В Московском драматическом театре имени Станиславского с привлечением guest stars разыграли «Предательство» Гарольда Пинтера
Детальным разбором творческой ситуации, сложившейся в этом театре с приходом нового главного режиссёра, Александра Галибина, «ЛГ» открыла рубрику «ART-обстрел» (№ 1 от 14.01.2009). И вот – очередная премьера. Элементарная справедливость требует, чтобы и ей было уделено должное внимание. Тем более что на афише спектакля значатся три имени, вызывающие особый интерес у подлинных театралов: Гарольд Пинтер, Владимир Мирзоев и Максим Суханов. И ещё более тем, что лет эдак десять с хвостиком тому назад сцена Театра Станиславского стала для двух последних, режиссёра и актёра, колыбелью славы в самом буквальном значении этого понятия. Речь, разумеется, о спектакле, в афишном названии которого гигантская буква «Х» – как символ отъединения от фамилии главного героя и смелая фантазия на тему гоголевского «Ревизора».
Герой Суханова, рождённый в «Х», потом возникал на разных сценических площадках, под разными именами, в диапазоне от Сирано де Бержерака до короля Лира, но суть его оставалась неизменной – эдакий симбиоз юродивого и зэка, наивного младенца и беса-искусителя. Раздвоенность, в той или иной мере присущая каждому из нас, в этом страннейшем существе каждый раз доводилась если не до абсурда, то во всяком случае до черты, за которой он как раз и начинается. И Мирзоев, как виртуозный гранильщик алмазов, создавал для этого героя пространство, в котором тот прекрасно себя чувствовал, такую ирреальную реальность, когда можно ничего никому не объяснять. Не поймут – и не надо.
Гарольд Пинтер (к драматургии которого тандем Мирзоева и Суханова уже обращался в антрепризном варианте) в контекст этого пространства вписывается как нельзя лучше. И выбор пьесы был изначально беспроигрышным, ибо она – об одиночестве, вирусом которого в разной степени заражены все мы, люди-человеки, разучившиеся любить ближнего, слышать и понимать его, вкладывать в со-бытиё с ним не только время и деньги, но и подлинные чувства. Проще вложить суррогат: не оправдается вложение, так хоть невелика будет потеря. Создаём семьи не по любви, а чтобы только не спать в одиночку. Рожаем детей не из потребности дать новую жизнь, а потому, что «так получилось». Конструируем адюльтеры, чтобы хоть как-то компенсировать одиночное заключение в кругу семьи.
В этом смысле персонажи «Предательства» (собственно, у Пинтера почти всегда так) списаны с натуры один в один. Эмма, длинноногая красотка с внешностью фотомодели (Анна Чурина), заводит роман с лучшим другом своего мужа чуть ли не на следующий день после свадьбы. Джерри (Андрей Мерзликин), преуспевающий литературный агент, имея жену и двоих детей, самозабвенно крутит этот роман в течение семи лет, оставаясь при этом лучшим другом. А ещё более преуспевающий книгоиздатель Роберт (Максим Суханов), он же – муж-рогоносец, лучший друг Джерри и тоже отец двоих детей, делает вид, что ему всё по барабану и сам пускается во все тяжкие, правда, не с женой Джерри.
Слетает с катушек Роберт всего лишь однажды, на отдыхе в Венеции, где, волею случая узнав «истину», разыгрывает сцену ревности в лучших традициях Вильяма Шекспира, которая и становится кульминацией спектакля. И всё было бы хорошо, если бы это был финал. Увы – только середина. После такого накала ожидаешь чего-то уж совсем запредельного. Тщетно. Всё, что происходит дальше, смотреть уже неинтересно. Хотя дуэт-дуэль Роберта и Джерри продолжает радовать мастерством до самого конца: Мерзликин составляет Суханову достойную пару. Непонятно только, что в этой геометрии делает Чурина, дарование которой, во всяком случае в данном спектакле, исчерпывается эффектной внешностью и умением кокетливо носить столь же эффектные туалеты, придуманные для неё Аллой Коженковой. Не исключено, впрочем, что это – сознательный ход режиссёра: в реальной жизни умные и весьма достойные мужчины ведутся именно на барышень такого сорта.
Суханов играет, как всегда, с пламенем и блеском, но на сей раз… предсказуемо. Возможно, «благодаря» предсказуемости режиссуры Мирзоева. Эпатажный реквизит, частью с налётом салонности, частью – с печатью триллера. Огромный, во весь портал, экран из чего-то синтетического, на котором мужчины рисуют нечто многозначительно-фрейдовское (сценография той же Коженковой). Душевая кабинка, заменяющая влюблённой паре банальную кровать и дающая возможность актёрам продемонстрировать всё, на что они способны по части пластики (балетмейстер Артур Ощепков). В итоге мы имеем добротный, психологически выверенный спектакль, который, к сожалению, не становится открытием, не вызывает удивления, но является клонированием того, к чему мы уже привыкли, того, за что поклонники, собственно, и любят актёра Максима Суханова и режиссёра Владимира Мирзоева. То, на что они ходили раньше и на что готовы прийти снова. Условный рефлекс – страшная сила. Чтобы получить ожидаемое удовольствие, надо всего лишь снова нажать на нужную педаль. То есть прийти в Театр имени Станиславского.
Александр Галибин прекрасно понимает, что в это здание публику надо вернуть любой ценой. Его ставка на тандем М-С вполне понятна и в объяснениях не нуждается. В этом месте, по идее, надо было бы порассуждать о плодотворности попыток повторного форсирования водных преград. Но мы этого делать не станем. Ибо даже если бы возвращение М-С было триумфальным, всё равно оно не решает главной задачи – возродить именно этот театр. Публика вернулась. И будет ходить. Но не в Театр Станиславского, а на Суханова и Мирзоева. А это, согласитесь, разница. Перенесите спектакль на любую другую площадку, и публика потечёт по новому адресу, забыв о театре на Тверской улице.
Не исключено, правда, что со стороны главного режиссёра всё это – лишь тактический манёвр: пусть сначала придут на «приглашённых звёзд», вспомнят, что мы есть, дорожку к нам протопчут, а там, глядишь, мы и собственные таланты мобилизуем. С точки зрения психологии зрителя шаг оправданный. Но есть и оборотная сторона – актёры. Они, как известно, существа хрупкие, ранимые, уязвимые. И на их психологическом самочувствии, на способности мобилизовать творческий потенциал для решающего прорыва вторжение в родные пенаты именитых варягов, как правило, сказывается самым негативным образом.