В своей богоданной отчизне

1914

Возьми моё сердце, река,

за громы всех армий Европы,

за рваные шрамы окопов,

за грань ледяную штыка,

за жаркую смерть у виска,

за эту могильную глину,

за то, что уже не покину

твой берег, родная река.

Возьми мою силу, трава,

возьми и расти, полевая,

за то, что дожди поливают,

за то, что шумят дерева,

за раны и слёзы родства

с изрытой истоптанной пашней,

за брата в могиле вчерашней

возьми мою силу, трава.

Возьми мою правду, земля,

возьми за пшеничные зёрна,

за лемех, тяжёлый и чёрный,

за Господа и короля!

Простите, родные поля,

прости, золотая Морава,

храни мою крестную славу,

храни мою правду, земля!

1943

Впереди ползёт обоз,

беженцы и госпиталь –

там вода дороже слёз,

помоги им, Господи!

Впереди во весь свой рост

скалы-исполины,

позади горящий мост,

факел над пучиной.

Горы плетью по горбам

хлещет смерть крылатая –

это вам не кегельбан,

не постель измятая –

это рёбра ржавых скал,

мёртвые стремнины,

это огненный оскал

выпрыгнувшей мины…

Это жажда, всем одна –

как дожить до вечера,

это кровь, черным-черна,

из пробитой печени,

это вздох издалека,

из иного мира,

это капля молока,

это ладан с миром.

Это памяти река,

сжатая теснинами,

это руки старика,

взрытые морщинами,

это гребни чёрных гор

в тихой звёздной темени

и прощальный разговор

с уходящим временем.

***

Как хочется стать европейцем,

быть признанным, принятым в клуб,

однако же, сколько ни бейся

израненным темечком в дуб,

тебя всё равно отодвинут

и скорчат спесивую мину

болгарин, румын и поляк.

Что толку в мечтах и талантах?

В Париже ты нищий в опанках,

в Берлине – презренный селяк.

Но стоит ли быть европейцем

на капище модных божков

и жить в однополом семействе

среди шестицветных флажков?

Мерзейшая ныне эпоха –

господствуют алчность и похоть,

и скоро не будет детей.

Обрушатся ветхие стены,

спасать не придут супермены,

огня не подаст Прометей.

Не лучше ли собственной жизнью

свободно и честно прожить,

в своей богоданной отчизне

воды родниковой испить,

глаза не скрывая под маской,

про всё говорить без опаски,

как чистая совесть велит,

ничем не испорченной речью,

растущей из правды извечной

родимой земли.

Два храма

Во многих странах закрывают церкви

затем, что паствы нет, и вера меркнет,

меж тем жилплощадь –

                                страшный дефицит.

И вот вам, словно клоун на параде,

доходный дом в готическом наряде,

и радужный флажок на нём висит.

Но есть державы, где святые храмы

и ныне строят, не скупясь на мрамор,

и золотят кресты и купола.

В небесной вышине виденья рая,

и праведные воины взирают,

и смальта благородная светла.

И вижу я великих два собора –

один весь в белокаменном уборе,

другой как будто в танковой броне,

один в Белграде

                       над священным пеплом,

другой на месте фронтового пекла

в привольной подмосковной стороне.

Белый ангел

Белый ангел смотрит и читает

строки чуда на страницах рая,

и дрожит душа моя пустая,

слёзы и огонь в себя вбирая,

наполняясь радостью и болью,

разливаясь вешнею водой,

зеленея напоённым полем,

светлым в летний зной.

Белый ангел, крыльями во храме

ты взмахнёшь, и мановенье Духа

понесёт пылинкой над мирами

за пределы зрения и слуха,

и тогда, движением единым

пролетев сквозь полночь и беду,

на ладонь Отца и к сердцу Сына

тихо упаду.

Белый ангел, вестник Воскресенья,

воплощённый символ

                                 сербской Славы!

Тихий свет встаёт

                           над смертной тенью

у обители Святого Саввы –

обойди с молитвами полсвета,

возвращайся, чтобы в сотый раз

видеть, как сияют самоцветы

этих вечных глаз.