, социолог, старший научный сотрудник Института социологии РАН
Двадцать лет назад – в 1991 году – произошли важнейшие события отечественной новейшей истории, связанные с распадом государства и сменой общественного строя. Надежды тех лет сменились разочарованием, произошло привыкание, приспособление к жизни в «новой России».
Однако и сейчас вопрос о том, что же произошло на самом деле двадцать лет назад, было ли это неизбежным, не снят с повестки дня. Тем более что призрак государственного коллапса то более, то менее явно витает и над самой нынешней Россией. Извлечены ли все уроки из тех, уже отдалённых по мерке человеческой жизни событий?
РАСПАД И ЕГО ВИНОВНИКИ
Сегодня, впрочем, как и всё это время, распад СССР воспринимается обществом однозначно негативно. Исследование, проведённое нынешней весной Институтом социологии РАН, подтвердило это. Негативное отношение к распаду СССР носит фактически консенсусный характер (14% – за, против – 73%), не сильно зависящий от взглядов и социальной принадлежности опрашиваемого. Больше всего сторонников распада имеется среди либералов – 26%, а меньше всего среди коммунистов – 4%.
Впрочем, с течением времени многие из тех, кто сожалеет о распаде СССР, имеют в виду уже не столько социалистический строй, сколько великое и могущественное государство, после гибели которого вряд ли большинству жителей новых государств стало жить лучше.
Одновременно с распадом страны произошла и смена общественного строя. Переставший работать в условиях кризиса социализм сменил капитализм с диким, малопривлекательным лицом. Сегодня эти рыночные реформы также воспринимаются с глубоким «минусом». Менялись власти, официальная риторика, настроение людей, однако во многом и сегодня, несмотря на прошедшие годы, экономика и политика остаются «заложниками» процессов, начатых двадцать лет назад. Основные противоречия – неэффективное государственное управление, коррупция, расслоение граждан, неработающие законы, отсталая социальная сфера, – всё это продолжает оставаться серьёзнейшими проблемами, пока не поддающимися решению.
В ряде вопросов произошёл откат назад – практически исчезли ростки политической демократии, пробивавшие себе дорогу в 90-е, огромные проблемы испытывает бизнес, особенно мелкий и средний, снижена вертикальная мобильность граждан, что свидетельствует об элементах социально-политического застоя.
Итак, из плохого, переставшего работать социализма советского типа мы попали в не менее плохой, отсталый капитализм. Были ли варианты? На вопрос, какой социально-политический строй в наибольшей степени подходит для России, были получены следующие ответы. За рыночный капитализм с минимальным государственным вмешательством высказались лишь 20% опрошенных, за социализм, который был во времена СССР, – 16%, а большинство опрошенных – чуть более 50% – выступают за строй, который бы совмещал бы в себе и социалистические, и рыночные отношения. Его можно назвать «иным социализмом», под словом «иной» понимая, что не такой, какой был в СССР.
Впрочем, этот строй также в известном смысле может быть назван и «иным капитализмом». Ведь речь идёт о строе, который бы совместил в себе преимущества и социализма, и рыночной экономики. И если ностальгия по социализму «советского образца» присуща преимущественно не приспособившимся слоям населения, то мечта об «ином социализме» характерна для средних слоёв населения, городской интеллигенции, большей части трудящихся.
Не добились за минувшие двадцать лет мы значимых успехов и на ниве политической демократии, которая, по мнению опрошенных, оказалась в целом несостоятельной.
ПЕЧАЛЬНАЯ СУДЬБА ДЕМОКРАТИИ
Почему же судьба российской демократии оказалась столь печальной? Простые люди в «демократической» России остаются безгласными и бессильными повлиять на власть, их мнение никак не влияет на принятие решений. То есть дело не в самой демократии, а в том, что её исполнение в России оказалось выхолощенным, неполноценным.
В последнее время неудачи демократического развития признаются и влиятельными идеологами российского либерализма, для которых в неудаче российского опыта политической демократии виноваты сама Россия, российские народы, отсталый менталитет, традиции – всё, что угодно, кроме ошибок самих «демократов». Между тем на ещё более прямой вопрос об особенностях российской демократии большинство опрошенных выражает в целом негативное к ней отношение, заключающееся в том, что «эта демократия мало влияет на нашу повседневную жизнь, всё равно нами правят те, у кого больше денег и связей».
По сути, речь идёт о том, что в России создана не столько демократия, сколько её фасад, с такими формальными атрибутами, как избираемые населением президент, Государственная Дума, органы представительной власти на местах, многопартийность, но этот фасад никак или в малой степени влияет на повседневную жизнь граждан, не видящих путей защиты своих реальных интересов. Фасадная демократия является лишь ширмой, за которой скрывается весьма антидемократическая реальность нашей жизни. Более того, с точки зрения национального представления о демократии за пятнадцать лет «демократических реформ» произошёл значительный откат даже от той весьма ограниченной демократии, которая имела место в позднесоветский период.
Ненамного лучше обстоят дела и с реализацией национальных интересов. По мнению 52% россиян, политика России во времена «демократии» стала в меньшей степени соответствовать её национальным интересам, чем в додемократические времена.
Подобная демократия не является для граждан России «сверхценностью», которой нельзя пожертвовать ни при каких обстоятельствах. Неслучайно почти половина россиян считают, что «необходимо сплочение общества вокруг национальных интересов, жёсткое наведение порядка, а с демократией можно и подождать».
Конкретная модель демократии, подходящая для нынешней России, пока никем предложена не была, однако население воспринимает её как форму, способную аккумулировать активность общества, его наиболее дееспособных членов. Именно такая «низовая» демократия, включающая механизмы самоуправления и самоорганизации граждан, и должна стать со временем основой национальной демократической модели.
Угроза демократии, по мнению большинства, проявляется отнюдь не в сосредоточении власти в руках президента страны (7%), не в отсутствии реальной думской оппозиции (14%), не в потере независимости СМИ (6%), а совершенно в ином. Так, на первое место выходят такие угрозы, как большой разрыв между богатством и бедностью (45%), отсутствие равенства всех граждан перед законом (28%), сращивание власти и капитала (25%).
Эти угрозы невозможно преодолеть в рамках той социально-политической модели, которая существует в стране. Самыми важными атрибутами реальной, а не фасадной демократии общественное мнение признаёт равенство всех граждан перед законом (44%) и равные для всех граждан права в социальной и экономической сферах (33%).
ПОЛИТИЧЕСКАЯ НАЦИЯ
Представители либеральных кругов в большей степени озабочены сворачиванием «демократического фасада», отменой и деградацией выборов, использованием административного ресурса, потерей у оппозиции, особенно либеральной, представительства в законодательной власти, «зажимом» электронных СМИ, судьбой отдельных правозащитников.
Представители националистического крыла, говоря о недостаточности демократии, имеют в виду положение русского большинства, не имеющего возможностей ни для осознания, ни для реализации своих долгосрочных стратегических интересов.
Большинство «простых» людей видят собственное бесправие, социальное расслоение, зависимость от новых хозяев жизни в лице бюрократии и олигархического капитала. Им, «простым людям», в общем-то, всё равно, сколько у нас партий, как часто проходят выборы. Впрочем, и о будущем русского народа им думать некогда – все помыслы занимает сегодняшняя непростая жизнь.
При этом и те и другие отлично осознают, что от того, как они проголосуют, всё равно практически ничего не изменится. Все главные решения принимаются там, в узком кругу, скрытом от глаз общества.
Если в конце 90-х режим воспринимался исключительно как антинародный, несмотря на относительно демократические выборы, то что касается сегодняшнего режима, в чём-то он в массовом восприятии антинародный, в чём-то нет. Очень долго надеялись, что власть пусть постепенно, но встанет на сторону народа в противостоянии с антинародным крупным капиталом. Но время идёт, а надежды тают. «Равноудаление» самых одиозных олигархов оказалось сугубо косметической мерой, а нынешняя бюрократия по своим хищническим инстинктам оказалась в целом не лучше олигархического сословия.
«Наведение порядка» в системе государственного управления обернулось невиданной вольницей для бюрократических кланов и групп, заставивших государственную машину работать на свои групповые интересы. Государство то отбирало льготы у неимущих слоёв населения, «монетизируя» их, то раздавало льготы и преференции, неподъёмные для кризисного бюджета.
Все либеральные реформы в области экономики и социальной сферы (ЖКХ, пенсионная, образовательная) или зависали, или давали явно не те результаты. Ни одну из поставленных задач в «нулевые» не удалось решить до конца, последовательно. Несмотря на негативные тенденции, особенно заметные в последний год, связанные с резким подорожанием цен на продукты и повышением тарифов, этот баланс сохраняется и поныне.
Либералы продолжают надеяться на новую политическую «оттепель», сторонники жёсткого государственного порядка видят будущее в «жёсткой руке», которая сможет навести в стране долгожданный порядок.
Как бы ни оценивать сегодня все эти противоречивые тенденции, факт остаётся фактом: в стране происходит процесс строительства национального государства. Происходит со скрипом, с топтанием на месте, но всё-таки идёт. Национального просто потому, что а какого же ещё, – а не в смысле русского, конечно.
НА ГРАНИ
Оказавшись на грани распада, гражданской войны, общество выработало некую сверхценность в виде общественного единства. Раскол общества, в том числе и по идейным основаниям, стал восприниматься как болезненное, ненормальное состояние. Явочным порядком сформировалась квазиидеология большинства – синтез умеренно левых и умеренно правых идеологем вокруг базовой ценности сильного государства, власти. От власти общество хочет проявления силы, дееспособности, что видит намного реже, чем хотело бы. Сформировался «средний класс», который хочет порядка, устойчивых правил игры и государственных гарантий. Впрочем, примерно того же хотят и все остальные, не входящие в средний класс, который таким образом вроде бы стал выразителем, рупором нового общенационального запроса.
Конечно, не стоит всё это идеализировать, всё это «единство» остаётся во многом на бумаге, такой «потёмкинской деревней», как и политические силы, паразитирующие на этом «единстве». Но всё же и дыма без огня не бывает. А значит, страна находится в консервативной фазе консолидации, строительства нации, эта фаза предполагает сниженную конкурентность, в том числе и политическую.
И такое в России бывало не раз, но никогда не продолжалось больше, чем срок активной жизни одного поколения, то есть 15–20 лет в среднем. Всё идёт волнами, неизбежно кончится и «стабилизация», спрос на конкурентность, новых людей и новые идеи возрастёт. Но только вот если к этому часу икс так и не будет решена задача консолидации нации, то новая волна демократизации будет столь же разрушительна, как та, что поднялась в конце 80-х.
Я бы не стал, как это делают одновременно и либералы, и националисты, хоть и с разным знаком, апеллировать к соборности и коллективизму, присущим русским. Именно в этой пресловутой соборности либералы видят главную угрозу демократии. Дело, на мой взгляд, в точности до наоборот. Именно с общиной только и связан, по сути, единственный позитивный демократический опыт русских. И когда удавалось разбудить это спящее общинное сознание, как это в определённой степени и произошло в 90-м году, на первых и последних выборах в советы всех уровней, демократия начинает расти как на дрожжах.
Но где эта община? Где это общинное сознание сегодня? Общество индивидуализировано и атомизировано намного сильнее, чем в демократической Европе. Однако объединиться вокруг политических институтов эти индивиды не в состоянии. Да просто нет этих институтов. А те, которые есть, существуют, скорее, на бумаге, потому что их практика в корне противоречит низовому устройству общества, на его низших этажах, в быту, на производстве, в бизнесе.
РУБЕЖИ
В сознании россиян чётко прослеживаются «рубежи» – это наше, а это, уж извините, ваше. Моя квартира за железными дверями, мой участок земли, который я огородил забором, – это моё, а вот речка, которая протекает мимо забора, но с внешней стороны, – это уже ваше, не моё. Такое же отношение и к политике, особенно «высокой». Это не моё, мне всё равно нет никакого прока, по какой цене и кому вы продаёте газ, дайте мне моё (пенсию, льготу, документы на участок), а остальное забирайте себе.
И мы протестуем, только когда власть начинает залезать в мой огород буквально, строит «точечную застройку» во дворе моего дома, сносит дачу, требует платы за рыбалку или лишает пенсионеров права на бесплатный транспорт, – это всё повод поторговаться с властью.
И на что же можно надеяться теперь?
Куда ж нам плыть? Складывается впечатление, что, несмотря на массовый сохраняющийся запрос на «авторитарную модернизацию» и «наведение порядка», режим остановился перед тем рубежом, за которым начинаются мобилизационные технологии. Уж слишком они обоюдоопасны, обоюдоостры. Но без них национального государства не выстроить.
Приходилось не раз писать и доказывать на цифрах, что одной национальной энергии русских не хватит на то, чтобы консолидироваться как нации и обрести политическую субъектность. Это касается всех наций, находящихся, по терминологии Л. Гумилёва, в фазе «надлома». Опросы это подтверждают – идентифицировать себя как националистов и поддержать политические силы соответствующей ориентации готовы от силы 5% населения. Недовольство остальных «засильем инородцев» ограничивается кухонным ворчанием. Другое дело, если в фундамент новой мобилизационной идеологии удастся заложить энергетику запроса, связанного с идеями социальной справедливости и народной демократии.
В то же время проблемы, усилившиеся в самые последние годы, существенно поколебали уверенность россиян в том, что нас рано или поздно ждёт светлое будущее.
На фоне замедления экономического и политического развития России постепенно отодвигаются всё дальше в восприятии россиян те времена, когда страна добьётся экономического процветания, станет современным демократическим государством. По мнению 43–47%, это если и произойдёт, то не раньше чем через 11–20 лет. Впрочем, для России с её непредсказуемостью и низким временным горизонтом в массовом сознании, 20 лет – это практически равносильно вечности.
Таким образом, многое говорит о том, что в своей оценке современного уровня развития и в образах будущего сегодняшняя Россия стоит накануне возможной переоценки многого из того, что казалось очевидным ещё несколько лет назад. Но этот процесс только в самом начале. Наряду с растущим осознанием многих негативных факторов остаются велики силы инерции, боязнь перемен, нежелание задумываться о будущем, даже не столь отдалённом.