Ереванский Русский театр во второй раз в своей истории обратился к «позднесоветской» пьесе Виктора Розова
Кажется, ни одна из пьес Виктора Розова не была удостоена, да к тому же ещё прежде театрального её прочтения, столь неоднозначной, быть может, даже нервозной реакции, как написанная в конце 1970-х «Гнездо глухаря». Всякого рода разговоры, толки словно бы готовили к появлению спектакля, равносильного взрыву на болоте.
Встречались, правда, и совсем иные оценки: «Ну чем, скажите на милость, способна потревожить подобная неторопливая семейная пьеса?..» Так, помнится, говорили и в Ереване Александру Григоряну, который привёз из Москвы «Глухаря», когда о нём только-только пошёл слушок. Был режиссёр в ту пору ещё молод и нетерпелив, был обласкан недавними удачными московскими гастролями, да и не ими одними. Но с Григоряном нынешним его роднило одно неизменное качество характера: как показало время, отговорить этого человеа от задуманного – пустое дело.
Около тридцати лет прошло со дня той премьеры «Гнезда глухаря», которая чуть не стала первым и последним показом. Крамола была усмотрена во всём. Бурные протесты официальных хулителей достаточно передать одним словом: «пасквиль». На счастливую жизнь образцовой советской семьи, а также, естественно, на устои этой счастливой жизни.
Нелегко было тогда Александру Григоряну защитить спектакль, исключительно тепло принятый публикой. При том, что борцы за идеологическую непогрешимость были всё-таки живые люди и, положа руку на сердце, не могли не признать, что спектакль их увлёк. Даже их. «Но ведь в том-то и опасность, что зло не всегда кажется отталкивающим», – пробовали уговорить вежливого, ни с кем не скандалящего Григоряна, который, однако, каким-то особым, наверное, всё-таки чисто режиссёрским чутьём смог заставить высоких чиновников отступить. При этом нужно знать, каким обходительным умеет быть худрук Ереванского Русского театра даже в самых непростых разговорах.
Это уже намного позже, когда Григоряну пришлось отстаивать само существование русского театра в только что родившейся независимой Армении, он боролся отчаянно и открыто – одним обаянием в той борьбе театр было бы не сохранить.
Теперь-то сценический дом, которым уже 45 лет бессменно руководит Григорян, вполне благополучен. В Институте театра и кино есть потенциальная кузница кадров – русский курс, а в самом театре ещё и студия, в репертуаре представлены классика русская, армянская, современные западные пьесы… Только вот сегодняшней серьёзной русской пьесы наблюдается дефицит. Не лежит у Григоряна душа к нынешней новой драме, которой многие, кажется, искренно увлечены. Он же, знакомясь с этими литературными завихрениями вокруг «куска жизни, простого и грубого» (правда, в большинстве своём слишком уж простого и слишком грубого), невольно вспоминает, сопоставляет их с произведениями не столь уж далёкого от нас поколения русских драматургов, подлинных писателей, работавших для театра: Арбузова, Володина, Розова. Худрук Театра им. К. Станиславского поставил арбузовскую «Старомодную комедию» и «С любимыми не расставайтесь» Володина. Настроение, атмосфера, драматические перипетии, стремительно меняющие ход действия, «растворённая» в тексте память сердца – его счастье и боль, правда, раскрывающаяся в диалогах, в репликах, только кажущихся случайными. Это ли не театр!
Название своего последнего по времени спектакля Григорян искал долго, но когда наконец нашёл – решил без колебаний: он будет ставить «Глухаря». Да, снова, да, спустя много лет, рискуя ещё раз войти в эти кажущиеся столь хорошо знакомыми и оттого тихими воды. Однако, как промолвил когда-то не без известного лукавства драматургический «пращур» Виктора Розова Александр Николаевич Островский: «Тихие воды глубоки и, стало быть, таят в себе водовороты и неожиданности».
…Тем не менее опасение встречи с чем-то начисто утратившим актуальность, с гладкой пьесой, отошедшей в невозвратную даль, со скукой, наконец, таилось под улыбчивой вежливостью верных друзей Русского театра, которые пришли на премьеру. Однако уже в антракте все эти сдержанные, элегантные театралы, отринув сдержанную непроницаемость, радостно улыбаясь, делились первыми впечатлениями от «удивительно живого, неожиданного спектакля».
В новой работе Григоряна трудно не ощутить особый кураж. Он нарастает от сцены к сцене, заставляет героев преодолевать нелёгкие жизненные минуты и приводит их в финале не к благополучию, конечно, которое было бы фальшиво и невозможно, а к правде и пониманию. Но как вообще сегодня ставить «Гнездо глухаря»? Какие ключи необходимо отыскать, чтобы жестокая семейная драма, разыгравшаяся за благополучным с виду фасадом одного из элитных домов в центре столицы СССР, увлекла и взволновала современного зрителя, живущего к тому же в другой стране?
Возможно, пьеса должна звучать как-то вневременно? Ведь в ней немало психологических ходов, которые вполне могут обойтись без конкретики, связанной с нравами позднесоветской номенклатурной иерархии. Ведь не вызывают же у нас особых вопросов довольно туманные уже приметы эпохи, скажем названия должностей, у того же Островского.
Однако спектакль Ереванского Русского театра поставлен именно о том времени, в котором и о котором была написана пьеса Розова. Сцену во всю ширь и глубину занимает добротно и со вкусом воссозданная просторная квартира ответственного работника по дипломатической линии Степана Судакова (сценография Павла Багдасаряна и Александра Григоряна) с выразительными деталями в духе и вкусе времени. Солидно и правдиво воссозданный быт – кто только его сейчас не ругает, не изгоняет со сцены? А между тем все эти иконы и африканские маски, вазы и подставки для телефона порождают вкупе точность атмосферы навсегда ушедшей жизни, задают верное «пространство игры».
И хозяйка этого дома – даже не просто хозяйка, а его душа – неутомимая Наталья Гавриловна, жена «глухаря» Судакова. Её играет народная артистка Армении Ирина Марченко, работающая в театре полвека. Спокойная, чуткая, душевная без сентиментальности, мудрая, умеющая всё замечать, но не лезть в душу, помочь без назойливости. И во всём этом убедительная и достоверная, как всегда представали героини больших русских актрис, проживших долгую сценическую жизнь. Ну как могла такая женщина воспитать нечестных, недостойных детей? И дочь Искра (Анна Баландина) серьёзна и глубока. Немногословна – даже в ощущении себя несчастной. Её внутренняя молчаливая жизнь так и вызывает в памяти образ пушкинской Татьяны («Всё тихо, просто было в ней»).
Сцена, где молчание Искры взрывается, связана с внезапно появившейся соперницей – Ариадной, дочерью всесильного Коромыслова (Лусине Назарян). У актрисы есть всего несколько минут, чтобы передать то, что накопилось на душе. Минута истины, в которой звенит душевная боль и оскорблённое женское достоинство, но нет ни тени мстительности и злости. При всей своей лаконичности, этот эпизод в спектакле поднимается до высот классических театральных диалогов.
Как же должен любить свою старшую сестру Искру Пров – один из наиболее дорогих для автора персонажей, один из последних представителей знаменитой когорты «розовских мальчиков». У молодого актёра Юрия Санникова Пров влюблён, наивен, добр и чувствует несправедливость и ложь издалека. В отличие, увы, от его отца, давно живущего не столько в свой комфортабельной квартире, сколько в мире иерархических соображений и интриг. Сам-то он, видимо, уже утратил к ним какую-либо способность, специфическую гибкость ума. Но не интерес! И потому дороже всех самых близких людей стал для него беззастенчивый карьерист-зять. Судаков Фреда Давтяна импозантен и обаятелен. Это были, видимо, его основные жизненные козыри с тех пор, как он начал подъём вверх по служебной лестнице. Искусство нравиться, располагать к себе было главным и всегда ценимым его талантом. Однако, эффектно вылепливая характер этакого советского светского льва, артист параллельно, на втором плане, создаёт образ человека, не утратившего способность «мыслить и страдать». Глухарь найдёт в себе силы не просто расслышать, но осознать катастрофу, произошедшую в его семье и с ним самим. Более того – сумеет выдержать этот двойной удар. Да, карьера его закончена. Но на наших глазах он снова становится личностью, способной испытывать угрызения совести, любить, сожалеть…
Что касается Егора Ясюнина, негодяя-зятя, то этот столь хорошо узнаваемый человеческий тип, сыгранный по-разному, но одинаково интересно Юрием Игитханяном и Давидом Сехпеяном, был угадан Розовым прозорливо и на долгие времена. Другое дело, что последние десятилетия слишком способствовали изворотливым Егорам – вот они как выросли и расплодились, с тех пор как Розов написал свою пьесу!
…Но с другой стороны, всё-таки есть ещё в нас и та – основополагающая для автора, каким бы критичным и даже безжалостным ни бывал его взгляд на общество и своих современников, – вера в справедливость, в доброту, в семью, которая поддержит и даст силы жить.
, ЕРЕВАН