«ЛГ»-досье
Денис Викторович Драгунский
родился в 1950 году в Москве. Окончил филологический факультет МГУ, преподавал греческий язык, был сценаристом и драматургом, затем журналистом, обозревателем, автором и соавтором публикаций по проблеме межэтнических отношений, главным редактором журнала «Космополис» (научное издание МГИМО). Под его редакцией вышло несколько сборников научных трудов: «Общественный договор», «Россия между вчера и завтра» и др. В конце 2007 года завершил карьеру политического аналитика и стал писать рассказы. Первая книга прозы вышла в мае 2009 года, в январе 2019-го – двадцатая.
Денис Драгунский – о премиях, состоянии литературных жанров и пользе журналистики.
– Считается, что роман более интересен для издателя с коммерческой точки зрения и более востребован читателями. Ваша новая книга «Соседская девочка» – сборник рассказов, заметок, набросков сценариев. Как вы сами оцениваете состояние рассказа как жанра на сегодняшний день?
– В России сборники рассказов были популярны всегда. Чехов, Бунин, Аверченко, Тэффи, Бабель, Зощенко, Шукшин, Нагибин, Довлатов, Токарева. И не только в России – везде, на Западе и на Востоке: Мопассан, О. Генри, Хемингуэй, Буковски, Элис Манро, «Тысяча и одна ночь», Пу Сунлин, Ихара Сайкаку, Акутагава. Даже не знаю, откуда взялось это странное заблуждение – о большей востребованности романа. Возможно, это придумали менеджеры издательств – фабрик по производству дамских романов. Но рассказ живёт и прекрасно себя чувствует. Живёт и классический неторопливый рассказ страниц на 15–20 (что называется, «с мыслями героев и описаниями природы»), живёт и фабульная короткая новелла (это мой конёк), и социальные зарисовки, и психологические парадоксы, юмористика, эссе – что хотите. К этому прибавился особый тип рассказа, рождённый в социальных сетях. Часто это именно «рассказ» в самом прямом смысле слова – просто рассказ о каком-то удивительном событии, о неожиданной встрече, об остроумном ответе.
– Многие знают вас как героя «Денискиных рассказов», хотя вы не раз подчёркивали, что в жизни всё происходило не совсем так, как в книге, написанной вашим отцом. А где «живут» прототипы текстов Дениса Драгунского? Где вы находите персонажей для ваших книг?
– Персонажи находят меня. Это моя жизнь: люди, встречи, ситуации, увлечения и разочарования. Мне всегда смешно, когда на титульном листе книги я читаю: «Основано на реальных событиях». Не знаю, как у кого, но у меня всё основано на реальных событиях. Другое дело, что эти события складываются в несколько другую картинку, чем это было на самом деле, персонажи меняют облик или профессию, переезжают из города в город. Но если представить себе все написанные мной 1400 рассказов, повести и романы в виде одного огромного текста, то в глубине этой воображаемой «мегакниги» живёт не так уж много главных героев: пять женщин, столько же мужчин, плюс я сам. Эта мегакнига – о них и обо мне, это история наших отношений.
– Вы – автор романов «Автопортрет неизвестного», «Архитектор и монах», «Дело принципа». Какими качествами должен обладать современный роман, чтобы пользоваться спросом у читателя? Или всё зависит от читательских предпочтений?
– Роман должен быть интересным прежде всего самому писателю. У нас на филфаке был один студент, жуткий зануда, который заснул на экзамене. Вы себе представляете – во время собственного ответа! Говорил-говорил и заснул от скуки! В некоторых романах и даже рассказах чувствуется что-то похожее. Человеку скучно рассказывать, ему не интересна ни сюжетная коллизия, ни характеры героев, ни пейзаж за окном. Да ещё вдобавок язык пресный и ни одной сильной, оригинальной мысли. Вряд ли такая книга увлечёт читателя.
Я люблю своих читателей, очень многих (несколько сотен, а может, под тысячу человек) знаю в лицо и по именам – но я не пытаюсь им понравиться. Каждый мой рассказ, а тем более роман – это моя попытка разобраться с собственными мыслями и эмоциями. Иногда это попытка влезть в чужую шкуру («Дело принципа» – роман, написанный от лица 15-летней девочки из Австро-Венгрии). Иногда – желание поиграть в сослагательное наклонение истории («Архитектор и монах» – о том, как Гитлер и Сталин не стали «Гитлером и Сталиным», но война в Европе разразилась всё равно). «Автопортрет неизвестного» – книга о кошмарном мире советской элиты. Роман построен многослойно, в шкатулке шкатулка, а в ней ещё одна коробочка, и так без конца, потому что сам этот мир, точнее, этот ад, был сконструирован примерно так же. Без сложных ассоциаций, петляний во времени, без ныряния вглубь истории и выныривания в неожиданном месте – без всего этого, на мой взгляд, невозможно понять нашу, то есть русскую, советскую жизнь.
Если мои собственные проблемы интересны читателю, если он сопереживает мне – значит, встреча состоялась и тем самым состоялся литературный текст. Поскольку для текста нужен не только автор, но и читатель.
– Что вы более всего цените в литературе? Ясность языка, искусство стилизации, глубину мысли, «правду жизни»? Что для вас является главным критерием качества той или иной книги? На что ориентируетесь лично вы, выбирая произведение для чтения?
– Когда-то я любил язык, новизну формы, прорывы в запретные сферы. Сейчас мне дороже всего искренность автора. Это трудно объяснить, это похоже на «я хорошо себя чувствую». Можно рассказать, где у тебя болит, теснит или колет. Но «хорошее самочувствие»? Что это? Это ведь не просто «ничего не болит», это отдельное чувство. Как его описать? Непонятно. Но оно есть, и оно радует. Вот так же – искренность. Поэтому в последнее время я более всего люблю читать дневники и воспоминания, а также учёные труды о повседневной жизни людей в разные эпохи.
Новые книги я читаю в основном по совету друзей. Если три-четыре человека настойчиво рекомендуют – я беру эту книгу. Впрочем, случается, что после этих рекомендаций появляется чувство, что я этот роман уже прочитал. Тогда и не читаю, должен признаться. Кстати, я совсем не боюсь спойлеров, я не затем читаю книгу, чтобы узнать, кто убийца – парикмахер или садовник, и женится ли Вася на Маше. Я не столь горячий читатель, как один мой молодой знакомый. «Льва Толстого читаю, – сказал он. – «Войну и мир», сейчас как раз про пожар Москвы! Так переживаю! Жуть!» «Не бойся, – я его шутя успокоил. – Наши выиграют. Кутузов победит Наполеона». «Эх!!! – закричал он. – Зачем вы мне всё рассказали? Теперь будет неинтересно!»
– Денис Викторович, что вы думаете о существующей премиальной системе в литературе? Согласитесь, так или иначе, многие талантливые авторы остаются «за бортом» (не попадают в шорт-листы, не получают наград). Возможно ли при распределении премий избавиться от некоторой клановости и субъективности?
– Избавиться нельзя! Более того, премия и есть итоговое выражение литературной клановости. Я сам был в жюри многих премий, и поэтому свои книги теперь на премии не выставляю. Перефразируя старинную поговорку, скажу: «Тот, кто любит колбасу и ориентируется на литературные премии, не должен видеть, как делается то и другое». Но совсем не обязательно ориентироваться на премии! Я их воспринимаю лишь как случай, как везение для автора, особенно если там крупное денежное содержание, и я рад за человека, которому выпал счастливый фантик. Но всерьёз считать, что премия – это знак качества? Увольте. Хотя, конечно, в большинстве случаев премии получают достойные писатели за хорошие книги. Приятно, если это мои друзья.
Что делать? Вслед за журналистом Вячеславом Суриковым из «Эксперта» я считаю, что нужен некий книжный «Оскар». Премии по разным номинациям («роман», «сборник рассказов», «лучший сюжет», «лучший язык», «самый интересный герой/героиня», «самая умная книга», «лучшая редактура и подготовка текста», «лучшее оформление» и т.д.). Голосовать должна «Литературная академия» в составе не менее 2000 человек, а лучше – больше, ибо большие числа сглаживают субъективизм и клановость. Одна загвоздка – речь должна идти о действительно популярных книгах, которые прочитают как минимум члены Академии… Никак не могу забыть одну серьёзную и авторитетную премию, присуждённую роману, который был опубликован в журнале тиражом 100 (да, сто!) экземпляров, а в жюри было человек пять.
– Будучи сыном писателя и братом драматурга, сталкивались ли вы с критикой в свой адрес от близких людей? В свою очередь, критикуете ли вы их? Семья, в которой вы воспитывались, – благодатная среда для творчества или конкурентная? И вообще – важна ли для писателя критика?
– Когда отец умер, мне был 21 год, я был студентом-филологом и о писательском труде не помышлял. А моей сестре, драматургу Ксении Драгунской, тогда было шесть лет. Поэтому я бы не говорил о конкуренции. Но среда была благодатная – отец учил меня разбираться в книгах, многое объяснял. Критика, конечно же, нужна – любая, даже несправедливая, даже от родных и близких. Критик – это активный и порою злой читатель. Он нужен как воздух. Это обратная связь, без которой писатель пропадает, сходит на нет.
– Вы пишете не только художественную прозу, но и публицистику. Как вам удаётся переключаться с одного «режима» на другой? Не мешает ли журналистская работа писательской?
– Очень помогает! Журналистом я стал раньше, чем писателем. Журналистика меня научила писать коротко и по делу. Кстати, многие писатели публикуют статьи на самые разные темы. Так что не один я такой.
Беседу вела
Юлия Скрылёва