Василий ШИРЯЕВ, пос. ВУЛКАННЫЙ, Камчатка
Молодой камчатский критик Василий Ширяев, звезда которого взошла в прошлом году в журнале «Урал», отвечает на статью Льва Пирогова «Дубина хорошей прозы» («ЛГ», № 14). Похоже, наша дискуссия о «новом реализме» обретает новое измерение. Существуют ли критерии «хорошей» и «плохой» литературы?
Можно ли измерить «общим аршином» такую разную прозу Павла Крусанова и Олега Павлова, Виктора Пелевина и Олега Зайончковского, Людмилы Улицкой и Веры Галактионовой? Если нет, то о какой же единой национальной литературе может идти речь? Приглашаем к продолжению разговора.
Когда меня просят выбрать между плохой и хорошей прозой, я выбираю прозу. И, рассказывая анекдот, всегда поясняю, что именно в нём смешно, где смеяться и почему.
Ну вот я, например, читаю книгу. Сижу себе читаю, на обложку не смотрю, сколько до конца осталось, нервно не проверяю. Разве что карандашиком непонятное отмечаю. Я в чтении. Скажите, на кой мне знать, хорошая эта книга или плохая? Мне это знать совершенно не нужно.
Следовательно, кому нужно знать, хороша книга или плоха? Это необходимо знать тому, кто книгу не читает. И читать не будет. И вообще он, может, функционально неграмотный. Человек устной культуры. Который делает вид, что читает книжки, чтобы их обсудить с теми, кто также имитирует чтение.
Зачем «вычленять миллион технических критериев»? Не поддавайтесь на московские разводки. Проза – всё, что не стихи. Стихи – всё, что в рифму или в строчку. Литература – всё, что написано. Остальное от лукавого.
Когда в тайной провинции Поднебесной все узнают, что есть «литература», появляется и «нелитература», «плохая литература», «паралитература». Когда в Особом Районе все узнают, что такое «проза», появляется «плохая проза», «трэш», «чернуха» и т.д. Когда в Срединной все узнают, что такое «поэзия», возникает «графомания», «апоэзия» и «стихира». Поэтому совершенномудрый критик опустошает сердца читателей и укрепляет их кости.
Лучший писатель – о котором даже неизвестно, существует ли он. Хуже – тот, которого ругательски ругают. И хуже всех тот, которого все хвалят.
Совершенно всё равно, какую книгу читать. Я однажды задался вопросом: почему писатели пишут непонятно и сложно? Да элементарно – чтобы их книжки можно было читать подольше, а потом перечитывать. Многоразовые книги. Сие зачем? Элементарно – потому что раньше книжек было мало. Вот и следовало растянуть дефицит на подольше. Читал же кто-то у Гаспарова «Фрегат Паллада» вверх ногами, чтоб надольше хватило.
Недавно в Живом Журнале одной писательницы был рассказан хороший старый анекдот:
«Беседую я с литературным критиком по скайпу. Критик не то чтобы особо знаменитый, но так – умеренно заслуженный. Из тех, что регулярно публикуются в СМИ и советуют простым смертным, что читать, а что не читать.
Вздыхая, критик журит меня за корявость слога:
– Понимаете, Эльвира, так нельзя писать, это сразу выдаёт профессиональную незрелость.
Я тоже вздыхаю:
– Странно. А я училась у Ивана Шмелёва. Помните его знаменитого «Человека из ресторана»? – Отправляю критику отрывок из классики. – Разве мой текст не созвучен этому фрагменту?
– Ну о чём вы говорите?! Вам таких высот никогда не достичь. Ведь тут вот, вот и вот… (подчёркивает достоинства шмелёвской прозы).
Драматическая пауза.
– Вы не поверите, но этот фрагмент написал не Шмелёв, а я…
Связь в скайпе сразу начинает барахлить».
Реакции – протокольные: негодования за «двойные стандарты». Но критику тоже надо ведь выкрутиться, сохранить лицо и всё остальное. Есть два способа выбраться из этой дилеммы.
1. «Если это написал Шмёлёв, это хороший текст. Если этот текст написали вы – это плохой текст». Никаких «двойных стандартов» тут нет, в общем-то. Зачем нам ещё один Шмелёв?..
2. «А что Шмелёв, есть и другие». Сие значит: и один Шмелёв – уже слишком. Толстого читать некому.
Когда критик не может ничего сказать по существу дела, он начинает гнать про Время: дескать, товарищ Время всех расставит по местам – и так далее в этом роде. Это потому, что критик как интеллигентный человек не может открытым текстом сказать писателю: «Писатель, поскольку ты не оплатил чтение своих книг, я бы устроил тебе неприятности. По не зависящим от меня обстоятельствам я таких неприятностей создать уже не могу. Но и читать тебя никто не будет. Не потому, что книга твоя неправильно (плохо) написана, а потому, что читать уже никто не умеет. Поэтому давай по-хорошему, оплати чтение своих книг и валяй пиши дальше».
Но последнее прибежище критика – это вкус. «Это же бред, бред!» – как говорил Гармаш в фильме «12». Никакого вкуса нет и быть не может. Есть предпочтения конкретных авторитетных читателей, критиков и т.д. Многократные поминания слова «вкус» – способ навязать эти предпочтения. Когда критик запугивает «временем» – это нытьё с традиционными формулами, вроде наёмных плакальщиц. Пугают временем – а мне не страшно. Когда критик запугивает вкусом – это жанр пьяной истерики в стиле «Ты меня уважаешь?». Тут много фиоритур, но логика точь-в-точь вертикальная.
«– Я понял, – сказал Бувар, – прекрасное – это прекрасное, а возвышенное – ещё более прекрасное. Только как их различить?
– Чутьём, – ответил Пекюше.
– А чутьё откуда?
– От вкуса.
– А что такое вкус?
– Короче, вкус – это вкус. Только непонятно, откуда он берётся».
(«Бувар и Пекюше», Флобер.)
Проницательный читатель подумает: «А какие предпочтения ты нам собираешься по-тихому навязать, уважаемый?» Так я вам отвечу, что предпочтений я навязывать никаких не буду, потому что не имею таковых. Только читатель и книга – всё. Учитесь читать. А лучше учитесь также и писать.
«Я люблю читать. Это почти как секс –
ты должен идти до конца или ничего не получится». (Квентин Тарантино.)
Prosa – богиня правильных родов. (Римская мифология.)
Хорошая проза не нужна, потому что много стало не только прозы, но и хорошей прозы. Всего стало много. Писателей больше не нужно, в общем-то. Сейчас литература похожа на сочинение взяткоёмких законопроектов. Писатель пишет, чтобы убедить себя, что он писатель.
Никаких критериев хорошей прозы нет, потому что нет «хорошей» прозы, есть просто проза. Предложения должны быть короткими, а слова – понятными.
Завязывайте читать авторов и книги. Читайте слова: существительные, прилагательные, глаголы. Я глаголы люблю, например. Кто-то прилагательные. А тот, кто читает авторов или книги, ведётся на вкус и референтную группу. Никаких авторов и книг нет – есть только слова, слова, слова и ещё раз слова. Их и надо читать.
Для чего я вам всё это говорю? Роман и рассказ – это мёртвые жанры, потому что считается, что там есть какие-то правила. А критика – жанр живой, поэтому пишите критику. Вы же читаете книжки, чтобы их потом обсудить, не так ли?..
Весь пресловутый литературоцентризм (буквоедство) – это имитация устной культурой культуры письменной, классическое «писатель пописывает, читатель почитывает». Пора им устроить рокировку, ибо писатель, который пишет, но не читает, превращается в графомана, а читатель, не умеющий писать, перестаёт понимать прочитанное.
Критика стала тем, чем была литература.