Основатель уникального «Поэтограда» и литературного течения «небывализм» Николай Глазков родился в небольшом приволжском городе Лыскове, но ещё с дошкольной поры переехал с родителями в Москву. Формально столичным жителем поэт оставался до самой своей кончины. У него в стихах указан даже точный адрес – «Арбат, 44, квартира 22». Однако далеко не всегда Николая Ивановича можно было там застать. Для одной из своих книг поэт придумал название «Вокзал». Прочтённое наоборот, это слово воспроизводило почти всю его фамилию, а главное – отвечало глазковской страсти к путешествиям. Известно, что только в Якутии поэт-непоседа бывал неоднократно. Переводил стихи тамошних коллег и набирался впечатлений для собственного творчества. Заметный след в его стихах оставили поездки на Тамбовщину и Урал, в Оренбургскую область. А из коротких маршрутов самым любимым для Глазкова был тот, который приводил его на платформу Перловскую по Ярославке. Там, на тихой и зелёной Ульяновской улице, ныне упирающейся в МКАД, был давний дом его супруги – художницы Росины Моисеевны Глазковой. И в течение примерно четверти века именно там поэт Николай Глазков любил проводить тёплую половину года.
Как человек общительный, Николай Иванович принимал в Перловке столичных друзей, а также изучал окрестности, обзаводился новыми знакомыми. Он быстро установил творческую связь с редакцией мытищинской районной газеты. Приносил туда стихи, причём делал это и после того, как у него наконец-то стали выходить книги. Так было в середине 50-х, все 60-е и несколько позже. В начале 70-х поэт побывал на одном из занятий Мытищинского ЛИТО имени Дмитрия Кедрина. Оно собиралось тогда на улице Колонцова в Старых Мытищах, где находились редакция районки и типография. После того памятного занятия мне и Григорию Кружкову посчастливилось проводить нашего замечательного гостя до самого Арбата – дело было зимой…
Николай Глазков неоднократно становился участником «Литературных страниц» газеты. В его стихах нашли своё отражение подмосковная природа и даже наша топонимика – Пироговское водохранилище, речка Ичка. Кстати сказать, об этом небольшом притоке Яузы знают далеко не все мытищинцы.
Когда мы в одном из последних глазковских стихотворений встречаем строчку-восклицание «Живописны яблони и вишни», у нас есть все основания считать, что перед взором тяжелобольного поэта вставали во всей вешней красе именно сады Перловки.
С той поры миновало более тридцати лет. За это время память о нашем почётном земляке Николае Глазкове нисколько не потускнела. В известной степени её поддержанию служит мемориальная глазковская экспозиция, ещё в 80-е годы открытая в Мытищинском историко-художественном музее. Один из его залов полностью посвящён литературе и разделён на две половины – кедринскую и глазковскую.
Дмитрий Кедрин не жил в пределах нынешних Мытищ, но три года он был литсотрудником многотиражки Мытищинского вагоностроительного завода. В середине 40-х годов Николай Глазков вполне мог бывать на занятиях поэтического семинара при «Молодой гвардии», которым руководил Дмитрий Борисович. Первое кедринское «Избранное», датированное 1947 годом, было, к сожалению, уже посмертным изданием. Напечатанная в нём повесть в стихах «Конь» так заинтересовала Глазкова, что он вкратце законспектировал её стихами.
Материалы для музейных экспозиций Дмитрия Кедрина и Николая Глазкова собирались с помощью их вдов – Людмилы Ивановны и Росины Моисеевны. Включились в это дело и дети поэтов. На одном из стендов кедринской половины литературного зала представлена книга «Жить вопреки всему», написанная Светланой Дмитриевной Кедриной. А сын Глазкова и его тёзка (его в семье называли Коля-маленький) выполнил масляными красками отличный портрет отца. Николай Николаевич запечатлел поэта в удачнейший рабочий момент – будто только что из-под его пера вышли известные многим любителям поэзии строки:
Чем столетье интересней для историка,
Тем для современника печальней.
Автора этих и множества других блистательных стихотворных афоризмов, острот, словесных находок посетитель музея может увидеть на фотографиях с родителями, женой, друзьями или в роли «летающего мужика» из кинофильма «Андрей Рублёв». Говорят, там грима почти не было. А вот на парадной трибуне Большого зала ЦДЛ Николай Иванович не очень-то на себя похож. Его жанр, как известно, реплика с места.
В центре экспозиции – письменный стол поэта. Он стоит перед стеной с большим чёрно-белым снимком, где Глазков сидит за пишущей машинкой перед лампой с пластмассовым абажуром. Здесь же две укрупнённые шахматные фигуры – конь и ладья. Как известно, Николай Иванович был большим любителем этой игры.
А вот, пожалуй, самый ценный экспонат – листок бумаги с началом поэмы военной поры «Хлебозоры». На нём уместилась первая небольшая глава и вторая – под названием «Молитва»:
Господи, вступися за Советы,
Сохрани страну от «высших рас»
Потому, что все твои заветы
Нарушает Гитлер чаще нас.
Есть, конечно, и витрина с книгами Николая Глазкова. Стоит отметить, что на обложке дебютного сборника «Моя эстрада», изданного в Калинине, нет ещё полного имени автора, а только инициал – Н. Глазков.
Во все годы существования глазковской экспозиции посетители музея особо интересовались разделом подарков поэту. Прежде всего это якутские сувениры вроде шаманского пояса с бубенчиками или специфических сосудов – чоронов. Оригинально выглядят и презенты от московских друзей Глазкова, украшенные надписями в его же духе. А с недавних пор здесь появилась уникальная коллекция самодельных книжечек поэта – его так называемого самсебяиздата.
А своей ершистости, своего духа противоречия поэт не терял до последнего. Вот концовка его стихотворения 1978 года:
Жизнь – это искусство для искусства,
Смело устремлённое в века!
, руководитель Мытищинского ЛИТО имени Дмитрия Кедрина