Нина Шамарина. Двадцать семнадцать. – М.: КЦ «Фелисион», 2019.
«Лета к суровой прозе клонят…» Слова Александра Сергеевича Пушкина я вспомнила, взяв в руки книгу Нины Шамариной. Но не по отношению к автору, а по отношению к себе как к читателю. И… книгу прочитала на одном дыхании, буквально не отрываясь. А задумалась уже потом, когда перевернула последнюю страницу. Состояние было какое-то странное. Необъяснимое. Осталось ощущение, что прикоснулась к чему-то удивительно родному, понятному. Я списала это на «лета». В возрасте совсем не молодом хочется ностальгировать, размышлять о жизни вообще и её смысле в частности.
Но… Нина Шамарина совсем не размышляет в привычном понимании этого слова. В её прозе нет назидательности, и уж тем паче «суровости». Так чем же меня так «захватили» – хотела сказать её «повести», да озадачилась вопросом: как определить жанровую принадлежность произведений автора.
Слово «повесть» происходит от глагола «поведать». Старинное значение термина – «весть о каком-то событии» указывает на то, что этот жанр вбирает в себя устные рассказы, события, виденные или слышанные рассказчиком. В прозе Шамариной событий достаточно много. Современное литературоведение определяет «повесть» как эпический прозаический жанр, занимающий промежуточное место между романом, с одной стороны, и рассказом и новеллой – с другой. Однако объём сам по себе на жанр не указывает. Дело не только в объёме, а больше в содержании произведения: охват событий, временные рамки, сюжет, композиция, система образов и т.д. Принято считать, что рассказ обычно изображает одно событие из жизни героя, роман – целую жизнь, а повесть – ряд событий. Но и это правило не без исключений, границы между романом и повестью, а также между повестью и рассказом могут быть весьма расплывчаты. Иногда одно и то же произведение называется то повестью, то романом.
Поразмыслив, я решила, что произведения Нины Шамариной точно не романы. Рассказы? Или всё-таки повести? В силу своей многогранности жанр повести с трудом поддаётся однозначному определению. Что касается небольших по объёму эссе, то это всё же новеллы. Они как всплески эмоций. Как яркие события, а точнее – как вспышки яркого света. Но в целом же книга очень разная. Тут и небольшие новеллы, и два рассказа, и повести, одна из которых вполне может назваться романом.
Проза Нины Шамариной – это история и повседневность, и постепенно, зримо проступающая любовь. Какое же счастье без любви? Герои писательницы живут в её прозе. Просто живут. Автор умело, талантливо создаёт атмосферу. Причём одинаково интересно и в то же время абсолютно обыденно получается всё – от комнаты умирающей женщины до кабины грузовика, где рожает ребёнка другая героиня.
Проза захватывает. Читаешь – как падаешь в бездну. В бездну слов и ощущений. Кажется, иногда перехватывает дыхание. А перечитаешь – и удивляешься. Слова-то обыкновенные.
Каждая повесть очень жизненна. Особый случай – «Двадцать семнадцать, или Жизнь в стиле пэчворк» – дань современности. Но только в названии. По содержанию – это какой-то непростой авторский художественный фильм с деталями и реалиями нашей жизни?
«Две его жизни, как два куска ткани разной фактуры и разного цвета, никак не соединялись в ровное полотно. Между той, переливчатой и бирюзовой, пронизанной солнцем, текучей, как морская вода в солнечный день, и теперешней – тяжёлой и душной, как солдатское сукно, должен быть какой-то буфер. Иначе они никак не стыковались. Рвались мысли, как нитки, невозможно было даже представить, что он, Лёха, жил как-то вне своей семьи».
В прозе Нины Шамариной можно поискать идеи, сведённые воедино временем, нужные национальной идее философские, духовные высоты. Или какие-либо прозрения. Можно порассуждать о реальной и мистической жизни. Но почему-то хочется просто бежать глазами по строкам. Читать. И думать. И даже страдать.
Повесть «Проклятие Пани Солдатовой» тянет по содержанию на роман. Чего тут только нет. И времена, и люди. И их поступки, за которые приходится расплачиваться всю жизнь.
Нина Шамарина пишет для самого широкого (это слова из традиционных издательских аннотаций) круга читателей. Она не заманивает нас кошмариками или остротой. Она не взывает к читательскому уму-догадливости, в её прозе всё предельно ясно. И совсем нет детективных ребусов, секретов политических интриг, чудесных любовных историй. Ничего нет из любимых ныне сериальных издательских рубрик.
«Макушка лета», «Подарок», «Остановись мгновенье» – это именно мгновенья! Читаем: «Макушка лета – климатического, а не календарного – связана для меня с цветением цикория. Цикорий цветёт на взгорке, вокруг его нежно-сиреневых и голубых цветков вьются осы, и кажется, что воздух звенит и колеблется от их беспрестанного жужжания. Просёлочная дорога чуть пылит мелкой золотистой пылью, добавляя общей картине лености и неги».
Шамаринскую долгую, с великолепием цвета, света, ветра, лугового, метельного духа строку не спутаешь ни с какой другой. Есть в ней – живо современной, вобравшей открытия русской и мировой поэтики, мощно метафоричной, какое-то старинное звучание. Восторг и преклонение вызывают и не перестают вызывать её лаконичные, афористично меткие строки, поражающие воображение. Широчайший круг ассоциаций. Автор бережно хранит благородную простоту чистой, живой и понятной нам, читателям, прозы. Именно этим и будет она близка читательскому сердцу, способному к ясному пониманию и верящему в любовь и искренность чувств.
Марина Замотина
Классик сказал
Виссарион Белинский о специфике повести как жанра:
– Есть события, есть случаи, которых… не хватило бы на драму, не стало бы на роман, но которые глубоки, которые в одном мгновении сосредотачивают столько жизни, сколько не изжить её и в века: повесть ловит их и заключает в свои тесные рамки. Её форма может вместить в себя всё, что хотите, – и лёгкий очерк нравов, и колкую саркастическую насмешку над человеком и обществом, и глубокое таинство души, и жестокую игру страстей. Краткая и быстрая, лёгкая и глубокая вместе, она перелетает с предмета на предмет, дробит жизнь по мелочи и вырывает листки из великой книги этой жизни.