того, кто внимательно смотрит с земли.

Желая рассказать

Сияют серебром осенние потоки.

Проголодалась страсть и жажда лета.

Весёлых молний дождь проводит токи.

Он завтра радость принесёт в жилища ветра.

Дождь, сильный дождь – всем что-нибудь приносит.

И мельницы вдали круги вращают,

А струи вкрадчиво историю читают,

Деревья верят в этот тихий голос

И слушают таинственную повесть.

Шум капель звуки белок заглушает.

Дождь мой, ты бродишь по лесам, как новость,

В которой я, конечно, тоже был.

Остановись!

Смотри!

Ты завершился,

Как острый карандаш, что пару строчек сотворил,

Не тлеющие под дождём, как осени плоды и листья.

Спорный вопрос

Поэма

Бог мой, позволь поговорить с тобою, не взыщи.

Ты отвечаешь, но не слышу я, прости.

Я очень много говорил пустого, как немой.

И вот остыл, как недопитый чай в стакане, Боже мой!

Ты сахар положил на дно, но сладко мне не стало.

Читал я надписи футболок, в них твой ответ искал я,

Искал в названьях улиц, в письменах таблиц.

Сознанья мрак не пересёк границ,

Во мраке озарение застряло...

Я даже слов дождя не понимаю,

Замёрз я в ледяных снегах, ты знаешь.

Я зонтики волшебные люблю, они летают,

Они легки в стихии облаков.

Но как же тяжелы любители стихов.

От знаков логоса заныла голова,

Давление подскочило, аллергия.

Полезна ль мне дождей стихия?

Дождь – хорошо ли это для стихов?

И всё ж я рад: ты сотворил меня поэтом.

В творении этом – сила лишь твоя.

Доволен ли ты мной?

Поэту

Позволено позвать тебя и ждать ответа.

И этого достаточно. Рад я.

Мне нравятся слова: свои, чужие, красивые, сверкающие, злые.

Иные обрели корицы аромат,

Иные словно финики на языке хрустят, иные

Как распустившиеся пышно хризантемы.

Я их собрал внутри себя всех постепенно.

И были среди них слова такие,

Что высотой вершины неба достигали,

Как одуванчика пушинки ввысь взлетали.

На небо я смотрел,

Как бедуин, который говорил: Бог – в небесах, благочестивый мусульманин.

Ты письма в небе мне писал, но я не мог прочесть ни слова.

Смола связала мой язык, решения души – ум заковал в оковы.

А я желал, чтоб в сердце было место для цветка джемали.

Бог мой, скажи мне, своему созданию,

Ты написал конец счастливый мирозданию? Не помню миссии своей.

Я реплики последние забыл, сыграв несчетное количество ролей.

Я сплю. Заснул на сцене прямо перед залом.

Настало время вести благостной твоей,

Подсказку, как спасения, жду устало.

Для пробуждения моего – тишайшей проповеди дар,

В котором слов иных я раньше не касался.

Хоть знал их наизусть, но даже вспомнить не решался.

Я вытащил их из забытых языков,

Из диалектов, растворённых в песнях,

Из утренних атак врагов,

Из гимнов государств,

Из словарей забытых дервишей, из сновидений вещих,

Из рукописей отверженных учёных, из черновиков

Всех непрочитанных писателей, поэтов.

Я их собрал и с этим словарём сел за игорный стол...

Бог мой! Расклад мой – самый странный в мире!

Рука чуть тоньше волоска,

И всё висит на волоске в эфире.

Я вижу, что удача на исходе,

И я вот-вот сорвусь и утону.

Не стану спорить и позволю

Тебе, тебе лишь одному

Меня использовать и отпустить ко дну.

Но не пересекая рек, отталкиваясь от плотов,

Уединение строя в тихих бухтах.

Чтоб не позволить шансу ускользнуть,

Поскольку у меня глаза не светлые, не чёрные. Их нет как будто.

Муса Наби вошёл в играющий мой ум,

Он 40 дней с тобою рядом был.

В ущелье сыром в горячей лихорадке,

Дышал балладами, инжиром, райским плодом сладким

Тимьяна дымом,40 дней с тобою говорил он.

Под острыми копьями слов твоих мир содрогался,

От речи спокойной твоей сотрясались миры.

О, как же хотел я пророка остановить,

Когда он спускался в долину с той самой горы,

Сорвать с его уст гроздья первые голоса неба,

Но он заикался, он не захотел говорить.

О, как бы хотел я увидеть глаза его освобождённые,

За 40 дней боли небесным вином исцеленные.

Бог мой! Твоя речь – благородные, чистые звуки,

Глаза твои лишены любви человека.

О, как бы хотел я всегда целовать твои руки,

Свисающие с облаков, как две ивовые ветви.

Ты говорил с Мусой, приготовив соль своих слов.

Ты положил соль на пресный язык, чтоб он мог говорить.

Энергия поплыла, история потекла своим чередом.

Ты наполнил сознание людей верой в то, что

От тебя ничего нельзя утаить,

От тебя нет спасения.

Это хорошая новость, отличная новость, самая свежая новость весенняя

От неё никто не избавится никогда, без неё невозможно прожить ни дня.

Как в сон после сна, я падаю на колени и ты обнимаешь меня.

Твои имена различно звучат на всех языках.

Иные я знаю, они на мой взгляд великолепны.

Буквы, как молнии, пронзают твоё имя в веках.

Строки переплетаются, ритм замирает, будто ты сам явился в это мгновение.

Турецкий – уже не турецкий, но не арамейский.

В останках Сухуфа* музыка Неби* слышна,

Едва уловимо доносится с берегов Средиземного моря.

И резкие ветры, зная все твои имена, наполняют истории паруса,

Во имя твоё разносят по свету таинственные письмена

И плачут в руинах великих, прерывая обморок змеиного сна.

Твоё имя – в последнем бессильном вздохе монаха,

Обнявшего орган и упавшего лицом на клавиши,

В шелесте зреющего винограда, вянущем, вязком, вяжущем.

Все эти звуки я собрал в пещере моей души,

Послал с ветром во все великие гроты и ущелья.

Всем безмолвным отшельникам, хранителям сердца Земли,

Которые держат прямо головы гор, поднимают на вершины миры,

Всем пережившим тяжелые испытания, всем счастливыми, очаги которых – пещеры.

Моё сердце открылось, я услышал их запах,

Запах сандаловых веток, которые в кострах горят зимой и летом,

Запах оленьей шкуры, в которую тело одето,

Запах хлеба, которого нету,

Тяжкий запах голода изо рта во время поста,

Как единую мысль, я вдыхаю всё это,

Чтобы выбрать язык Бога – один из всех существующих языков,

Чтобы мне хватило из всех имён – одного только имени,

Мне нужно только одно твоё имя,

Чтобы хватило во имя дыхания, ради жизни, мне нужно оно,

Чтобы хватило для, ради, чтобы, из-за него, во имя.

Эти строки моей тетради я иду читать гулким ущельям гор,

На краю родника – для рыбы, которую ты ловил.

Гиацинты склоняются, чтобы услышать имена твои,

Родник течёт, огибая камни и падает в искушении со скалы.

Я был раньше поэтом.

Посмотрим, поэт ли на самом деле?

Если из горя я смогу собрать большой урожай надежды в ладони твои,

Тогда я поэт. Если желания и разум гармонично переплетутся

Внутри сердца, и в нём затрепещут крыльями бабочки любви.

В песнях есть нечто под именем Хула*,

Из радио капает медленно – каплями крови,

Голос певицы крошится, как печенье в руках,

Я хочу сразиться с жизнью на этой дороге.

Срываю ремень безопасности, превышаю скорость

И блаженствую в одиночестве посреди трассы.

Но мешает хула, которая звучит в песне страстно,

Пауза заставляет выдержать всё, до последней капли.

Суставы пальцев хрустят, как осенние дни,

Жёлтые листья горчат, как минимальная зарплата,

Сумма её улетела с ветром, листьям сухим сродни,

И стало ещё горче на пустой трассе.

Я хочу туда, где нет этих времён года,

В унылую, оцепеневшую вечную пустоту,

Где покоится, как звезда вдали, недоступное твоё имя,

Пульсирует сорока годами моими,

Я хочу в ту тёмную равнину, в ту высоту.

Ученики отметят моё пророческое совершеннолетие

Пирогом с латте сладким.

Как насчёт этого?

Всё в порядке?

Я слушаю стихи из открытых окон в Фесе.

Символом краха и возрождения в городе наступает утро.

В сумерках улиц звучат имена мудрых.

Ангелы спустились с небес сюда почти все,

Мы утопили фараона, и священные скрижали

Были в наших руках.

Мы святыми путями пошли, мы отсюда бежали.

Из листьев оливы жвачку жевали,

И восхищались верблюдами в стихах.

Письмена на улицах поджигали,

Как фейерверки – Аллах Акбар.

Казалось нам, что мы отыскали потерянный дар,

Что вернули первоначальный талант человека

И готовы сразиться сами с собой.

Вероятно, безумцев смирил этот бой.

Они шли по базарам, как бомбы, как гранаты с оторванной чекой,

И в то же время в жизни держались от всех подальше,

Толкали жизнь – к жизни, к любви – любовь.

Если бы ты знал, что меня утешает (ты знаешь).

Я читаю.

Читаю истории любимых твоих.

И верю во всех безумцев, во все безумства любви.

Безмолвные, с опущенными головами, мыслей полными,

Каждый из них когда-то был взят тобой из своего дома.

Когда они говорят, жемчужины неизвестного имени отскакивают со звоном, разлетаясь в разные стороны.

Кажется, у них есть знания о тебе, но они их таят.

Я не могу сейчас быть среди вас,

Невозможно вернуться назад.

Мне вернуться туда нельзя.

Куда же я? О, где ваш Владыка,

О, множество «Я»*?

________________________

* Suhuf – божественное послание четырём пророкам

* Nebi – «Сийер-и Неби» – эпическое произведение дервиша Дарира, в котором использовано обширное культурное наследие исламского мира, включая доисламские древние арабские легенды.

* Hulya – игра слов (хула, юла, илия и т.д., включая имя современной турецкой певицы).

* benler (родинки) – игра слов «ben» и «ler» (я, много)

Перевела с турецкого языка Елена Родченкова