«ЛГ»-ДОСЬЕ:
Родился 8 декабря 1939 года в Казани. С первого класса – в Ленинграде. Окончил Ленинградский электротехнический институт и сценарный факультет ВГИКа. Выпустил 32 книги – «Южнее, чем прежде», «Жизнь удалась!», «Праздник ахинеи». «В городе Ю»… Последние – «Третье дыхание», «Горящий рукав», «Комар живёт, пока поёт», «Плясать досмерти» (скоро выходит в АСТ). Премии – «Северная Пальмира», «Золотой Остап», премии журналов «Новый мир», «Знамя», «Октябрь», премия имени И.П. Белкина, Царскосельская премия, Новая Пушкинская премия.
Награждён орденом Дружбы. Председатель Союза писателей СПб.
– Валерий Георгиевич, самая лучшая ваша вещь, на мой взгляд, – повесть «Третье дыхание». Она трагична и совсем не такая, как, скажем, гротесковые, юмористические – «Жизнь удалась» или «Грибники ходят с ножами». Как вам удалось взять совершенно новый, серьёзный ракурс?
– Был весёлым писателем, стал трагическим: естественный ход жизни. Но в любом случае – это должно быть отточено до совершенства. Задача писателя – учить людей пить страдания не из лужи, а из драгоценного сосуда, называемого литературой.
– Не так давно в серии «ЖЗЛ» вышла ваша книга о Сергее Довлатове. Чем был обусловлен выбор? Почему именно этот писатель?
– Довлатов – друг и соперник. Поэтому писать было очень интересно. И, я бы сказал, азартно. Нет более волнующей темы для писателя, чем успех другого писателя. Но волнение это радостное, а не злое.
– В последнее время вы стали сочинять «женские романы» – «Будни гарема», «Разбойница», «Евангелие от Магдалины». Очевидно, что это отчасти уход в массовую литературу. Не боитесь ради заработка испортить стиль?
– Здесь вкралась ошибка. Женские романы я писал лишь в 90-е годы, когда казалось, что прежняя литература исчезла вообще. Кстати, рад, что благодаря этому побывал женщиной, очень увлекательно. И попробуйте там найти «порчу стиля» – этого нет. Нет и пошлости – любовь и секс вовсе не обязательно связаны с пошлостью, гораздо чаще ненавистная для меня пошлость (нарушение вкуса) лезет из как бы серьёзных и особенно нравоучительных, высокопарных тирад. Вот этого не выношу.
– В одном из интервью вы сказали, что «сейчас поколение воспитывает литературу, то есть, образно говоря, уже не гроб делается под покойника, а покойник под гроб». Что вы имели в виду?
– Боюсь, что перестали писать – и даже читать – искренне, с душой. Кто-то вычисляет, что будет модно в этом году, и все послушно скупают это. Восторги забыты.
– Гротеск, юмор, фантазийное мироощущение – это для вас творческий метод или некая психотерапевтическая практика, позволяющая преодолеть абсурдность существования?
– Гротеск – это мой хлеб и моя судьба, которую я почувствовал очень рано: когда я в школе пытался быть, как все, закурил – и у меня единственного загорелось от искры пальто. Гротеск – самый быстрый способ превратить страдания в творческий успех.
– Как вы оцениваете сегодняшнюю социально-экономическую ситуацию для писателей в нашей стране – как благоприятную или, наоборот, тяжёлую?
– Чем жизнь труднее – тем лучше для писателя. Для обывателя, в чьём теле живёт писатель, невзгоды, конечно, тяжелы. Надо больше быть писателем и меньше – обывателем и никогда не менять «шило» (трагическую судьбу писателя) на обывательское «мыло». Чтобы это прочувствовать – прочтите мой роман «Плясать досмерти» в № 11 журнала «Октябрь». А если вы спрашиваете не про меня, а вообще про нынешнюю писательскую эпоху… маловато «шила», многовато «мыла».
– «Жить на разрыв – нормальное писательское состояние», – опять же цитирую вас. Как пребывать в этом состоянии и не сойти с ума?
– По-моему, с ума сошли как раз те, кто живёт по инерции, не испытывая сильных чувств и ярких мыслей.
– Как думаете, лет через пятьдесят будут читать книги? Если да, то какое направление будет предпочтительнее – реализм или, например, фантастика?
– Реализм всегда щедрее фантастики, которая всё больше делается из штампов, из компьютерных игр. Если всё человечество уйдёт туда, живой жизни не останется.
Беседу вела
– В начале ХХ века критики наперебой говорили, что писатель измельчал. А что можно сказать о нынешнем времени?
– Это так. Мы меньше, но зато нас больше.
– Почему писатели перестали быть «властителями дум»? Можете ли вы представить ситуацию «литература без читателя» и будете ли продолжать писать, если это станет явью?
– Писатели перестали быть властителями дум, потому что стало мало дум. А литературы без читателя уже полно. Она преобладает, потому что книги издают сейчас не для читателя, а для покупателя, и это далеко не одно и то же. А я по-прежнему пишу для читателя, и он будет в том количестве, в котором он у меня есть.
– На какой вопрос вы бы хотели ответить, но я его вам не задала?
– Вопрос: чего бы вы хотели? Ответ: хотел бы суметь написать лучшую свою книгу.