Израиль МАЗУС
«Демократический союз» – так будет называться книга, которая готовится к печати издательством «РОССПЭН» совместно с Российским комитетом защиты мира. Сборник составлен по материалам следственного дела молодёжной подпольной организации в Чернигове (1928–1929 гг.). Книгу представляет составитель сборника Израиль Мазус, который с 1948 по 1954 год и сам отбывал срок за участие в подпольной молодёжной организации с таким же названием.
16августа 1928 года в Москве, в трамвае № 14, за несколько мгновений до того, как трамвай должен был остановиться на Екатерининской площади (теперь – Суворовская), прогремел выстрел. Вагон заволокло дымом. Двери распахнулись, и люди в панике стали выбегать из него. В вагоне остались двое: неподвижно лежащий военный в белой гимнастёрке с тремя ромбами в петлицах и юноша с пистолетом в руке. Он был уверен, что его немедленно арестуют. И ждал этого. Однако люди, бросившиеся вон из вагона, пробегая мимо юноши, даже не смотрели на него. Он осторожно положил пистолет на пол и смешался с испуганной толпой. Приехавшая карета «скорой помощи» установила, что военный мёртв, а участковый надзиратель 24-го отделения милиции Степанов составил акт, из которого следовало, что высокопоставленный командир Красной армии Рим Александрович Шапошников предположительно застрелился в трамвае. Ещё до приезда милиции и кареты «скорой помощи» юноша отделился от толпы и отправился дальше по ходу движения трамвая.
Трамвай следовал из центра. Военный и его убийца вошли в вагон на остановке возле сквера у Большого театра. Друг с другом они знакомы не были. Убийцу звали Лев Георгиевич Любарский. Он приехал в Москву из города Чернигова с надеждой, что сможет поступить учиться на математическое отделение Московского университета. Проживал у родственников. Пока готовился к экзаменам, много раз слышал, что ему, как сыну царского чиновника, дорога к высшему образованию закрыта. Для Любарского это означало, что жизнь теряет всякий смысл. Он перестал готовиться к экзаменам и принял решение убить себя. Пробовал повеситься на чердаке у родственников. Не получилось. Хотел отравиться большой дозой лекарств, но не знал, какова правильная доза, чтобы умереть наверняка. Поэтому не решился. Отверг и многие другие способы самоубийства. Наконец принял решение, которое показалось ему самым удачным. Он убьёт кого-нибудь из руководителей партии и государства, которые устроили в стране такую неправильную жизнь. Тогда его наверняка расстреляют и кончатся его душевные муки. Из тех руководителей, которые больше других заслуживали смерти, он выделил троих: Сталина, Калинина и Бухарина. Об этом он напишет позже, уже после окончания следствия, в письме в газету «Правда». Если верить письму, то Шапошникова, на его беду, Любарский принял за Бухарина, для маскировки переодевшегося в военную форму. Тем более что тот направлялся к трамвайной остановке из Колонного зала, где в то время проходил Конгресс Коминтерна. Пойдя следом за Шапошниковым, Любарский вёл себя как охотник, который выслеживает дичь.
Для того чтобы купить допотопный пистолет, патроны к которому надо было засыпать порохом, а пули забивать пыжами, Любарский вынужден был украсть деньги у своей тёти, в доме которой жил. После того как Любарский совершил убийство, он не появлялся дома двое суток (бродил по лесу, там же и ночевал), что вызвало большое беспокойство у всей его московской родни. Его поисками упорно занимались родной брат Василий, двоюродный брат Борис Любарский, двоюродная сестра Ольга Шелкова (Любарская) и друг дома музыкант Михаил Квадри. Когда же наконец он появился в квартире, где его брат Василий снимал угол, и спокойно стал рассказывать о том, что убил человека, ему поначалу не поверили. А когда поверили, то пришли к единственно правильному, как тогда казалось всем, кто принимал участие в том разговоре, выводу: Лёва страдает психическим расстройством и его необходимо поместить в психиатрическую клинику, предварительно уведомив обо всём, что с ним случилось, ГПУ. Здесь необходимо отметить, что в семье Любарских случаи душевных заболеваний со склонностью к самоубийству были не редкостью. После того как Любарский был препровождён во Внутреннюю тюрьму, диагноз о том, что он душевно болен, был полностью подтверждён профессором психиатрии 1-го МГУ Краснушкиным и тюремным врачом Зеленским. Они отметили, что «…Любарский страдает душевной болезнью в форме шизофрении, имеющей у него многолетнюю давность, и что инкриминируемое ему деяние совершено в состоянии душевной болезни. Однако для окончательного установления формы болезни и отношения её к указанному действию необходимо испытание в институте судебно-психиатрической экспертизы, по крайней мере в течение двух недель».
Однако после первого допроса, когда Любарский дал собственноручные показания, а это произошло 19 августа, т.е. через три дня после совершения убийства Шапошникова, он был оставлен в тюрьме без проведения судебно-психиатрической экспертизы и на следующий допрос был вызван уже только в конце октября. В результате несомненной обработки, которой подвергся в тюрьме Любарский, он был приведён на свой второй допрос совершенно другим человеком. Он заявил, что линия поведения на первом допросе была внушена ему его московскими родственниками, а на самом деле он никогда не хотел умирать и что он совершенно здоровый человек, но только «немного впечатлительный». Показания, которые записывались следователем, были таковы, что к убийству Шапошникова Любарского готовили Борис Любарский и Ольга Шелкова из ненависти к советской власти. А также Михаил Квадри. Во главе этой группы стоял родной брат Бориса и Ольги, бывший белый офицер, бывший российский гражданин, получивший польское гражданство, Всеволод Любарский, который за несколько недель до рокового выстрела посетил Москву будто бы с целью заключения некоторых коммерческих сделок, а на самом деле – по заданию польской разведки – для внесения смуты в советскую жизнь. Вот что сказал Лев Любарский на очной ставке с Михаилом Квадри: «После моих бесед с Всеволодом Любарским М.В. Квадри являлся для меня главным руководителем и вдохновителем террористического акта». (Впоследствии служба Всеволода Любарского в польской разведке не подтвердилась, а Михаил Квадри, входивший в круг ведущих композиторов и музыкантов того времени, был посмертно реабилитирован.)
На последующих допросах Льва Любарского было установлено, что к выстрелу на Екатерининской площади его подтолкнули не только московская родня, но и та среда, в которой он вращался до приезда в Москву. Все товарищи Любарского по школе им. Ленина в городе Чернигове, которую он в 1928 году окончил, были не только враждебно настроены по отношению к советской власти, но ещё и вооружены. Следствие предположило, что в городе действует серьёзное антисоветское подполье. После того как в Чернигове были арестованы и допрошены все лица, имена которых назвал Любарский, открылось и имя человека, который это подполье возглавлял. Селиванов Александр Сергеевич, 20 лет от роду, дворянин, родился в Москве, сын расстрелянного полковника царской армии. Он был арестован позже других, поскольку Любарский с ним не только не был знаком, но и вообще, как выяснилось на допросах, в организацию, которую создал Селиванов, никогда не приглашался. Селиванов, несмотря на свой юный возраст, был автором романа «Окраина» о крестьянской жизни, который был принят к печати издательством «Федерация». Роман был написан на основе личных впечатлений, которые Селиванов получил в одной приволжской деревне, где проработал целое лето. На гонорар, полученный в издательстве, он основал партийную кассу, которая затем ежемесячно пополнялась взносами его товарищей. Деньги расходовались на обслуживание гектографа, на котором печатались программные документы и прокламации, для последующей рассылки их в другие города, в основном в Москву, Киев и Ленинград. Общая численность организации составляла чуть более полутора десятка человек, в основном бывших школьников. Однако по делу «Демократического союза» были арестованы 68 человек.
Селиванов и его товарищи были уверены, что государство находится в состоянии постоянной войны с крестьянством. В том же 1928 году это стало совершенно очевидным. Деревенские дворы разорялись и пустели. Партийные работники различных рангов в своих речах много говорили о том, что города находятся в хлебной зависимости от села. А дело-то было в том, что крестьяне всего лишь хотели по справедливой цене продавать своё зерно. Особенно кощунственно звучали выступления Сталина по крестьянскому вопросу. Ведь голод, который поразил самые хлебные территории СССР в 1933–1934 годах, был подготовлен именно теми речами, именно той политикой, которую активно стал проводить по отношению к крестьянству Сталин в 1928 году. Год, когда было решено, что кулак является врагом народа и его следует ликвидировать, а это сотни тысяч крепких крестьянских хозяйств, вошёл в историю с совершенно двусмысленным названием – как год Великого перелома. Понятно, что эффективно противостоять машине государственного террора по отношению к крестьянству молодые люди не могли, но своё отрицательное отношение к этой политике они выразили предельно честно. Вот фрагменты из прокламаций, распространяемых «Демократическим союзом»:
«Диктатура пролетариата в нашей стране – это диктатура меньшинства. Напрасно также думают, что пролетариат – авангард российского прогресса. Общественной мыслью и совестью всегда двигала интеллигенция. Экономическое благополучие всегда опиралось на крестьянство».
«Экономическая политика большевиков – так называемая политика «индустриализации» основана на полном пренебрежении к нуждам крестьянства, за счёт которого она проводится (курсив мой. – И.М.).
(Из брошюры «Как и для чего
мы должны бороться с большевиками»)
«…существующая система партийной диктатуры, сводящаяся к диктатуре Сталина (достаточно хорошо охарактеризованная в завещании Ленина), душит в стране всё живое и ведёт её на край пропасти. Особенно губительна политика партии в деревне, где сознательно убивается стремление крестьян к поднятию своего хозяйства».
(Из листовки
«К гражданам Советского Союза»)
Когда-то, в 1863 году, молодой землемер Иван Андрущенко, входивший в подпольную организацию «Земля и воля», привёз из Москвы для распространения среди членов Черниговской громады брошюру Огарёва «Что нужно народу?», стихотворение Курочкина «Долго нас помещики душили» и воззвание, которое называлась «Свобода № 1». В то время громады на Украине представляли собой просветительские кружки и трудились на благо возрождения украинской нации. Вот почему Ивану Андрущенко пришлось ждать благоприятного случая для того, чтобы открыть себя. Как ему показалось, такой случай представился во время одного обильного застолья, на котором он, сильно охмелев, стал выкрикивать лозунги против самодержавия и призывал оказать помощь восставшим полякам. Заодно раздавал всем желающим подпольную литературу, которая в конце концов попала в руки к одному офицеру расквартированного в городе Чернигове полка, а тот заявил о своей находке жандармскому полковнику. Андрущенко и ещё несколько человек были арестованы. Чернигов замер в ожидании новых арестов. Однако губернатор, князь Голицын, сумел доказать, что Черниговская громада никакой опасности для государства не представляет. Дело завершилось мягкими приговорами для тех, кто был арестован. Об этом эпизоде поведала черниговская газета «Высокий Вал» в статье «Дедушка Кенарь» (июнь 2002, автор В. Сиротенко-Вербицкий).
К сожалению, людей с таким естественным чувством справедливости, которым обладал князь Голицын, в конце 20-х годов не нашлось ни в Чернигове, ни в Москве. Судьба всех, кто был арестован по делу «Демократического союза», оказалась в руках руководителей ОГПУ, действия которых не только не контролировались, но и поощрялись первыми лицами государства. К делу «Демократического союза» была привлечена большая бригада следователей. Руководил следственной бригадой Кононович Михаил Петрович. Несколько слов об этом человеке. Он родился в небольшом белорусском городке, окончил там начальную школу, а всё остальное образование получил в отрядах Красной гвардии, откуда и был направлен на работу в следственные органы. Видел врага в каждом подследственном и умело добывал доказательства его вины даже в том случае, если они противоречили здравому смыслу. Например, он заставил студента Киевского художественного института Сергея Тимошевского дать показания (видимо, создал для этого определённые условия), будто бы тот слышал слова Вениамина Гордона, одного из ближайших друзей Селиванова, что «Демократический союз» готовил взрывы четырёх мостов в разных городах страны, в том числе в Москве. Но Тимошевский и Гордон даже не были знакомы друг с другом. По ходу следствия Кононович сделал всё, чтобы представить «Демократический союз» прежде всего как организацию террористическую, однако документы следствия этого не подтверждают. Несмотря на всю юношескую браваду, которая, несомненно, присутствовала и в поведении, и в словах, никаких серьёзных планов организации террористических актов у подпольщиков не было. Не могло их быть и у тех, кто к делу «Демократического союза» был привлечён стараниями следователей, и прежде всего Кононовича. В обвинительном заключении, под которым стоит его подпись, каждому из 65 арестованных нашлось своё место в перечне совершённых организацией преступлений, а выстрел на Екатерининской площади был представлен как исполненное поручение «Демократического союза». По приговору, который был вынесен Чрезвычайной коллегией ОГПУ, были расстреляны 12 человек. В их числе Ольга Шелкова, Борис Любарский и Михаил Квадри.
Помещённый в одиночную камеру Бутырской тюрьмы Александр Селиванов сам распорядился своей судьбой. Он покончил с собой. В следственном деле Александра Сергеевича Селиванова в специальном конверте хранятся его предсмертная записка и стихотворение «Тюремный менуэт».
Государственные архивы хранят ещё много тайн. Их открытие позволит совершенно по-новому взглянуть на историю сталинских репрессий, наполненную не только недоумением и болью бесчисленных жертв бессмысленного террора. Среди тех, кто, избежав расстрела, оказывался в лагерях, было немало и таких арестантов, которые, когда их спрашивали «за что посадили?», спокойно отвечали: «за дело». Вместе с тем совершенно понятно, что никакой реальной опасности для тогдашней власти эти кружки молодёжи, которые сами они называли партиями и союзами, представлять не могли. Им противостояла мощная карательная машина, опирающаяся на разветвлённую систему доносительства, которую не знала до этого ни она страна мира. И потом совсем не ненависть к советскому строю была движущей силой того молодёжного протеста, который возникал в годы правления Сталина. Отвращала ложь, которая постоянно присутствовала в общении власти со своим народом. Слова были одними, а дела – совсем другими. Знаменитый, например, лозунг «Земля крестьянам» вначале был использован большевиками, чтобы получить поддержку значительной части населения России в борьбе за власть, но вскоре был забыт, а сами крестьяне всё больше и больше стали ощущать себя крепостными. Как до реформы Александра II. И вообще Селиванову, видимо, казалось, особенно в самом начале его деятельности, что есть много общего между революционным движением в России времён «Народной воли» и появлением «Демократического союза» вначале в Чернигове, а потом (неизбежно, он в это верил) и во многих других городах Советского Союза. Во всяком случае, сам он и его ближайшие товарищи этим народовольческим духом были пропитаны. Отсюда и частое возвращение к разговорам о терроре по отношению к лицам, которые, будучи во власти, отличились какой-то особой жестокостью или подлостью. Как тут не вспомнить выстрел Веры Засулич, который в 1878 году всколыхнул всю Россию. Однако совершенно невозможно представить ни самого Селиванова, ни его самых ближайших друзей Олега Каменецкого, Вениамина Гордона, Лидию Могилянскую в роли террористов. К участию в политической борьбе их подтолкнул сильный эмоциональный порыв как ответ на творящуюся вокруг несправедливость. Их личные интересы, то главное, что составляло основу их жизни, находились в области литературы и искусства. Художником был Олег Каменецкий, книжным человеком, мечтавшим стать литературным критиком, – Вениамин Гордон, совершенно состоявшейся русско-украинской поэтессой была Лидия Могилянская. Когда на допросе ей был задан вопрос, что она думает о Селиванове, Могилянская ответила: талантливый русский поэт. Могилянскую тоже приговорили к расстрелу, который заменили десятью годами лагерей. Она отбывала срок в Соловецком лагере в одно время с Дмитрием Лихачёвым. Через много лет он с очень большой теплотой будет вспоминать о ней. Всё это можно найти в Интернете. Из того же Интернета известно, что Могилянскую из Соловецкого лагеря освободили в 1933 году, но оставили вольнонаёмной в системе ГУЛАГа. Она была редактором газет и журналов на строительстве Беломоро-Балтийского канала и канала Москва–Волга. По злой иронии судьбы в 1937 году была вновь арестована вместе с большой группой высших чинов ОГПУ, обвинённых в так называемом «заговоре Ягоды», и расстреляна. Вот строки одного из её стихотворений в переводе на русский язык:
Не мне, не мне назначено
Сеять мак на полях твоих.
О, Пречистая дева, смилуйся,
Помяни в молитвах своих.
В день святого, весеннего Юрия
Я к колодцу с вёдрами шла,
Сумасшедшею белою бурею
У колодца вишня цвела.
(Из статьи о Могилянской в газете
«Столичные новости», № 25,2003.
Автор Вадим Скуратовский.)
Протоколы допросов следственного дела, связанного с деятельностью молодёжных антисталинских организаций, публикуются впервые. Они предназначены не только для преподавателей и студентов исторических учебных заведений, но и для широкого круга читателей, особенно молодёжи. Поэтому вполне уместно отметить, что в подготовке протоколов допросов следственного дела «Демократический союз» к печати активное участие принимала группа учеников старших классов учебного центра № 109 города Москвы.
В эти дни давний автор «ЛГ» писатель Израиль Мазус принимает поздравления с 80-летием. Мы присоединяемся к тёплым словам в адрес юбиляра.