Заранее приношу публике извинения, ибо начать придётся с банальности. Так вот, прискорбный факт: литературная критика, уж не знаю по какой причине, – билет в один конец. Попытки выступить в другом амплуа, как правило, заканчиваются скверно. В лучшем случае критик может быть талантливым пародистом (примером тому Буренин). И не более того. Но глупо устроен человек: чужого опыта для него не существует…
ЧЕРУБИНА ДЕ АРБИТМАН
Саратовский литератор Роман Арбитман известен как ответчик на многочисленных судебных процессах в защиту чести и достоинства. Ему, неглупому, наблюдательному и на редкость язвительному критику, ничего не стоит превратить в труху писательскую профессиональную репутацию. Сомневающийся да обратится к недавнему «Антипутеводителю по современной литературе». Кто-то очень метко сравнил Арбитмана с шекспировским Клавдием: бродит по тёмным закоулкам русской словесности злодей с проклятым соком белены во фляге… словом, беллетристам настоятельно рекомендуется беречь уши.
В основном Р.А. писал о фантастах и детективистах – эта критическая ниша пустовала, и он её заполнил. Надо признать, весьма удачно: от донцовых и акуниных только клочья летели, а уцелевшие коллеги отзывались об арбитмановских экзерсисах с явным уважением. «Арбитмана многие не любят. Да и можно ли любить плавиковую кислоту? Но без неё никакая химия не обойдётся – даже литература», – утверждал М. Успенский. «Поступись Роман Арбитман своими «фантастико-детективными» принципами, его роль в критике была бы весьма весомой», – уверял А. Немзер.
Тут, конечно, должно прозвучать многозначительное «но». Однако прежде позволю себе лирическое отступление.
Саратов славится обилием огней золотых и парней холостых. В последних недостатка и впрямь не ощущается: поэт Вениамин Петров, журналисты Аркадий Данилов и Андрей Макаров, филолог Рустам С. Кац, детективисты Эдуард Бабкин и Лев Гурский. И примкнувший к ним Арбитман, который и выдумал эти маски-шоу в духе незабвенной Черубины де Габриак. Из всех ипостасей Р.А. наибольшую антипатию у меня вызывает Лев Гурский – я от него бежать хочу, как только он покажется…
В подобных случаях неизбежен вопрос: на кой ляд признанному критику быть автором посредственных триллеров? Ведь переквалификация в управдомы оправдана в одном случае – когда карьера графа Монте-Кристо не задалась. Насколько знаю, стимулов тут было два. Первый: а чем я хуже Тополя с Незнанским? Второй: литературный критик – так себе звание, называться автором бестселлеров не в пример престижнее. Проще говоря, добра молодца жаба задавила. Не сладил болезный с земноводной тварью, чмокнула она его громко и смачно – тут и обернулся Арбитман Гурским. До оскомины знакомый сюжет: не хочу быть столбовою дворянкой, хочу быть вольною царицей…
Резонно было бы ждать от специалиста по детективам эталонов жанра. Но читатель всякий раз привычно натыкается на разбитое корыто. Чужого опыта для нас не существует, как и было сказано.
Не бойтесь, Роман Эмильевич, я вас не больно зарежу. Да и не вас, а вашего двойника…
ELEMENTARY, MY DEAR GURSKY!
Мой дорогой Гурский! Дела, подобные вашему, я называю «делами на одну трубку» – при моём индуктивном методе всё до того очевидно, что не слишком нуждается в разъяснениях. Сомневаетесь в моей компетентности? Считаете меня заинтересованным лицом? Что ж, ваше право. Пригласим для консультаций титулованного эксперта по фамилии Арбитман. Любая его инвектива может быть перенаправлена вам, дорогой Гурский. Роман Эмильевич, вы согласны участвовать?
«Есть такое интересное занятие – вивисекция».
Вот-вот, именно ею и займёмся. В качестве преамбулы сообщу присутствующим об одном любопытном парадоксе: все знают, как написана «Собака Баскервилей», но никто не знает, как написать «Собаку Баскервилей». Тем паче, если речь об отечественных авторах. Согласны, Роман Эмильевич?
«Продолжаются попытки создать отечественные разновидности популярных на Западе литературных жанров. Провал по-прежнему запрограммирован. Авторы, зная ещё не иссякшую любовь нашего читателя к детективному жанру, так и норовят мелко схимичить, выдать за профессиональное коммерческое чтиво то, что таковым совершенно не является».
Мой индуктивный метод основан на движении от частного к общему. Потому начнём с мелких деталей: языка и стиля. Убеждён, что именно они – первый экзамен на писательскую профпригодность. Ваши тексты, мой дорогой Гурский, украшены россыпью всех мыслимых ошибок, как фактических, так и стилистических. Ассортимент последних особенно широк. Прикажете синхизис? Милости прошу: «белый жакет облегал безупречный бюст» («Спасти президента») – сама мисс Марпл не разберётся, где тут объект и субъект действия. Не хотите ли падежное нанизывание? Сколько угодно: «красных рубах цыган» («Перемена мест»), «обломков эполетов» («Убить президента»).
Впрочем, это действительно мелочи. Иногда вам, дорогой Гурский, удаётся вознестись до высот абсурда, что гораздо занятнее:
«По комнате разбросаны были вперемежку кастрюли, одеяла, истерзанные матрацы и несчастные подушки, пережившие харакири» («Спасти президента»). Пытаюсь вообразить, как подушки, вооружённые ритуальными кинжалами кусунгобу, совершают массовый суицид с криком «банзай»… Мне бы вашу фантазию, дорогой Гурский.
«В этой новой атмосфере Кремля уже неудобно по привычке стучать скипетром по полу» («Спасти президента»). Знаете, и в старой оно было крайне неудобно: короток инструмент, до половиц не достанет.
«Товарищи нервничали, и у них случался выкидыш козырей раньше времени» («Спасти президента»). Крайне любопытный случай выкидыша – не известить ли журнал «Акушерство и гинекология»?
Кстати, о гинекологии. Точнее, о смежной с нею сфере. Такое впечатление, мой дорогой Гурский, что эротические сцены вам нашептали две сладкоголосые сирены – Даниэла Стил и Мартина Коул:
«Мои пальцы тем временем действовали совершенно автономно от моих мозгов и, успешно сыграв простенькую хроматическую гамму на пуговицах птичкиной ковбойки, пальцы приступили к более сложным музыкальным упражнениям с джинсовыми застёжками» («Перемена мест»).
«Два горных отрога её безупречного бюста, нависшего надо мною, были самым заманчивым пейзажем, какой мне когда-либо доводилось видеть… Я почувствовал, как напряглись обе Джомолунгмы в моих альпинистских ладонях» («Спасти президента»).
Чтобы завершить лексико-стилистическую тему, скажу: как-то уж совсем неприлично путать абонемент с абонентом (см. «Убить президента») и факсимиле с подписью (см. «Перемену мест»)…
Упомянутые, а равно и неупомянутые грехи легко объяснимы. Роман «Убить президента», как известно, написан за полтора месяца и сразу же набело; «Перемена мест» – за 50 дней, и правке подвергался всего один абзац. Роман Эмильевич, огласите ваш вердикт по этому пункту.
«Скажем сразу – высоким (или даже средним) образцом художественности данное сочинение не назовёшь. Чтение превращается в муку мученическую».
Перейдём к более значимой проблеме сюжетостроения – ведь для вас, Гурский, это действительно ощутимая проблема.
Вот, например, «Спасти президента». Террорист пишет в Кремль письмо: «Президент! Ты покойник. Я убью тебя во что бы то ни стало. Приговор окончательный, обжалованию не подлежит». Тоже мне, князь Святослав Игоревич: хощу на вы идти! Ещё бы время и место покушения сообщил, ага.
В «Перемене мест» провал и того очевиднее. Частный детектив Яков Штерн получает от симпатичной клиентки заказ – вернуть украденную дискету с текстом неопубликованного романа. На самом деле у барышни иная цель: втянуть сыщика в иезуитски запутанную многоходовку, где переплелись политические интриги спецслужб и олигархов. Но бывший опер оказался не пальцем делан, а потому доморощенных макиавелли вокруг пальца обвёл и удачно разоблачил. При всех чудесах логики и интуиции Штерну ни разу не пришла в голову простая мысль: на кой чёрт охотиться за дискетой? Ведь с неё можно сделать неограниченное число копий… Роман Эмильевич, что вы думаете по этому поводу?
«Под видом «добротного, стильного детектива» нам обязательно подсуропят какую-нибудь литературную недотыкомку».
Вот видите, Гурский, коллега со мною солидарен. Впрочем, жанр своих опусов вы определяете как «ехидный детектив». Логическое ударение здесь явно приходится на первое слово, так что сюжетные лакуны по большому счёту для вас не важны – теоретически их компенсирует ехидство. Но лишь теоретически.
Дорогой Гурский, родство ваших текстов с энтэвэшными «Куклами» отмечали многие: И. Михайлов, О. Рогов. Рискну уточнить: так могли бы выглядеть «Куклы» без Шендеровича, ибо… Роман Эмильевич, вы хотите что-то сказать?
«Автор вынужден в буквальном смысле высекать искры смеха из своих марионеток».
Совершенно верно. Во-первых, анекдоту предписана лаконичность. Анекдот в 145 тысяч слов (скажем, «Спасти президента») – это, право, утомительно. Во-вторых, заявленное ехидство исчерпывается прозрачными намёками на ньюсмейкеров: писатель-гомосексуал Фердинанд Изюмов, весталка русской демократии Лера Старосельская, эстрадный юморист Аванесян… Что касается цветов невинного юмора – простите, дорогой Гурский, но прототип вашего Аванесяна, и тот шутит не в пример удачнее:
«Роман «Гей-славяне», этот «Архипелаг ГУЛАГ» для голубых, едва бы вышел в свет при большевиках. Он даже при демократах издавался попервоначалу с большим трудом. Этих эстетов коробило даже от обычного слова «жопа», напечатанного в разрядку. А уж мою жемчужину, сцену совокупления главного героя сначала с пуэрториканцем, потом с китайцем и напоследок с индейцем, – уговаривали меня вычеркнуть сразу в трёх издательствах» («Убить президента»).
В общем, за гуманизм и дело мира бесстрашно борется сатира… Не желаете ли дополнить, Роман Эмильевич?
«Разумеется, автор потерпел полнейшее фиаско. Вытащенные из коробки бумажные фигурки оказались в положении грубых карикатур, чьё сходство с оригиналом нередко ограничивается именем и костюмом».
Продолжим. Что мне особенно непонятно, дорогой Гурский, – ваша патологическая тяга насыщать свои тексты парафразами, аллюзиями и цитатами: от Булгакова («Огонь, которым всё в мире началось, всё и заканчивается») до Мандельштама («Всё лишь бредни, шерри-бренди, ангел мой») и Флеминга («Меня зовут Штерн. Яков Штерн»). Ведь любители детективов и приват-доценты филологии – как правило, разные люди. Да и не всяк приват-доцент знает, к примеру, псевдоним А. Немзера – Крок Адилов. Роман Эмильевич, а ваше мнение?
«Писателя сгубили переизбыток интеллигентского снобизма, нежелание даже на сто страниц похерить свой богато организованный внутренний мир. Притворяться на потребу публике-дуре автору, должно быть, кажется ниже достоинства: чего ради он должен забывать, что в совершенстве владеет цитатами из Диккенса и Мартина Лютера Кинга, Лермонтова и Хармса?»
Индуктивный метод требует завершить цепь частностей общим выводом. Эту честь я с лёгким сердцем предоставлю г-ну Арбитману. Не сомневаюсь, уж он-то выскажется по-мандельштамовски, с последней прямотой. Прошу, Роман Эмильевич.
«Есть книги, которые от воздействия пламени сильно выигрывают. Лично к автору больших претензий у меня нет. В принципе каждый дееспособный гражданин имеет право сочинять всё что угодно для собственного удовольствия. Главную вину следует возложить на издателей».
Согласен, Роман Эмильевич. Но лишь отчасти. Издатели и редакторы, знамо, виноваты: не доглядели, правку не внесли… Однако не подскажете ли, кто значится редактором первых пяти романов Гурского? Некто Р. Арбитман. Ба-а, знакомые все лица! Так что…
ОБЖАЛОВАНИЮ НЕ ПОДЛЕЖИТ…
Напоследок сказать бы и мне что-нибудь для порядка. Да надо ли? Ведь Арбитман уже вынес суровый приговор Гурскому, а заодно и себе самому. Точь-в-точь гоголевская унтер-офицерша… Однако нет, из уважения к Р.А. поднимем планку – мистер Уоргрейв из «Десяти негритят»: истинное величие судьи в способности покарать себя.
Но всё-таки ж-жутко хочется произнести последнее слово…
Именем… да ну их к бесу, формальности. В деревню! К тётке! В глушь! В Саратов! В «Антипутеводитель»!.. Впору ставить точку: а вдруг всё то, о чём молчу, само собою скажется?
P.S. Выражаю Р.Э. Арбитману искреннюю благодарность за сборник литературно-критических статей «Поединок крысы с мечтой», откуда и были заимствованы все саркастические реплики.