Об особенностях развития русского языка, о резервах нашей литературы и о том, что статус интеллектуала нужно всё время подтверждать, сегодня у нас в гостях размышляет глава издательства «Ад Маргинем» Александр ИВАНОВ.
– Какую характерную черту современной русской прозы вы бы отметили?
– Часто получается так, что у нас очень «головная» проза или искусственно метафорическая. То есть видно, что автор выжимает из себя набоковскую технологию метафоризации, но запахов, фактуры, чувственной осязаемости языка там нет. Язык сразу становится абстрактным. У нас никто с запахами не пишет.
– Почему?
– Вероятно, потому, что мы северная страна. В холоде же запахов нет, чтобы они проявились, нужно тепло! Чтобы полгода в году было тепло, по-настоящему тепло. А у нас максимум месяца четыре тепла… Поэтому запахи не удерживаются в литературном языке и в жизни. Единственное – кто-то может зафиксировать некий социальный запах, запах бомжа, например, в литературу проникает. Или запах загаженной подворотни. А в южных странах существует целая симфония запахов. Помните, в романе «Библиотекарь» Михаил Елизаров пишет о специфическом запахе южной ночи?.. Акации цветут, падают кляксами на асфальт ягоды тутовника, проехавший грузовик мазнул, как краской, запахом бензина… Вот такие вещи я очень стал ценить, потому что хочется настоящего удовольствия от литературы. Чувственный мир очень важен. У нас же пока доминирует абстрактно-идейная литература, в которой каждый автор хочет прежде всего свою идею высказать. Хотя бывает, что даже у такого идейного автора, как Достоевский, бывают кусочки, например в «Преступлении и наказании», помните, когда Раскольников входит в распивочную, где он встречается с Мармеладовым? Запах старого, застоявшегося пива на столах, неприятный запах плоти… Достоевский весь этот эпизод пишет именно мазками запахов. Фантастически! Хотя казалось бы – Достоевский, такой бесплотный автор… но у него всё же это искусство есть. Вот эту линию продолжить бы.
– А у кого из современных авторов заметна подобная тенденция?
– Я бы назвал несколько рассказов Сенчина, произведения Захара Прилепина, Германа Садулаева – вот здесь заметна попытка вернуть русскому языку запах, цвет, вкус, чтобы он на языке ощущался. Это очень интересная тенденция. Традиция, в общем-то, была такая, это вся южнорусская литературная школа, произведения Бабеля, Олеши, Катаева, Булгакова. Вот, например, у нас готовится к изданию книга украинца Игоря Лесева «23». Он написал по-русски совершенно необычный роман ужасов – этакую смесь Гоголя, Булгакова и Стивена Кинга. Действие происходит в реальной атмосфере Киева и маленьких украинских провинциальных городков. Очень смачная проза. Я сейчас её редактирую и вижу удивительную вещь: у человека нет постоянного погружения в литературный русский язык, и он может поставить слово совершенно неправильно, просто как оно по звуку ложится. Он использует слова не из 500 самых употребляемых, а из десятой сотни, и слова просто фонетически звучат, а смысл их меняется, размывается, исчезает. Это настолько интересно! Плотный, густой, местами неправильный, но от этого не менее увлекательный язык. Я бы сказал, что это огромный ресурс для русского языка – русский с некоторыми отклонениями, так называемый суржик, с необычными словечками, со странным употреблением синтаксиса. Это так ароматизирует язык, что я за него очень радуюсь. Суржик – не только то, что на поверхности, вроде Верки Сердючки, это очень интересное культурное явление.
– Паустовский – тоже южнорусский писатель?
– Безусловно. Это один из наших любимых писателей. Чего стоят одни его мемуары, киевские, украинские, крымские. Его мещерские рассказы уже чуть более абстрактные, хотя очень хороши. У нас всё-таки более абстрактная страна – то ли от холода, то ли от нашей идейности и серьёзности. Мы больше за идею, а понюхать, попробовать на язык – слабее получается. Ну вот, надеюсь, малороссы нам помогут.
– Писатель должен непременно быть профессиональным литератором или нет?
– Сейчас весьма распространено явление, когда в литературу люди приходят из других сфер. Нет, речь не о мемуарах, как выйти замуж за миллионера. Вот, например, музыкант Олег Нестеров, известный наш германофил, переделавший песню «Ландыши» в «Карл-Маркс-Штадт», написал роман «Юбка». Действие происходит в фашистской Германии – Гитлер, Шпеер, Лени Рифеншталь и прочие, – но он показывает, что при всём этом там сохранился дух Веймарской республики, знакомый нам по фильму «Кабаре». Клубы, музыкальная жизнь… Молодые ассистенты фон Шпеера изобретают электрогитару и фактически придумывают гитарный рок. Такая вот история про политику, музыку и любовь. Мы ведь с немцами очень близки в смысле непростого исторического опыта, война – это форма очень близких отношений между народами… И что бросается в глаза – на фоне ужасов 1930–1940-х годов существовал невероятно креативный культурный импульс. Сейчас самые интересные и читаемые авторы в гуманитаристике, в филологии, философии, правоведении – это немецкие авторы тех лет. Как это ни странно, при нацизме с его тотальностью возникло много интересных фигур и интересных текстов. Самая тяжёлая тема со времён Пушкина – понять, как связаны гений и злодейство.
– Актуальна ли для нас проблема недоверия общества к интеллектуалам?
– Конечно. Ведь интеллектуал – это не тот, кто обладает каким-то вечным правом, потому что имеет образование. Интеллектуалом нельзя быть вчера, ты должен демонстрировать это свойство в режиме реального времени. Никакие предметные классификации – это интеллектуальная литература и кино, а вот это нет – здесь не работают. Потому что интеллектуализм классического кино вроде «Броненосца Потёмкина» безусловен сегодня, когда об этом фильме написано множество исследований, но когда фильмы такие возникали, они, очевидно, воспринимались авторами и публикой как массовое кино. Но там было столько изобретений, там была такая работа ума и фантазии, что они стали интеллектуальным явлением. Поэтому недоверие к интеллектуализму связано с тем, что русская интеллигенция пытается через такое самоопределение выделить себя, как-то себе – в качестве носителя идей – гарантировать право на моральное суждение и критическую позицию. А это право никому не принадлежит, оно завоёвывается каждый раз заново.
Страницу подготовила