Просим выключить музыку. Отвечают: «Не положено!»
Я захожу в «Кофе-хауз» неподалёку от метро «Кропоткинская» с коллегой, чтобы поговорить о его рукописи. В институте шум и бесконечные дела. Мы вырвались на час. Рано. Мы вдвоём в двух залах кафе и соединяющем их коридорчике, где стоят два стола, за одним из которых я люблю поговорить с коллегами по делу. Если людей много, то не слышно совсем ничего. Орёт превышающая медицинские нормы децибелов ритмичная попса.
– Послушайте, – говорим мы официантам. – Мы здесь одни. Выключите музыку или дайте что-либо подходящее фоном.
– Не положено, – отвечают.
С другим человеком, учёным из Швейцарии и его женой, которая из русской царской семьи и имеет высокие награды за противоминную деятельность, мы приходим в ресторан, славившийся прежде стилем и вкусом. Русская интеллигенция давно не ходит в рестораны, и мы поражены переменами. Медведь на цепи. Дикие звуки из каждого зала. Мы объясняем официантам, кто это, говорим, что это стыдно. Они напуганы и переводят нас в маленький зал, где сидит только одна пара. Мы все просим выключить варварский звук и здесь.
– Не положено, – отвечает официант.
Как-то я читала, что в Москве всего несколько ресторанов, где есть лёгкий музыкальный фон, и четыре кафе, где нет музыки вообще. Но я забыла адреса и сомневаюсь, что они сегодня существуют.
Как не усомниться! Едем в поезде – там тоже варварский звук до 10.30 вечера. Можно выключить в своём купе или сделать тихо. Но в коридоре, оказывается, положено, чтобы орало. Просим все (пассажиры купейного вагона): выключите в коридоре.
– До 11 часов вечера выключать не положено, – отвечает проводник.
Одна проводница среднеазиатского поезда, на котором я ехала в Саратов, устроила дискотеку для пассажиров, радуясь своему изобретению.
Там, где русские за границей, магнитофоны орут на пляже, как в Сочи или Одессе. Орут пьяные. Визги, дикий смех, хождение по перилам балкона. Замечательные ребята, строители, но нет мысли о других и мысли о том, что их свободное время связано со свободным временем других. На курортах Египта людей из России поселяют компактно и врубают им варварский звук, даже если они ещё не включили его сами (не успели включить).
Один губернатор устроил многодневный рок-фестиваль на центральной площади города. МЧС было бессильно остановить запредельный звук, а «скорая помощь» не справлялась с теми, кому стало плохо.
В любом торговом центре – музыкальная какофония, а не фон, как «положено». Где они взяли этот эталон?
Этот звук связан с неуважением к другим, с отсутствием впечатлительности. Действительно некуда деться. Действительно нечего сказать.
С человеком после аортокоронарного шунтирования я попадаю в реабилитационный центр – санаторий. Могу назвать, если спросят в Минздраве. Узкий топчан для больного, которому после операции нужна койка, приближенная к хирургической. За 24 дня мне, заплатившей 32 тыс. руб., за которые можно съездить на Канары, предоставлена продавленная приставная раскладушка у плохо заклеенного окна. В столовой играет громко пианист, гордость санаторской инновации. Но одной девице из обслуги кажется слишком тихо. И она со словами «чего это у нас тихо, как в могиле» врубает звук на полную громкость, ритмичный варварский звук.
Больному становится плохо, он задыхается, я кидаюсь к администратору со словами: «У вас санаторий или кафе-шантан?» Как заученный автомат, она мне отвечает, что музыка полезна. Вечером зам. главного врача читает мне нотацию, что надо изменить отношение к музыке. Но не успел он выйти, как дикая дискотека затевается на этаже, где находится прооперированный две-три недели назад больной. Выясняется: это младший медперсонал ставит условие – без дискотеки работать они не будут. Они хотят – на рабочем месте – веселиться! А больной между тем задыхается. Я увожу его домой, мы просто сбегаем. Мне возвращают деньги, чтобы молчала.
Я не удивлена. Под Сочи я была три дня на конференции. Чудесный отель, интересная конференция, относительно тихий и пустынный пляж в конце октября. Подавляющий контингент – пенсионеры, получившие путёвки. Они счастливы… до первой ночи. Далее ни одной ночи сна – ночные бары и рестораны всей округи орут, создавая какофонию, и люди уезжают – спать нельзя, лечение не имеет смысла. Так мы встретим Олимпиаду?
Если в доме есть подросток и особенно гордящиеся им родители, жди беды. Стоит им уехать на дачу, как вас всех изведут, заставив спать днём и не спать ночью. В доме моих знакомых сорокалетняя аспирантка доказывает всем соседям (докторам наук, профессорам, полковникам и даже генералам), что её сын, магистр (так она называет студента магистратуры), имеет право делать что хочет и когда хочет, так как он работает и учится и ему двадцать лет. Ей говорят о больных, о малых детях. Но она, будучи психологом и свято веря в преимущества этой науки над всеми другими занятиями человечества, говорит этим профессорам, генералам, инженерам, коммерсантам: «Не инвалидизируйте своих больных и не потакайте детям».
…В 90-е годы интеллигенция проиграла на рынке культуры и была вытеснена всеми видами варварских суррогатов. Но мы живём в другое время, и облик людей дома, на работе, на отдыхе за границей, в санаториях должен быть другим.
Как говорил русский историк Сергей Соловьёв, нравы народа указами не изменишь. Но указы нужны, чтобы менять нравы. И в конце концов люди сами должны понять, что неуважение к другим, право силы и наглости, дурного вкуса не могут быть безграничными.
, доктор философских наук, профессор, завсектором социальной философииИнститута философии РАН