Не раз приходилось мне сочинять на тему «Писатели в Москве». И кто только в нашем городе не жил, и кого только нелёгкая сюда не приносила. Правда, гости попадали в Москву разными путями и с различными целями. Вот, например, основоположник французского реализма XIX века Стендаль (наст. имя и фам. Анри Мари Бейль) (1783–1842) приехал полюбоваться русской столицей в 1812 г. в качестве интенданта французской армии. Жаль, недолго удалось ему наслаждаться московскими красотами, потому как буквально через несколько часов после въезда наполеоновских солдат в Москву 2 сентября 1812 г. город загорелся, да ещё как!
А в это время во Франции стремительно восходила политическая звезда амбициозного корсиканца Наполеоне Бонапарте, взгляды которого Стендаль примет безоговорочно и на всю оставшуюся жизнь: «Для Стендаля Наполеон был прежде всего сыном революции, её наследником, огнём и мечом навязывавшим феодальной Европе принципы 1789 года».
В 1799 г., когда произошёл «переворот 18 брюмера», Стендаль оказался в Париже, приехав туда с желанием поступить в Политехническую школу. Но поступил он не в школу, а на военную службу в действующую армию, вдохновлённый грандиозными планами новоявленного консула Наполеона. В качестве военного интенданта бонапартист Стендаль «проехался» по Западной Европе, добравшись в итоге и до России. Во время наполеоновского похода на Россию Стендаль заведовал продовольственной частью в Минске, Витебске и Могилёве.
Однако в армейских обозах он не терял времени даром – сочинял заметки о живописи и музыке, записывая свои размышления в толстенных тетрадях. Как выяснилось впоследствии, это был самый литературно одарённый офицер наполеоновской армии.
Стендалю повезло – он выжил в кровавой мясорубке войны, сохранив не только тело, но и незачерствевшую душу, благодаря которой в нём развился удивительный дар слова, поражающий нас и поныне. Правда, вместе с воспоминаниями о военных походах он приобрёл и одну нехорошую болезнь, которая в конце концов и привела его к ранней кончине.
Лев Николаевич Толстой как-то признался: «Я больше, чем кто-либо другой, многим обязан Стендалю. Кто до него описал войну такою, какова она есть на самом деле?» Вероятно, описать войну «такою» Стендалю позволил бесценный личный опыт, полученный им в наполеоновских походах, в том числе и во время Отечественной войны 1812 г.
Мы не слишком преувеличим, если скажем, что так и не покорившаяся французам Москва весьма серьёзно поучаствовала в формировании прозаика Стендаля – слишком глубоки были раны, нанесённые наполеоновским воякам русской кампанией, вызвав непроходящую, ноющую боль в сердце впечатлительных галлов.
Рукописи дневников Стендаля были обнаружены в музее писателя, что и по сей день существует в его родном Гренобле. «Отличительные черты дневника Стендаля, как и других его сочинений, – ненависть к фразе, правдивость самонаблюдений и полная искренность. За великими событиями, происходящими на его глазах, он хорошо различает маленьких людей, которыми эти события совершаются, не идеализирует и не щадит своих соратников, не щадит и себя самого».
Мы же добавим, что московские записки Стендаля есть не что иное, как зафиксированный процесс превращения писателя в мародёра и обратно. Уже первые строки, написанные им в Москве, не лишены остроумия: «В порыве добродушия мы арестовали солдата, ударившего два раза штыком какого-то человека, который напился пивом. Я чуть не обнажил шпаги и не заколол этого негодяя».
Несмотря на попытки хоть как-то подбодрить себя и своих сослуживцев, Стендаль порой стонет от усталости, с ужасом осознавая, в какое положение попала французская армия и что ждёт её после пребывания в том огненном аду, в который превратилась Москва. Лишь дворянские библиотеки с французскими книгами на время позволяют ему уйти от ужасной реальности. А главное, ему попадается Вольтер, так любимый им с детства: «Оставляя дом, я похитил томик Вольтера».
Благодаря Стендалю мы узнаём подробности недолгого французского постоя в Москве. Не имея возможности потушить пожар, «наскучив бездействием», французы пьют, причём всё, что попадается под руку. Батареи вина, извлечённые из кладовых Английского клуба, исчезают так же стремительно, как московские здания, пожираемые огнём. В перерывах Стендаль читает стихи, что «среди господствующей повальной грубости» напоминает ему «на минуту об умственной жизни». Поклонники Бахуса, к огорчению Стендаля, внимают ему без музыкального сопровождения, так как владельцы дворянских усадеб вдобавок увезли из Москвы ещё и все фортепьяно.
В Москве он успевает ещё и поинтересоваться судьбой французской актрисы Мелани Гильбер, бывшей его возлюбленной, уехавшей в Россию в 1808 г., чтобы выступать в составе французской труппы на сцене Императорского театра у Арбатских Ворот. Стендаль узнаёт, к своему огорчению, что г-жа Гильбер ещё в 1811 г. оставила сцену, выйдя замуж за российского дворянина Николая Баркова, и что за несколько дней до сдачи города выехала в Санкт-Петербург.
Ну и, конечно же, грабежи. И здесь в офицере, отдававшем своим солдатам приказ грабить, проявляется уже не Стендаль, а Анри Мари Бейль: «Коляска моя была полна вещами, награбленными слугами».
Ещё одно занятие – «смотреть на пожар», когда в его наблюдениях вновь просыпается писатель, искренне восхищающийся великолепием пожара и величественностью зрелища.
Московские тетради Стендаля – всё то немногое, что удалось будущему писателю увезти из России. Многое захваченное его слугами пропало при переправе французов через Березину. Даже томик Вольтера оставил в «белоснежных полях под Москвой». Но главное, что удалось ему сохранить (кроме головы, естественно), – это свидетельства очевидца.
А потому дневники Стендаля имеют не только литературную, но и историческую ценность. Читая их, можно прийти к следующим выводам: французские офицеры в основной своей массе были ребята неплохие, но деморализация сильно испортила их; грабить в Москве было что, но всё вывезти французам было просто не под силу; поджоги стали для непрошеных гостей полной неожиданностью.
Виктор Мазуровский. Пожар Москвы в момент отступления армии Наполеона
Подготовил