Столетний юбилей обязывает к особому и понятному ритуалу. Он формирует тяжеловесную плиту славословий и хвалебных од. И с другой стороны, этот же церемониал предполагает реплики об актуальности и злободневности, тут любая натяжка подойдёт, ведь главная цель – поведать о памяти, которая в наших сердцах. Юбилейное соседствует с поминальным и заупокойным, а этого очень бы не хотелось. Тем более что речь идёт о живом и личном общении через книги. Таком, когда нет ни временной, ни какой иной дистанции, а только живой диалог, основанный на волеизлучении.
Это энергия, исходящая от человека, «самая удивительная, самая животворная энергия на земле, способная творить чудеса. Чудеса в самом прямом смысле».
Волеизлучение, про которое Фёдор Абрамов писал в записных книжках, много объясняет в нём. В какой-то мере это отражение фаворского света, исходящее от человека. Светоносная «Троица» Андрея Рублёва, от которой захватывает дух. Вот и Фёдор Александрович запечатлевал эти образы света в человеке, хоть и не был литератором-иконописцем.
Всё потому, что солнца на Севере мало, оттого сами люди здесь солнца, как он говорил. В этом загадка, большой секрет и тайна, и, чтобы причаститься к этой кладовой солнца, необходим большой дар.
Инстинкт веры
Главное абрамовское свидетельство в том, что вера – структурообразующая основа тысячелетней отечественной цивилизации. Её невозможно выкорчевать, всё равно прорастёт. Что ни возьми, тот же серп и молот, а всё православный крест выходит…
В ХХ веке происходит своего рода секуляризация, обмирщение веры, которая переходит и вживается в быт людей. Возникает феномен мирской подвижнической святости. И главный абрамовский герой здесь – его «великий коммунар» Сила Игнатьевич. Он лопатой «крестился», сорок лет осушая болото. Такова его форма молитвы и подвижнического делания. Таков инстинкт веры, который находит своё выражение в труде. Абрамов начертывает образ мирской праведности, вписанный в большую агиографическую историю, которая вне социально-политических обстоятельств и над ними.
Писатель ставил перед собой задачу: найти, описать и составить чертёж «дома», представить картину человеческой духовно-нравственной икономии, домостроительства. Через это он и приходит к пониманию инстинкта веры, а также к постижению отечественной генетической культурной памяти. Несмотря на внешние идеологические и партийные ризы, этот инстинкт и память никуда не пропадают.
Тот же русский социализм – особая форма подвижничества. Само обустройство новой жизни происходит по аналогии с устроением в глухой пустыни монастыря: «У нас мечта была – чтобы всё заново. Чтобы именно в диком лесу, в медвежьем царстве зажечь маяк революции…»
Мирское подвижничество совершает чудо спасения, преображения, в том числе пространства. Тот же Сила Игнатьевич перед глазами: анахорет, чужой миру, раскрывающийся людям через чудеса преображения уже после смерти. В реальность подобного героя трудно было бы поверить, если бы уже в наши дни бывший начальник аэропорта в Коми Сергей Сотников не совершил схожее и не спас от крушения авиалайнер (он годами следил за полосой «оптимизированного» аэропорта). Абрамов как раз про таких людей и пишет, в которых солнце заключено, а потому и светятся они своим преображающим светом. Благодаря наличию таких праведников-«светильников» и спасается мир.
Против раскола
Абрамов разрушает стереотипы восприятия советской литературы как глубоко идеологической. Достаточно личной смелости и твёрдой уверенности в своей правоте. Писатель и в 1960-е, и 1970-е пишет в том числе о репрессиях, поднимает жёсткие вопросы. Удивительно, но ещё в 1964 году в своём конспекте выступления, посвящённого 50-летию советской власти, он говорил о массовых репрессиях в стране, об истреблении земледельцев, уничтожении «офицерского корпуса накануне войны», переписывании истории. Всё это в противовес юбилейному воспеванию и восславлению. Сколько там лет было до перестройки?..
«Мы не имеем права замалчивать, упрощать все сложности и трудности нашего исторического пути. Не объясним мы – объяснят другие, только объяснят по-своему. Мы не скажем своим голосом всей правды – скажут другие «голоса», только скажут по-своему» – это уже «Слово в ядерный век», написанное в 1981 году. Такова была внутренняя позиция писателя, его волеизлучение. Так реализовывалась его «жадность до жизни» и приверженность «грубой правде». Значит, дело не в каких-либо внешних обстоятельствах, на которые можно всё списать, а во внутренней крепости.
Через эту крепость волеизлучения само творчество Фёдора Абрамова стало вестью о чуде, противостоящем расколам. Он сам тяготеет к староверам, к людям дораскольного периода отечественной истории. Поэтому и жаждет «воскресить прошлое», видя в нём потерянную цельность, противостоящую череде разломов: и революции начала ХХ века, и разразившейся под его финал перестройке. Её он не застал, но, уйдя, практически на самом пороге, предчувствовал, видел проявления в душах людей скулящего зверя розни, стремящегося вырваться наружу. В абрамовском воскресении прошлого – попытка восстановления цельности, неподвластного расколам духа богатырства с «безошибочным чувством красоты».
Абрамовских героев вполне можно окрестить «староверами» по их отношению к великому коренному перелому ХХ века в истории народов и душах людей. В этом и принцип жизни, близкий приверженцам старой веры: в максимализме, бескомпромиссности, способности к самопожертвованию, добровольному горению заживо. Его Соломея («Из колена Аввакумова») – староверка, герои рассказа «СОЭ» уходят в глухие леса, где строят своё подобие старообрядческого скита или пытаются реализовать мечту о мужицком рае. Кстати, мечту эту и воплощает социализм, Абрамов пишет, что «социализм – это хорошо». Но когда к этой мечте примешиваются какие-либо идеологические кандалы, будь то приведшие к расколу XVII века или связанные с революцией века XX, то и эта мечта растаптывается. Так горели старообрядческие скиты, так был сожжён мужицкий «город Солнца» в «СОЭ».
В годы перестройки – очередная цунамическая волна разрушительной идеологии: новое мышление, новый революционный дух и запал. Она обольстила людей, а затем сокрушила их мечту, ведь всегда начинается подобное с «великого вброса в народ слов, начинённых динамитом».
Фёдор Александрович ушёл из жизни на пороге нового раскола, когда в стране начали править бал реформаторы, когда вовсю брили отечественные бороды, отрицали историю и призывали поклоняться новым кумирам. Как бы писатель повёл себя, когда вокруг зазвучала какофония и неразбериха слов? Прельстился бы? Едва ли, у него было стойкое неприятие раскола. Он бы осознал, что все слова, даже близкие ему, которыми был наполнен перестроечный воздух, не несли свет, а были лишь средством нового идеологического оружия, губящего всё на своём пути.
Похороны живой земли
Сейчас с Абрамовым нужно начать диалог про Север. Это не просто сторона света и территория, а фундаментальная основа русской цивилизации. Север сейчас атакован, признаётся бесперспективным. Он мифологизируется. Сегодня Север проигрывает Югу, ведь люди стремятся к максимальному комфорту, солнечному небу, личному счастью и достатку. Север же просто так ничего не даёт, здесь человек проверяется и проявляется. Здесь земля с небом сходятся, поэтому и спрос с человека особый. Добыть внутренний огонь и зажечь свет – для этого нужна особая крепость и большой труд.
Вот и в абрамовском восприятии «Север – это работа, работа и работа». Иначе в этом суровом краю нельзя.
Север – русский путь, как в Европу, так и через Ледовитый океан на Восток: «Отсюда, из Поморья, началось то грандиозное движение русского народа в Сибирь, на Восток, которое известно под завораживающим названием «встречь Солнцу».
Север делал Россию больше, преображал. И человека тоже. Здесь особенное светлое «племя русских людей – поморов, людей великого мужества, выносливости и терпения, людей предприимчивых и «быстродумных». Абрамов также добавляет: «государственников». Сейчас Север должен вновь начать формировать полк для большой работы, для нового освоения страны. Периферийная Россия, пространства становятся героем времени, а также люди, своим стоянием, своим светом препятствующие их запустению.
Всё творчество Абрамова про это: про запустение земель, про исход людей. Десятилетия спустя эта тема вновь стала остроактуальной, ведь продолжает набирать обороты тенденция к сжиманию пространства страны.
«Какие-то порядки пошли – живую землю хоронить», – сокрушалась абрамовская Соломея. Так ведь и будут продолжаться эти «похороны», пока не вернутся люди к практике «расчисток», на которых «Север испокон веку стоит». О чём говорила Мелентьевна из «Деревянных коней».
Необходимо приступать к освоению пространства, преодолевать «позор и запустение». Сейчас речь уже идёт о малых и средних городах, которые, в силу центростремительных тенденций и потери целеполагания, превратились в депрессивные территории. Из них состоит страна.
Тут уже нам необходимо перехватить эстафету абрамовского волеизлучения, ведь от всего этого зависит, какие «будут петь песни» о нашем поколении и времени. Или вместо них будет немота и пустота?..