, САНКТ-ПЕТЕРБУРГ
Фонд имени Иосифа Бродского начиная с двухтысячного года предоставляет возможность российским поэтам и художникам пожить в Риме, посмотреть на Италию и создать нетленные шедевры, дабы поделиться своим видением этой замечательной страны с российскими аборигенами – ценителями поэзии, живописи и т.д.
Предлагаемая книга включает в себя произведения, созданные стипендиатами Фонда памяти Иосифа Бродского во время пребывания их в Италии.
Начнём с конца. Заглянем в список стипендиатов Фонда памяти Иосифа Бродского за 2000–2009 годы. Здесь немало знакомых имён. Например, Тимур Кибиров. Или Елена Шварц. Владимир Строчков и Семён Файбисович. Всего пятнадцать человек. Не так уж и мало для частного фонда.
Хочется надеяться, что не все стипендиаты так откровенно неблагодарны фонду, как Никита Алексеев, который своё трёхмесячное пребывание в Риме на средства фонда объясняет примерно так: «А в 2004 году я ни с того ни с сего получил стипендию Фонда Бродского в Американской академии в Риме на три месяца...». Вы подумайте, какая замечательная щедрость проявлена фондом – вот так ни с того ни с сего дали денег, и поехал Никита Алексеев, художник, чьи работы имеются в Третьяковке и Русском музее, не говоря уже о музеях Оклахомы и т.д., публицист, который заведовал отделом культуры в газете «iНОСТРАНЕЦ» и так далее. Ну хоть бы спасибо сказал Марии Созанне Бродской и другим благодетелям – устроителям фонда. Нет, это для нас западло! Уж извините за грубость, Италии, конечно, несвойственную.
Чем же занимались в Риме уважаемые стипендиаты?
В «Предисловии» к книге трудов стипендиатов Мария Бродская и Энн Шеллберг, в частности, сообщают, что «фонд ищет тех, кому поездка в Италию будет полезна и принесёт художественные плоды – ведь, по мысли Иосифа, такое путешествие и должно их привести». Что же, это в первую очередь говорит о том, что пятый российский нобелиат верил в людей творчества. Посмотрим, насколько сбылись его ожидания. Конечно, живописные и фотографические работы, также представленные в книге, мы оставляем в стороне (это тема других разделов) и заостримся именно на рассмотрении вербальных произведений, в первую очередь – поэтических.
Например, лауреат премии «Поэт» Тимур Кибиров создал стихотворение, первая строка которого (принадлежащая, кстати, Бродскому) стала названием сборника. Это уже художественное достижение. Он пишет:
Рим совпал с представленьем о Риме,
что нечасто бывает со мной…
Это сформулировано как-то невнятно. Наверное, было бы точнее заметить, что Рим совпал с представленьем о Риме, что нечасто бывает с подобными представлениями. Обычно умозрительно Рим многим видится несколько иным, чем на самом деле. Тимур же Кибиров написал, что именно с ним нечасто бывает совпадение представленья о Риме… Тем более что в принципе это ведь не так важно, как ты сформулировал своё чувство, главное – то, что ты почувствовал, не так ли? Тем более что в предыдущем стихотворении автора произошло страшное: «Перцепция с дискỳрсом расплевались…» Понятно, постмодернизм, пересмешничество и т.д., но поэт в этой первой строчке заговорил уж совсем нечеловеческим языком. По крайней мере таким, какой к русской поэзии отношения не имеет. Сам Бродский, наверное, схватился бы за голову от подобной нечеловеческой речи. Наверное, это Рим так влияет на воображение наших поэтов.
А вот Елена Шварц, которая недавно ушла из жизни, создала, в свою очередь, будучи гостем фонда, цикл замечательных стихов о Риме, об исторических реалиях Италии. Детали итальянского быта и памятники прошлого – всё это оказалось созвучно творчеству поэтессы. Естественно на ступеньках Испанской лестницы Рима возник наш Николай Васильевич Гоголь:
Весенний день – и с улицы Счастливой
Какой-то длинноносый и сутулый
Как весело заскачет по ступенькам,
Как птица королёк иль гоголёк.
Михаил Айзенберг предложил составителям книги три стихотворения и прозаическое сочинение о собственном пребывании в Вечном городе. Нормальный туризм. Заметки о Риме «Машина времени (римский дневник)», надо отметить, написаны живо, ярко, с массой римских деталей. Вообще всё, что касается прозаических наблюдений, рассыпанных в дневниках стипендиатов, – здесь всё неплохо, местами интересно и выразительно. Видно, что творцы поглядели вокруг, повосхищались и свои наблюдения изложили ясным и правильным языком. Дневники они и есть дневники. Художник Семён Файбисович представил главы своего сочинения «Рим», тоже написанные ясным языком с множеством интересных наблюдений, с которыми в чём-то можно бы и поспорить, но, главное, отразившими опыт пребывания в Вечном городе.
А с поэзией, как это ни печально, сложнее. Ну это понятно, жанр такой неопределённый – строчки, рифмы, размеры. Тут можно промахнуться.
Наверное, чтобы не «промахнуться», Владимир Строчков предложил в том числе трёхъязычный цикл, написанный in english e en italiano (на английском и итальянском) и собственноручно переведённый на (как бы это точнее определить в стиле самого поэта?) – вот-вот: russian. Причём итальянские и английские строки записаны вперемежку, а подстрочный перевод только на нашем, грешном. Чтобы не смущать читателей, которые, может, с инглишем и италиано не в ладах, приведём подстрочник трёхъязычного творчества г-на Строчкова, который в этом отрывке характеризует себя так: «Русский поэт, компьюшлюха, обжора/работяга, Мачо Каффинато». Насчёт компьюшлюхи – это понятно без обратного перевода, а Мачо Каффинато – это, как следует из комментариев к стихам, «что-то вроде Кофейного Мачо». На прощание ещё один из подстрочников под названием «Один на один с крышей (Американопонимание Италобытия Загадочной русскодуши) подстрочный перевод»:
Только я один
Только солнце
Только сонный ветерок
Только дремать и мечтать
Не совсем плохо
28.09, 08.10.2000, Рим,
на крыше Американской академии
Согласимся: «не совсем плохо». «Только дремать и мечтать». Такое впечатление, что дрёма была основным занятием не только Владимира Строчкова, и в этом мы ещё убедимся.
Борис Херсонский предложил как отчёт о своём пребывании в Риме цикл «Итальянские стихи». Может быть, он самый правильный стипендиант Фонда Бродского, так как зачастую его стихи по внешним признакам неотличимы от стихов выдающегося поэта (про содержание не говорим. Надо говорить, скорее, об отсутствии содержания). Но всё же школа Бродского... К сожалению, подобная схожесть говорит о полной зависимости от почерка мэтра, о печальной поэтической несамостоятельности Б. Херсонского, который за последние годы издал немало книг, включая шесть монографий по психологии и психиатрии. Наверное, последние внесли свою лепту в развитие медицины, но, когда читаешь многие строки стихотворца, понимаешь, что он психологически задавлен, если не раздавлен стихами Бродского. Конечно, он пытается стереть эту схожесть, убирает из стихов знаки препинания, которые у нобелевского лауреата расставлялись с большим тактом, но схожесть, но подражание кумиру скрыть невозможно. Впрочем, Борис Херсонский и не скрывает:
Иосиф с бутылкой кьянти плетётся домой,
в отель,
в нетопленный номер, в накрахмаленную постель,
город кренится, как парусник, севший на мель.
Легато мостиков соединяет то, что могло
быть мелодией, но стало набережными.
Стекло…
Ну и так далее.
Интонация, переносы фраз, удлинённая строфика. Почти не имеет значения, где оборвать цитату.
Но выразительнее всех остальных, чтобы не сказать «отвязнее», проводил время типа поэт Николай Байтов:
Сначала покупал камамберы.
Потом они мне все надоели.
Потом изобретал каламбуры
И с удивленьем грыз канделябры.
Высшая степень откровенности, которую может позволить себе поэт. Наверное, большое удовольствие за деньги Фонда Бродского с присущей российским поэтам неуравновешенностью грызть канделябры в Риме. Очевидно, госпожа Скандура, автор вступительной статьи, комментариев и составитель сборника, которая «занимается проблемами литературы ХХ века и её взаимосвязью с русской классикой», прошла мимо этого исповедального признания, так как её подкупила фраза Ивана Тургенева, «центонно» использованная шестидесятиоднолетним стихотворцем:
Утро туманное.
Ну а дальше уже авторское:
Еду в Равенну.
«…Ещё один поэт, Николай Байтов, – прямо-таки умиляется поэтическому подвигу гостя литературовед и особа, приближённая к Фонду Бродского, Клаудиа Скандура, – благодаря последнему замыслу Иосифа Бродского имел возможность написать стихотворение, которое начинается словами: «Утро туманное. Еду в Равенну». Да, что-то судьбоносное и боговнушённое есть в этой строке! Профессор Римского государственного университета Ла-Сапиенца г-жа Клаудиа Скандура в этом хорошо разбирается. Её перу принадлежит ряд литературоведческих работ, в том числе «Новая русская поэзия: поэма «Сортиры» Тимура Кибирова». Небезынтересна избирательность автора, в том числе тяга к российским «сортирам». Но не будем отвлекаться от темы.
«Мои слова простые, – объясняет нам Байтов, – но кто меня поймёт?».
Да нет, пожалуйста, не волнуйтесь, глубокоуважаемый стипендиат, которому, может быть, следует обратиться к автору монографий по психологии и психиатрии Б. Херсонскому, всё очень понятно. Как говорится, «только дремать и мечтать»:
Как обычно, на террасе
не сказать, чтоб я уснул –
в мутных мыслях потерялся…
Ночь металась. Ветер дул.
Уточним для тех, кто «не понимает»: это дул римский ветер. В мутных мыслях стихотворца.
К сожалению, подобное творчество не идёт на пользу увековечению славного имени выдающегося поэта Иосифа Бродского.
Рим совпал с представленьем о Риме…: Италия в зеркале стипендиатов Фонда памяти Иосифа Бродского (Joseph Brodsky Memorial Fellowship Fund) (2000–2008). – М.: Новое литературное обозрение, 2010. – 331 с. – 1000 экз.