Наша литература понесла огромную и невосполнимую утрату – 22 мая в Нью-Йорке на 86-м году жизни скончался выдающийся русский поэт Александр Межиров. Родившийся в Чернигове, он всё детство провёл в Москве, в Лебяжьем переулке, и с самых ранних лет впитал «замоскворецкий говорок, ещё водой неразведённый». Мальчик из интеллигентной семьи, ещё в школе писавший умелые и вдохновенные стихи, летом 1941 года, за несколько дней до начала войны, прочитавший в собрании историков доклад о роли Мирабо в Великой французской революции, он вскоре ушёл на фронт и, защищая Ленинград в простреливаемых прямым и косоприцельным огнём Синявинских болотах, стал очевидцем и участником совершающейся истории. Душевное потрясение, пережитое на войне, добытый жестокой ценой исторический опыт, упрямая любовь к истине обусловили подлинность поэзии Межирова и сделали пронзительными стихотворения его первой книги «Дорога далека» (1947). Война из межировских стихов так и не ушла, тень блокады легла на них навсегда: «…Охта деревянная разбита, Растащили Охту на дрова. Только жизнь, она сильнее быта: Быта нет, а жизнь ещё жива…» Молодого поэта особенно прославило стихотворение «Коммунисты, вперёд!», которое сейчас трудно оценить, зная только голую фразеологию, мёртвую газетчину поздних советских лет. Но стихи о верности долгу, о жертвенном порыве гибнущих за высокую идею борцов были искренними и таили в себе протест против бюрократического умерщвления этой идеи, против низости и приспособленчества. И молодость рано признанного в литературе Александра Межирова была далеко не безоблачной: накануне оттепели он был исключён из партии, в которую вступил в окопах, – изгнан из рядов за разговоры о Константине Леонтьеве и высокое мнение о русской иконописи… От худшего спасло его только наступление нового времени.
Формальная критика отнесла Межирова к так называемому фронтовому поколению. Стремление сухих систематизаторов постричь под одну гребёнку всех его сверстников вызывало у поэта ярость: «Мы писали о жизни, о жизни, не делимой на мир и войну!» От стихотворцев-ровесников, как правило, сохранявших верность единственной теме, Межирова отличали многогранность, высокая культура, готовность отозваться на явления современности. Стремление осмыслить опыт бытия было сопряжено с нравственным самоотчётом, с непрестанным и мучительным богоискательством. Возможно, будущий историк литературы скажет, что важнейшим явлением русской поэзии зыбких и вялых брежневских лет оказались стихи Межирова и песни Высоцкого, давшие времени его цвет…
Ещё четыре десятилетия назад видный критик верно написал о Межирове в Литературной энциклопедии: «Стиль М. внешне прост и целен, основа его поэзии – тонкая и гибкая мелодия стихотв. речи, фонич. и интонац. переходы и повторы, как бы направляющие и движение образов и ритм, и выбор слов и звуков». Как природный поэт, Межиров жил внутренним ритмом, движением стиха, пластикой, и его строки врезаются в память, узнаются по неповторимой интонации. Стихи о гитаристе «со своим, незаёмным дребезжаньем струны» – они и о себе самом. Повторявший слова Григория Сковороды «Самое последнее ремесло хвалю», он был горд доставшимся ему от рождения ремеслом, которое, впрочем, не выделял из ряда земных ремёсел. И не скрывал презрения ко всякого рода самодеятельности, к «полупрофессионалам», к опасным «полузнаньям», требующим «признанья своей всецелой правоты».
Рано обретённое мастерство пригодилось Межирову и в переводах. Ещё в 40-х годах он стал одним из основных и – блистательным, работавшим с предельной самоотдачей, переводчиком грузинской поэзии. Был как равный, как достойный продолжатель принят Николаем Тихоновым, Павлом Антокольским, Николаем Заболоцким. Близкая дружба связала его с Георгием Леонидзе, Симоном Чиковани, Ираклием Абашидзе и многими другими грузинскими поэтами разных поколений. Любовь к нему в Тбилиси была велика, авторитет его суждений непререкаем. В более поздние времена крупнейшей переводческой работой Межирова стало переложение монументальных поэм литовца Юстинаса Марцинкявичюса.
«Продаваться было жаль», – вспоминал былые годы Межиров. Поэт и переводчик, глубокий мыслитель, увлечённо игравший «в бисер» философических построений, и страстный бильярдист, автогонщик и певец цирка (который казался ему «Постоянным состояньем Всех живущих на Земле»), странник, так и не уловленный миром соблазнов и корыстей, он во всех испытаниях сохранил внутреннюю свободу. Десятилетия не сломили его, не разрушили железный межировский стих, не уничтожили энергию слов. Преданность русской культуре, верность традициям русской классики, любовь к России сочетались в нём с болезненной нетерпимостью к шовинизму, к широко разлившимся национальным эгоизмам. Его проникновенную исповедальность знали и читатели стихов, и слушатели сыгравших важную роль литературных телепередач, и ученики: А.П. Межиров много лет руководил творческим семинаром на Высших литературных курсах при Литинституте. Поэты разных национальностей впервые от него услышали о Сологубе, Анненском, Мандельштаме, вместе с ним прочли «Сумерки» Боратынского, «Белую стаю» Ахматовой, «Тяжёлую лиру» Ходасевича. Но говорил Межиров не только о русской поэзии, но также – о Гёте и Мицкевиче, о Важе Пшавела и Нарекаци, о Махтумкули и Тукае.
Межиров – один из самых значительных русских поэтов последних десятилетий, наставник нескольких поэтических поколений. Всякий проблеск одарённости находил у него решительную поддержку, всё ищущее и растущее нуждалось в его уме и совете, очаровывалось его непередаваемым обаянием. Следуя евангельскому закону, он совершил много анонимных добрых дел… Но, пожалуй, неудивительно, что у него во все времена имелись злобные враги и завистники: «За свои за печали, За грехи, за вины’ Вы его уличали, В чём себя бы должны. Вы на нём вымещали Все свои неправа, А ему не прощали Волшебство мастерства». Два десятилетия назад уже далеко не молодой седой поэт с чистой душой стал жертвой сцепления трагических (и вопреки пристрастному мнению толпы маловыясненных) обстоятельств, объектом кампании клеветы. В этой позорной травле особенно ожесточённое участие приняли люди, выведенные в литературу Межировым, по доброте души извлёкшим их из той грязи, в которой им надлежало бы и впредь пребывать… Фарисейское отлучение Межирова от литературного сообщества, его вынужденное изгнание кажутся ныне частным (хотя и наиболее вопиющим) случаем изничтожения последних профессионалов торжествующей серостью. Нет ничего нелепее эмиграции Межирова в США, его безрадостного одиночества и тоскливого доживания в стране, от которой «отвернулась Муза», – в Портленде и Нью-Йорке. Ещё тогда, с его отъездом, ушло из нашего воздуха так много живящего кислорода. А сейчас, когда из-за океана пришла горестная весть, осиротели столь многие…
Среди пронзающе-прекрасных стихов Межирова, созданных вдали от Лебяжьего переулка и Переделкина, есть четверостишие большой силы:
Может родина сына обидеть,
Может даже камнями побить,
Можно родину возненавидеть,
Невозможно её разлюбить.
Воспользуемся выражением Ходасевича, однажды вернувшегося в Россию стихами, – «прочное звено». Нерушимым звеном русской поэзии становятся и стихи Межирова, в которых неразделимы соединившиеся темы дороги и музыки… По решению семьи, выполняющей волю покойного поэта, прах Александра Петровича Межирова вернётся в Россию и будет захоронен на Переделкинском кладбище.
Чабуа АМИРЭДЖИБИ, Эдуард БАЛАШОВ, Константин ВАНШЕНКИН, Михаил ГИГОЛАШВИЛИ, Виктор ГОФМАН, Борис ЗОЛОТАРЁВ, Армен ЗУРАБОВ, Мамед ИСМАИЛ, Ахсар КОДЗАТИ, Надежда КОНДАКОВА, Нина КОРОЛЁВА, Станислав ЛЕСНЕВСКИЙ, Георгий МИТАСОВ, Сергей МНАЦАКАНЯН, Владимир МОЩЕНКО, Глан ОНАНЯН, Александр ПАРНИС, Юрий ПОЛЯКОВ, Вадим РАБИНОВИЧ, Евгений РЕЙН, Евгений СИДОРОВ, Михаил СИНЕЛЬНИКОВ, Василий СУББОТИН, Олжас СУЛЕЙМЕНОВ, Борис ТАРАСОВ, Леонид ТЕРАКОПЯН, Андрей ТУРКОВ, Олег ХЛЕБНИКОВ, Отар ЧИЛАДЗЕ, Тамаз ЧИЛАДЗЕ, Олег ЧУХОНЦЕВ, Александр ЭБАНОИДЗЕ, Александр ЮДАХИН, Ирина ЯНСКАЯ