Как «Литературная газета» искусством прирастала
По телефонам нашего отдела с достаточной периодичностью звонят разные люди из числа, скажем так, потенциальных авторов и предлагают, просят, а иногда почти требуют ознакомиться с их текстами, написанными на темы, которые даже при самом большом желании не отнесёшь к материи, именуемой «Искусство» (пусть даже не с заглавной, а со строчной буквы). Приходится вести разъяснительную работу, коротко знакомить с основными принципами внутриредакционного устройства, и отнюдь не всегда на другом конце провода возникает понимание. Особенно часто звонят начинающие поэты: «Хочу показать вам свои стихи». На наши вежливые попытки переадресовать их в нужном направлении мгновенно обижаются: а что, дескать, поэзия – не искусство, что ли?.. Кое-кто вообще недоумевает: с чего это орган печати, так именующийся, уделяет вещам и предметам, впрямую к словесному творчеству отношения не имеющим, а то и просто от него далёким, столь изрядные свои площади. Да ещё и какие! В частности, первую страницу второй тетрадки: престижное место, недаром, надо думать, на протяжении многих лет отдававшееся в выходящей многомиллионным тиражом «ЛГ» советского периода под актуальную зарубежную информацию.
Надо сказать, что в первом номере возобновлённого в 1929 году средства массовой информации с литературным уклоном (хотя тогда, справедливости ради нужно отметить, об одноимённой предшественнице предпочли не вспомнить – что вполне объяснимо: время властно требовало начала, что называется, с чистого листа) про какие бы то ни было иные рода и виды искусства практически вовсе не упоминалось. И это при том, что из установочной передовицы новоявленного органа Федерации объединений советских писателей явственно следует: изначально это издание задумывалось не столько даже газетой про литературу и литераторов, сколько газетой для них. В качестве «одной из основных задач» здесь была продекларирована задача «помочь писателю выработать своё мировоззрение», а также обозначено стремление «к выработке писателя-общественника». Если абстрагироваться от лексики, то можно обнаружить, что идеи эти в принципе не потеряли свою актуальность и по сию пору. Что же до во всеуслышание озвученных далее желаний «бороться с групповыми и кружковыми методами критики, против командного её тона», «проводить в области художественной литературы принцип свободного соревнования различных группировок и течений и бороться против всяких попыток установления единообразия», то они по своему времени, для «года великого перелома», звучат довольно смело. Забегая немного вперёд, сообщим, что каяться и существенным образом корректировать свои позиции пришлось довольно скоро, уже в ‹ 17. «О «Литературной газете». В порядке самокритики» – так, весьма показательным образом, была озаглавлена его передовица, в которой подробно перечислялись все успевшие к тому времени прозвучать нешуточные претензии: и та, что «ЛГ» отнюдь «не вооружает писательскую общественность», «а, наоборот – разоружает, усыпляет её», и в отношении сквозящей с газетных страниц «безнадёжной пустоты и отрешённости от общественной жизни», упрёки в аполитизме, в «замазывании» классовой борьбы… А далее следует: «Надо со всей большевистской беспощадностью и откровенностью сказать, что обвинения, выдвинутые против «Литературной газеты», к величайшему сожалению, справедливы…» (здесь и далее все выделения жирным шрифтом, а также особенности написания отдельных слов даются в соответствии с первопубликациями. – О.И.).
Так что можно сказать: если какими искусствами за первые четыре месяца своего существования издание и овладело, то в первую очередь искусством держать удар и искусством социальной мимикрии (в данную констатацию мы не вкладываем ничего обидного, а напротив – ведь умение приспосабливаться к социально-общественным дуновениям смогло, вероятно, в значительной степени обеспечить столь долгую и интенсивную жизнь).
Вернёмся к самому первому выпуску от 22 апреля 1929 года. В нём вроде бы ничего не предполагает грядущей разносторонности интересов – издание предстаёт действительно сориентированным исключительно на цеховые проблемы и вопросы с добавлением элементов политпросвета (без которого, понятно, настоящего «писателя-общественника» не выработать). На первой полосе портрет родившегося аккурат в этот день Ленина (которому могло бы исполниться тогда – страшно сказать – всего лишь каких-нибудь 59 лет!), а ещё рисунок Бориса Ефимова, призывающий писателей «На фабрики, на заводы!»: он недавно воспроизводился нами по печальному поводу – немного не дожил легендарный карикатурист до 80-летия этой своей публикации. Чуть ниже – фельетон его брата, другого столпа советской журналистики Михаила Кольцова под названием «Соломон Львович и Василий Витальевич» – он посвящён полемике по еврейскому вопросу и одновременно вопросу о причинах Октябрьской революции, развернувшейся в эмиграции между Василием Шульгиным и писателем С.Л. Поляковым-Литовцевым. Надо ли говорить, что позицию как одного, так и другого Кольцов со свойственной ему хлёсткостью пера разделывает буквально под орех.
На второй странице помещены, в частности, рассказ Михаила Пришвина и стихи Эдуарда Багрицкого (те самые знаменитые строки про «воспоминаний слабый ветерок» – «Посвящение 2 (романтическое)». Из поэмы «Трактир»). Илья Сельвинский ратует за необходимость литературного вуза. Борис Пильняк высказывает под рубрикой «Трибуна писателя» явно слишком «несвоевременные» мысли о важности литературной формы и о том, «что чем талантливее писатель, тем бездарнее он политически» – и получает прямо тут же насмешливую отповедь В. Сутырина, одного из наиболее яростных рапповских критиков. Литературная жизнь рассмотрена на четырёх полосах «Литературной газеты» обстоятельно и всесторонне – здесь и объёмная публикация о новонайденных текстах поэмы Некрасова, и заметка о том, как Литфонд готовит места в домах отдыха, и то, что мы сегодня называем блиц-рецензиями, и, наконец, изрядное количество «профильной» издательской рекламы (которой в наши дни газете ох как недостаёт!).
А вот рубрика «Переписка писателей», обещавшая быть регулярной и преинтересной, но довольно скоро заглохнувшая, – она открывается большим личным и открытым посланием Виктора Шкловского Александру Фадееву. Речь, чрезвычайно насыщенная и плотная – как то всегда было свойственно автору, – ведётся о проблемах и критики и литературы, о том, что формалисты – «за революцию», а «время наше специфично и… требует нового специфического искусства». Какого именно? Об этом первый номер «ЛГ» своим читателям, по сути, ничего не сообщает – если, разумеется, вынести за скобки искусство собственно писательское. Хотя не совсем: есть на первой странице довольно объёмная и несколько странно в общем контексте выпуска смотрящаяся заметка «Вечер Эриха Драха». Начинается она так: «– Наконец, и на нашей улице праздник, – начал свою речь проф. А.К. Шнейдер, приветствуя в закрытом заседании Государственной Академии Художественных Наук приезжего гостя, чтеца-декламатора, преподавателя Берлинского университета по этой именно специальности, Эриха Драха». Восторгу журналиста здесь почти нет предела. Герр Драх воспевается за «огромную память и феноменальную технику», сравнивается ни много ни мало с «искуснейшей в произнесении сказок и стихов Шахерезадой». Вот только «аудитория в смысле помещения» подкачала, поскольку была она «типично – московская, с врывающимся безобразным аритмическим шумом ежеминутно мчащихся трамваев». Но заезжий чтец-декламатор и с этим препятствием в конечном итоге совладал: если в первой части вечера Драх «не покрывал трамвайного грохота», то во второй – «показал мощь голоса почти неимоверную». Каким ветром занесло этого громоподобного гастролёра в ‹ 1 «Литературной газеты», да ещё на столь видное её место, – бог весть. Нет, мы ни в коей мере не сомневаемся в его мастерстве и великолепии, но только в отечественном искусстве, как известно, в тот момент происходило немало не менее выдающихся событий. Вот, скажем, «Человек с киноаппаратом» Дзиги Вертова вышел на экраны именно в апреле 29-го. Или булгаковские «Дни Турбиных», которые были тогда же сняты с репертуара МХАТа (правда, менее чем через три года вновь возвращены на сцену).
Но всем этим событиям газета предпочла иное – юбилейное. «В начале мая Московский государственный кино-техникум празднует 10 лет своего существования» – гласит одно из сообщений информационного блока (кстати сказать, числящий себя правопреемником этого учебного заведения ВГИК, назначивший празднование своего 90-летия на грядущий сентябрь, несколько, таким образом, с торжеством запаздывает).
…Ох уж эти юбилеи! Вроде бы и пройти мимо большинства из них неловко, и организации, не говоря о художниках, всё достойнейшие, но газетных площадей они съедают немало. Уже не говоря о том, что сегодня и даты, как правило, не в пример более значительные и круглые, да и полку значительных юбиляров с каждым годом всё прибывает…
Мы не знаем, что произошло в недрах молодой редакции за неделю, разделявшую выход первого и второго номеров, и, вероятно, никогда уже доподлинно не узнаем, но количество материалов, посвящённых другим формам творческой деятельности, уже 29 апреля выросло на порядок. Искусство начало свою мягкую экспансию на все газетные страницы. На второй полосе под рубрикой «Революционное искусство Запада» публикуется – воспроизводим дословно – «деталь из картины» Диего Риверы «Первое мая» («левая сторона»). На третьей – есть! – первая рецензия, принадлежащая перу всё того же Сутырина и посвящённая «Городу ветров» его соратника по РАППу В. Киршона в Театре МГСПС, который, по мнению критика, «сплошал», более того: «эклектизм и стилевая беспринципность… настолько разительны, что трудно найти в памяти что-либо подобное». Далее рецензент разъясняет, что конкретно вызвало такое возмущение: «Цоканье копыт за сценой, рядом с введением никак не оправданной музыки, добротное завывание ветра, рядом с «ультраконструктивной» (а по сути эстетской и неосмысленной) установкой и тому подобные «контрасты».
Рядом блок разнообразной информации. Вот «Музыкальная хроника»: «В конце мая в парке культуры и отдыха запланирована музыкальная олимпиада с участием 8000 человек» (не знаем, насколько воплотилась в жизнь замысленная грандиозность мероприятия, но оно вроде как действительно состоялось в намеченные сроки). Вот заметка о «производственном плане» Театра им. Станиславского на будущий сезон: «В план пока вошли: «Пиковая дама», «Севильский цирульник» (sic! – О.И.). Вопрос о «Риголетто» оставлен пока открытым». А вот материал, озаглавленный «Романы и рассказы на кино-плёнке», сообщающий, что Совкино в первой половине 1929-го планирует закончить работу над фильмами по роману М. Чумандрина, по повести М. Горького, по рассказу Всеволода Иванова, по роману Житкова, а также по пьесам А. Файко и Билль-Белоцерковского. В то время как Межрабпом-фильм «наметил к производству» экранизации Ясенского, Жданова, Лавренёва, Киршона, Л. Никулина и Тренёва. И пускай не удалось довести до экрана все эти проекты – само пристальнейшее их внимание к современной отечественной прозе не может не подкупать. Нашей бы сегодняшней кинематографии подобная литературная осведомлённость, думается, ничуть не помешала.
Вообще пристальное изучение подшивки 80-летней давности предоставляет в чём-то удивительную пищу для размышлений. Целый ряд материалов выглядит пугающе актуальным. «Первополосная» заметка с Всероссийского совещания директоров управлений зрелищными предприятиями: «В прениях отмечалось, что существование Главискусства на местах пока совершенно не чувствуется, что работа в деревне чрезвычайно слаба, что детская аудитория почти не обслуживается». Подставь вместо «устаревшего» Главискусства иное название организации – и можно смело «переносить» сказанное в наши дни.
Ничто не ново под луной. А некоторые из материалов первых номеров «ЛГ» будто бы напрямую протягивают руку через восемь десятилетий. Статья Еф. Вихрева «Палех на распутьи» (№ 17), к примеру: «Группа палехских народных художников переживает трудный переломный момент в своей работе. Неправильная организация мастеров, отсутствие идеологического и художественного руководства, плохо поставленное ученичество – всё это требует коренной ломки». Ну как тут не упомянуть о той серии публикаций, уделявших в последнее время пристальное внимание проблемам наших народных художественных промыслов (и Палеху в том числе). Или текст Вл. Шмерлинга «Бедные родственники» (№ 23), сокрушающегося по поводу того, что литературные музеи пребывают на задворках общественного внимания. Опять-таки, прямо как из сегодняшней «ЛГ» позаимствовано. Или вот ещё заметка Л. Любицкого из № 21, посвящённая анализу состояния дел в одном довольно именитом столичном театре, который в данном случае нет особого смысла называть по причине того, что почти аналогичные оценки и выводы уже не однажды применялись нами по отношению к целому ряду храмов Мельпомены («старые театральные методы, старые организационные формы, старая бытовая обстановка…»; отсутствие единого руководства, нет «творчески-согласованного и целеустремлённого коллектива» – припечатывает храм искусства автор и делает однозначный вывод: «работники, стоящие во главе театра, не могут справиться с возложенными на них заданиями»).
Известный театральный критик и литературовед Юрий Соболев пишет в статье под названием «Театр. К большой теме» (‹ 3) о том, что за семь месяцев текущего сезона московские театры дали 35 новых постановок, из них не менее 25 – современные советские пьесы. А это уже прямое лыко в строку отнюдь не законченной нами дискуссии о нынешней драматургии и её – в наши дни совсем не столь блестящем – месте на сцене.
В 22-м номере газеты с пламенным обращением во славу нового типа театра выступил сам Всеволод Мейерхольд, кроме всего прочего, заявивший: «Теперь мы видим… нужно использовать ряд элементов других искусств, все средства, чтобы их органическим сплавом воздействовать на зрительный зал». Несколько перефразируя эти слова, мы подытожим: «Литературная газета», довольно скоро после своего рождения (возрождения) осознавшая необходимость обращения пристального внимания на все виды искусства, видит и сегодня насущную необходимость этого органического сплава, способного ну, может быть, не воздействовать, но по крайней мере заинтересовывать своих читателей. Поскольку литература и искусство в нашей культуре трудноразделимы.
Впрочем, призывать к тому, чтобы вновь переименовывать газету в «Литературу и искусство» – название, под которым она выходила два с половиной года в период войны, – мы отнюдь не собираемся.
ОТДЕЛ ИСКУССТВА