Диалог культур, взаимопроникновение литератур, «единство несхожих» в сфере искусства – возможно ли это сейчас? Об этом мы беседуем с профессором Казбеком СУЛТАНОВЫМ, заведующим Отделом литератур народов РФ и СНГ Института мировой литературы им. А.М. Горького РАН.
– Казбек Камилович, в вашей книге «Национальное самосознание и ценностные ориентации литературы», удостоенной Государственной премии Республики Дагестан, необходимым условием гармоничного развития национальных литератур признаётся «идея равновесия» между национальным самоутверждением и открытостью к диалогу с иными культурами. Действительно ли это так важно?
– Идея динамического равновесия остаётся, безусловно, продуктивной для наших национальных литератур. Все они не изолированы от нынешней эпохи усложнившихся отношений между «локальным» и «универсальным». Эта сложность предопределена парадоксальным эффектом глобализации: размывая границы и национально-культурные различия, она в то же время активизирует фактор «отдельности», идеологию национальной самобытности. Действует принцип встречного движения. Иначе говоря, потребность в диалоге, если он не риторическая фигура и не пустое благопожелание, столь же важна, как и спрос на национальную самобытность, если она отмечена печатью подлинности и не высосана из пальца.
Помню, как в своей публичной лекции в клубе «Билингва» Георгий Гачев назвал себя «архаичным защитником» национальных культур, а свою песню – «лебединой». Тогда в его вдохновенной речи прозвучал тезис о «возлюбленной непохожести», блестяще развёрнутый в трудах Георгия Дмитриевича: «Многовариантность народов и их культур есть сокровище человечества. Подобно тому, как в симфоническом оркестре каждый инструмент имеет свой тембр, так и каждый народ одарён особым талантом видеть мир и сотворять вещи таким образом, который не свойственен народу-соседу».
Отказываясь от корней, от символического капитала взрастившей тебя традиции, взрывая себя изнутри, писатель вряд ли только по этой причине способен возвыситься до общечеловеческой всеохватности. Ведь она, эта желанная универсальность, чтобы не быть чистой абстракцией, должна вырастать из частного корня, из тёплой конкретики родного очага.
– Ваше предложение «включить взаимообогрев», то есть наладить диалог между национальными литературами, безусловно, разумно и для культуры спасительно. Что же этому препятствует?
– Слово «взаимообогрев» пусть не покажется безнадёжно утопичным и излишне утрированным. В нём есть что-то от идеальной цели, но одновременно есть и злободневный смысл.
Мы привычно говорим, что российскую культуру цементирует сопряжение разнонациональных миров, что традиционно она держится на том, что ещё в давние времена называли «единым во многом», или «единством несходного». Воспринимается эта данность, однако, с тем инерционным самоуспокоением, которое исключает постоянство наших духовных усилий по непрекращающемуся строительству межнационального мира. С учётом, как говорится, новых реалий. А ведь речь идёт об одной из тех задач, стоящих перед Россией, которая всегда стратегическая, жизненно важная: утвердить на любом историческом перевале философию межэтнического согласия.
Идея диалога изрядно потускнела, почти обесценилась в период постперестроечной этнокультурной эйфории. Переход произошёл, но, если откровенно, переход от идеологической тотальности к императиву этнокультурной локальности. Свою роль сыграла и былая идеологическая передозировка «дружбы народов». В 90-е годы все вдруг ощутили, что ресурс «дружбы народов» исчерпан раз и навсегда. Возникла странная ситуация ускоренной разобщённости…
В развенчании «дружбы» как идеологемы заходили так далеко, что с водой выплеснули и ребёнка – саму идею взаимопонимания людей и культур, хотя она, конечно, не сводима ни к какой идеологической конструкции, ибо принадлежит к вечным ценностям. Несложно было списать «дружбу» по графе «коммунистическая утопия», куда труднее оказалось заново открыть сущностный смысл межкультурного диалога.
Сейчас лучше понимаешь, что охлаждение к «дружбе» успешно стимулировало дискредитацию самого фактора «многонациональности» как тоже исключительно идеологического. Мы стали утрачивать понимание его судьбоносной роли.
Взаимообогревающий диалог – это та неформальная потребность друг в друге, которая «работает» на расширение горизонта возможностей каждой национальной литературы. Само прилагательное «взаимообогревающий» подсказано опытом русской литературы. Лермонтовский Измаил-Бей в разгар кавказской войны встречает в горах «русского воина». Тот вдруг, как бы разоружая противника, переходит на язык горского закона гостеприимства, который надлежит соблюдать при любых обстоятельствах. Вот эти сакраментальные слова: «Твоей я чести предаюсь!» Последовал незамедлительный ответ Измаил-Бея: «Ты прав; на честь мою надейся!.. Вот мой огонь: садись и грейся». Редкий момент истины: кризис взаимного понимания, инициированный войной, преодолён в порыве взаимной открытости. Противники пусть на время, но выпадают из зловещего контекста войны, становясь «взаимообогревающими» собеседниками.
– Существует ли такое понятие, как генетика литературы? Влияют ли особенности национальных менталитетов писателей на стилистику конкретных текстов?
– В литературе вопрос о ментальности, о которой так много сегодня говорят, соотнесён с ключевым вопросом о художественной результативности. Сама по себе подчёркнутая верность ментальности этого, разумеется, не гарантирует. Литературно опосредована и упомянутая вами «генетика», существующая в преемственности художественных открытий, сквозных символов, смыслов, мотивов.
Воспитанный в определённой традиции, литератор подсознательно впитывает её органику и «поэтику», культурные клише, мифотворческие импульсы, устойчивую, восходящую к эстетике фольклора архетипичность. Они могут творчески переосмысляться, даже опровергаться, но остаются одной из форм связи с генетической первоосновой и ментальной самобытностью.
В своих «Филологических сюжетах» (2007) С. Бочаров хорошо написал о «сверхпамяти» как той «внутренней силе», которая в литературе явно действует, но остаётся «загадочной для теории творчества». «Сверхпамять» удерживает некое ядро, или, если брать шире, образ жизни, сформированный приверженностью определённому кодексу поведения, устойчивой восприимчивостью к определённой системе этических норм, ценностных приоритетов, психокультурных навыков. Память, святыни, ритуал, обычаи входят в эту систему как её опорные точки.
Есть в ментальности, в том, что отличает один народ от другого, что-то загадочное для стороннего наблюдателя и потому раздражающее его. Веду к тому, что вопрос о ментальности – это и вопрос об уважительной терпимости к «иной» ментальности.
В словаре В. Даля слово «чужой» получило двойное толкование: «не свой, сторонний» и «незнаемый». Если «сторонний» – всего лишь констатация непреодолимости разделяющей дистанции, то «незнаемый» предполагает перспективу открытия и приобщения. Вы встречаетесь с явлением «чужим» в смысле «незнаемым» и понимаете, что оно только сейчас незнаемое, но стоит проявить желание узнать, как открывается «красота чуждой народности». Незнаемую ментальность можно отвергнуть как заведомо враждебную, а можно, не жалея духовного усилия, продвинуться в её познании, себя же обогащая.
– По вашему мнению, исчезновение вкуса к подлинности, забвение таких понятий, как талант, красота, художественность, при истолковании явлений литературы загоняет в тупик критику и вводит в заблуждение читателя. Не в этом ли одна из причин печальной популярности массового искусства?
– Утрата вкуса к подлинности – опознавательный знак массовой культуры. Вкуса к распознаванию, различению мнимого и подлинного в литературе, подделки и ценности, мёртвого и живого. Накрывшая нас с головой волна – или цунами? – упрощения и обесценивания всего и вся размыла ценностные границы, столь необходимые в литературе, опрокинула ориентиры.
Триумф усреднённости, обвальная инфляция эстетических оценок – это и есть питательная среда массовой культуры. Нет нужды апеллировать к «таланту», «художественной ценности» и соприродным им понятиям, призванным быть ограничителями пошлости. Куда важнее искусство своевременного пиара, презентации, попадания в шорт-лист. Ведь насущная задача ловкого автора-пенкоснимателя – провести ритуал самозванной презентации до того, как проявит себя критико-читательская реакция.
Вот вам и дилемма: приспосабливаться к миру навязанных идолов, ложных репутаций или дистанцироваться от него ради самосохранения и самоопределения?
Бессмысленно, с одной стороны, напоминать о каких-то ценностях, пытаться морализированием останавливать экспансию бездуховности. Пафос осуждения масскульта сегодня в лучшем случае воспринимается иронически: ничего, мол, не сделаешь со стихийным явлением. Поэтому лучше всего воздержаться от высказываний на этот счёт.
Но, с другой стороны, нельзя жить в культуре с закрытыми глазами. Выход один – наращивать усилия, участвуя в создании иной среды культурного обитания.
Извечная работа по отделению зёрен от плевел – это и есть работа по возвращению и реабилитации вкуса к подлинности. Политкорректная терпимость – качество хорошее и даже необходимое, но для судеб литературы и культуры небезразлично, какого рода эта терпимость – к разнообразию художественных идей и поисков или к низкопробной имитации художественного события. В сложившейся ситуации торжествующей всеядности прямо-таки болезненно даёт знать о себе дефицит критической, незаказной мысли, которая нужна, как спасительный кислород. Отважная критическая мысль, ответственное несогласие с существующим порядком вещей, увы, ушли или уходят из литературы. Без них она перестаёт восприниматься как сила, воздействующая на общество…
– Произведения национальных авторов в советское время становились доступны широкому читателю чаще всего путём перевода на русский язык. Как сейчас обстоит дело с переводами, особенно в тех странах, где отношение к русскому языку подчёркнуто негативное?
– Признаки «подчёркнутой негативности», как правило, политически окрашены. По большому счёту никто не в состоянии дискредитировать универсальную значимость и культурную самоценность русского языка. Величины эти постоянные, не подверженные колебаниям политической погоды.
Мне ближе другой поворот темы: для российских национальных литератур перевод на русский был поистине силой движущей и интегрирующей. Траектория выхода в большой мир выстраивалась при мощной поддержке русского языка как ускорителя движения навстречу друг другу, как катализатора процесса культурного обмена.
Сегодня по известным причинам удельный вес переводов на русский резко снизился. Но, присматриваясь к обнадёживающей тенденции, выделю новейшие литературные факты как весомое напоминание о высокой духовной миссии перевода.
«Поправший смерть. Сотворивший твердь» – под таким названием Российское общество дружбы и сотрудничества с Арменией издало книгу Егише Чаренца. Событием эту книгу делает то обстоятельство, что более 70 текстов армянского классика впервые переведено на русский язык.
Уникальная книга «Двадцать стихотворений Абая на трёх языках» вышла сначала в Кёльне, только что в Астане (надеемся, выйдет и в Москве). Составителем, автором предисловия и комментариев выступил известный казахстанский прозаик и переводчик Герольд Бельгер.
Наконец, 700-страничный том «Башкирская поэзия», вобравший в себя стихи более 70 авторов. В книге, изданной в серии «Поэзия народов кириллической азбуки», последовательно выдержан принцип билингвальности – оригинал и перевод представлены параллельно. И это не просто формальное соседство. Составители и переводчики отказались от всё ещё популярной практики, когда оригинал, словно по волшебству, то удлинялся в переводе, то столь же резко сокращался. Перевод настолько «побеждал» оригинал, что фактически порывал с ним, что часто приводило к полной перекодировке авторского смысла. Здесь же другое. Перевод в присутствии оригинала – знак нескрываемого уважения и к первоисточнику, и к читателю. И гарантия от чрезмерной вольности обращения. Наглядность соприсутствия двух языковых стихий, двух стиховых культур обязывает к уважительной соразмерности, а читательская возможность сопоставления стимулирует самоконтроль переводчика.
– Какой, на ваш взгляд, должна быть культурная политика стран СНГ, чтобы обеспечить плодотворный, интенсивный межкультурный диалог?
– После распада страны возникло ощущение необратимости центробежных тенденций. Это был период историко-культурной самоактуализации, самоограничения из лучших побуждений, постидеологической реконструкции полноты национальной культуры и литературы.
Но не замедлила обнаружить себя и другая сторона медали – угасание интереса к диалогу, воспринятому как рецидив языка «дружбы народов». Свобода от идеологии превратилась в свободу друг от друга. Демонстрация непринадлежности к евразийскому культурному кругу подчёркивала приоритет суверенности над некогда общими ценностями. До сих пор помню это странное ощущение опустевшего пространства межкультурного диалога, по которому уныло бродил призрак взаимонепонимания.
Вы спрашиваете, какой должна быть культурная политика стран СНГ. Уверен, что политикой преодоления и поощрения. Преодоления разрыва между призывом к диалогу и практической реализацией идеи взаимодействия. Поощрения межкультурного диалога как политически значимого фактора.
Стоит напомнить, что литература, всегда тяготеющая к поиску и открытию близкого в далёком, не склонна считаться с территориальным делением, опрокидывая разделяющие барьеры. Культура – единственный нарушитель международно признанных границ, не подлежащий осуждению по той причине, что принимает их с открытым сердцем и бескорыстным доверием.
2008 год прошёл под знаком двух доминирующих и востребованных культурных стратегий – Год литературы и чтения в СНГ и Европейский год межкультурного диалога. Возвращается чувство взаимозависимости, без которого ни литература, ни культура, ни наука не в состоянии полноценно развиваться. Действительно меняется тональность наших культурных и научных отношений.
Расскажу, чтобы не быть голословным, о нашем Институте мировой литературы имени Горького, о совместных проектах с участием учёных ряда стран СНГ.
Заметным событием стали прошедшие в ИМЛИ Международные Ломидзевские чтения. Обсуждалась на них и тема возобновления межгосударственного научного сотрудничества в области филологических наук. По материалам конференции издана книга.
После подписания договора о сотрудничестве между ИМЛИ и Институтом литературы им. М. Абегяна (Армения) прошла представительная конференция, посвящённая 1000-летию «Книги скорбных песнопений» великого армянского поэта, философа, богослова, музыканта Григора Нарекаци (Х в.). По её материалам подготовлен коллективный труд российских, армянских и европейских исследователей. Творчество Г. Нарекаци рассмотрено в историко-культурном, литературоведческом, философском, богословском, искусствоведческом контекстах, в типологических связях с духовной культурой Средневековья.
Издание сборника «Литературно-художественный диалог» стало результатом долгожданного обновления связей с Институтом литературы и искусства им. М.О. Ауэзова (Казахстан). Прочные связи с абхазскими учёными и писателями подтверждены двумя солидными трудами: «Национальные культуры в современном мире. Фольклор. Литература» и «Первые международные Инал-иповские чтения».
Беседу вела