Накануне знаменательной даты – 135-летия Пришвина, исполнившегося на днях, – решил навестить давно знакомые места недалеко от Звенигорода. Часто бывал здесь ещё с 50-х годов прошлого века. И всегда шёл в источник вдохновения этого замечательного художника слова, тонкого знатока природы – в пришвинский лес, примыкавший к его усадьбе. Удавалось взглянуть на неё и с противоположного берега Москва-реки. Стоявшая на крутом холме, в окружении нескольких старых сосен, она казалась твердыней, крепостью за зелёным забором, которая выстоит в любые времена как цитадель великой русской культуры.
И выстояла. И в наши дни путь к памятному месту, где с 1946 года и по день кончины в 1954-м жил и творил писатель, не забыт его почитателями. Однако где же знаменитый лес, в котором Пришвин наблюдал повадки зверей и птиц, где присаживался на облюбованный им пень, чтобы записать только что увиденное, услышанное или всплывающий нежданно в памяти эпизод из длинной, богатой на переживания жизни?
Увы, пришлось идти не по лесу, как в прежние времена, а по узкому длинному коридору, оставленному для машин и пешеходов, между заборами буйно разросшихся здесь, на престижном Рублёво-Успенском шоссе, дачных строений.
Деревья, окружённые высокими глухими заборами, лишь горестно покачивали своими вершинами, места, где прежде легко мог сориентироваться, я не узнал. Увидев на дороге особняк в окружении машин – пансионатский аквапарк, пытался спросить у водителей, как выйти к усадьбе Дунино, однако выяснилось, что все они нездешние. Помог случайно встреченный строитель.
И вот наконец-то я у калитки с надписью «Дом-музей Пришвина». Первым меня встречает пёс, весело помахивая хвостом, но не забывая и облаять незнакомца, одновременно давая понять хозяевам о пришельце.
Выходит хозяйка, заведующая музеем Лилия Александровна Рязанова, в наброшенном на плечи полушубке, с непокрытой головой и ведёт меня в свою обитель – стоящий отдельно от музея флигелёк-подсобку.
Конечно, перед поездкой я предварительно позвонил в музей: узнать, будет ли он работать в выходные дни начала декабря, ведь на воскресенье, 2-го, были назначены выборы в Думу. Энергичный голос в трубке успокоил: «Конечно, будем открыты». «А выборы не помешают?» – спрашиваю. «Да мы уже давно проголосовали и выбрали Пришвина!»
Пригласив к столу, хозяйка поит меня горячим крепким чаем и незамедлительно кладёт на стол своё детище, свою гордость – только что изданный увесистый том дневников Михаила Михайловича за 1905–1913 годы (СПб.: Росток, 2007 г.), ещё один из целой серии ранее увидевших свет. До этого выходили дневники за 1914–1917, за 1918–1919, 1920–1922 и 1923–1925 гг. (М.: Московский рабочий, 1991, 1994, 1995, 1999).
В выходных данных всех этих томов неизменно в числе составителей и комментаторов – имя Лилии Александровны Рязановой, которая после смерти жены и верного друга писателя – Валерии Дмитриевны Пришвиной стала её душеприказчицей. Ей перешли в наследство все рукописи Михаила Михайловича, в том числе дневники и записные книжки, которые до конца ещё не все расшифрованы и не опубликованы.
Судя по разрыву в датах между прежними и ныне вышедшим томом – двенадцать лет! – издание публикаторам далось нелегко. Все прежде хорошо налаженные связи в издательском мире лопнули, пришлось договариваться с частником. И всё же осилили, к счастью пришвиноведов и почитателей его таланта, и эту ступень. В книге – бесценные, нигде ранее не публиковавшиеся записи молодого Пришвина, посвящённые годам его странствий, становления как писателя, эпизодам личной жизни. В том числе здесь рассказывается о работе агрономом в Клинском земстве, о женитьбе на крестьянке Е. Смогалёвой, о переезде в Петербург, о первой книге «За волшебным колобком», о знакомстве с известными писателями начала века – 3. Гиппиус, Д. Мережковским, А. Ремизовым, М. Горьким. Повествуется о периоде мучительных духовных исканий, участии в религиозно-философском обществе, поездке на Русский Север.
Рассказала Лилия Александровна о состоявшемся на днях здесь, в Дунине, вручении Пришвинской премии за 2007 год. Обладателем её стал Николай Старченко за двухтомник рассказов и очерков о русской деревне, природе, охоте.
Коснулись мы и судьбы дома-музея. Жалоб на содержание его, как ожидал, я не услышал: областное начальство на музей государственного значения средства выделяет исправно. Конечно, морально угнетает соседство с многочисленными дачниками. Даже старинное сельское кладбище те готовы занять под застройку. Уже впритык к нему поставлен высоченный забор. Нет в округе ни церкви, ни даже часовенки, где можно помолиться.
С удивительной пожилой женщиной, взвалившей на себя нелёгкую ношу – с помощью одной-единственной помощницы, Я.З. Гришиной, – воссоздать облик, этапы жизни писателя по его дневниковым записям можно было говорить часами. Но Лилию Александровну звали хозяйственные дела: дважды наведывался в дом рабочий усадьбы с какими-то неотложными вопросами.
Уже на крыльце, при прощании, вспомнив, что за всё время нашей беседы она ни разу не упомянула о себе, задал закономерный вопрос: как она пришла к Пришвину. В ответ прозвучали две-три скупые фразы: родилась в Луганске, окончила Московский институт культуры, работала библиографом в Ленинке. Там познакомилась с Валерией Дмитриевной Пришвиной, помогала ей в работе: по её просьбе описывала экспонаты открывающегося музея, собирала и обрабатывала архивные материалы, составляла библиографическое описание библиотеки Пришвина, а впоследствии сама стала составителем изданий, автором комментариев к собраниям сочинений и дневникам писателя. После смерти вдовы ей перешла по наследству вся забота о доме-музее, а также вся издательская деятельность.
Размышляя над увиденным в Дунине и окрестностях, над тем, как вторгается в природу безжалостная рука собственника, обратился за моральной поддержкой, конечно же, к Пришвину. Раскрыл наугад том дневников из собрания сочинений (М.:ХЛ, 1986). Я не выискивал специально подходящих по теме записей. Но символично, что взгляд мой упал на абзац с датой 14 февраля 1945 года. В последние месяцы жестокой, разрушительной войны писатель думал о противостоянии двух сил: «власти мысли» и «власти бытия». Предпочтение, конечно же, отдано первой власти, Разуму: «праведников» (то есть личностей) достаточно в обществе, чтобы в решительный момент сила Мысли удержала Бытие от разрушения» (т. 8, стр. 466–467). Остаётся надеяться, что и в нашу эпоху эти «праведники» снова возьмут верх над хаосом бытия.
, ЕЛЕЦ